Но, может быть, может быть, очень скоро ее призовет Глас Девятидневной Стражи. И она проснется и скажет: «Нет ни матери, ни отца, зато есть Прозрение».

– Прозрение обязательно придет ко мне, – пробормотала Лираэль, осторожно приоткрыла дверь и на цыпочках прокралась по коридору к купальням. Когда она проходила под знаками Хартии, они вспыхивали ярче, разгоняя сумерки и впуская день. Но все прочие двери в Палатах Юных оставались закрыты. Прежде Лираэль со смехом постучалась бы в них и позвала остальных сирот на раннее омовение.

Но с тех пор минуло несколько лет. Все эти дети уже обрели прозрение.

В те времена попечительницей юных была Мерелл, со своими воспитанниками она обращалась нестрого. Сейчас эту должность занимала Киррит, родная тетя Лираэль. Заслышав шум, она выходила из комнаты в своем халате в бордовую и белую полоску и требовала тишины: нужно-де уважать сон старших. Для Лираэль она никаких поблажек не делала. Скорее уж наоборот. Киррит была полной противоположностью Ариэлле, она строго придерживалась правил, предписаний и незыблемых традиций.

Да уж, Киррит никогда не ушла бы с ледника в неведомые края, чтобы потом вернуться на седьмом месяце беременности. Насупившись, Лираэль сердито зыркнула на тетину дверь. Обо всем этом ей рассказала отнюдь не Киррит. Та никогда не заговаривала о младшей сестре. Если маленькая Лираэль и узнала что-то о матери, то только подслушивая разговоры двоюродных и троюродных сестер. В ходе которых те обсуждали, что делать с девочкой, которая со всей очевидностью не вписывается в их круг.

При этой мысли Лираэль снова насупилась. Морщинки на лбу никуда не девались, даже когда она терла их пемзой в горячей ванне. Девушка нырнула в длинный бассейн; от холодной воды захватило дух, и только тогда лоб разгладился.

Но морщинки появились снова, пока Лираэль причесывалась перед общим зеркалом в раздевалке рядом с бассейном. Зеркало представляло собою прямоугольник из посеребренной стали, восьми футов в высоту и двенадцати в ширину, изрядно потускневшее по краям. Позже в этом зеркале отразятся как минимум восемь девочек-сирот из числа тех четырнадцати, что живут сейчас в Палатах Юных.

Лираэль терпеть не могла смотреться в зеркало одновременно с другими, ведь тогда бросалось в глаза еще одно ее отличие от всех прочих. У большинства Клэйр была смугловатая кожа, быстро темневшая от загара на склонах ледника до темно-каштанового оттенка, белокурые волосы и светлые глаза. На этом фоне Лираэль выделялась, точно бледный сорняк среди ярких цветов. Ее белая кожа не загорала, а сгорала; глаза были темными, а волосы – еще темнее.

Она знала, что, скорее всего, походит на отца, кто бы он ни был. Ариэлле так и не назвала его имени, и это тоже стало позором для ее многострадальной дочери. У Клэйр часто рождались дети от заезжих мужчин, но при этом они обычно не покидали ледника, чтобы отыскать их, и не скрывали, кто отец ребенка. И почему-то от таких союзов на свет появлялись почти всегда девочки. Светловолосые, с орехово-смуглой кожей и светло-голубыми или зелеными глазами.

Все, за исключением Лираэль.

Но, сидя перед зеркалом в одиночестве, Лираэль могла обо всем этом не вспоминать. Она сосредоточилась на расчесывании: по сорок девять движений расческой сверху вниз с каждой стороны. Девушка постепенно обретала надежду. Может быть, именно сегодня – тот самый день. Может, четырнадцатый день рождения ознаменуется самым лучшим из подарков – даром Прозрения.

И все равно Лираэль предпочла позавтракать не в средней трапезной. Клэйры в большинстве своем столовались там, так что ей пришлось бы сидеть за столом с девочками на три, а то и на четыре года младше, выделяясь, как репейник на ухоженной цветочной клумбе. Одетый в синее репейник. Все ее ровесницы уже носят белое и сидят за столиками коронованных и признанных Клэйр.

Вместо этого Лираэль пересекла два пустынных коридора и спустилась по двум лестничным пролетам, что спиралями вились в противоположных направлениях, в нижнюю трапезную. Там столовались торговцы и гости, приезжающие просить Клэйр заглянуть в их будущее. Единственные Клэйры, что там окажутся, – это дежурные по кухне или на раздаче.

А может, и еще кто-нибудь. Лираэль в глубине души надеялась, что явится Глас Девятидневной Стражи. Спускаясь по последним ступенькам, Лираэль живо представляла себе, как это произойдет: Глас торжественно шествует вниз по главной лестнице, звонит в гонг, затем останавливается и возвещает, что Девятидневная Стража провидела ее – провидела Лираэль! – в венчике из лунных камней, провидела Лираэль наконец-то обретшей Прозрение.

Тем утром в нижней трапезной народу оказалось немного. Заняты были только три из шестидесяти столиков. Лираэль подошла к четвертому, как можно дальше от остальных, и выдвинула скамейку. Она предпочитала сидеть одна даже вне общества Клэйр.

За двумя столиками расположились купцы, вероятно из Белизаэра. Они громко рассуждали о перечных зернах, имбире, мускатном орехе и корице: все это они привезли с дальнего Севера и надеялись продать Клэйрам. Их разглагольствования о качестве и крепости пряностей со всей очевидностью предназначались Клэйрам, работающим в кухне.

Лираэль принюхалась. Пожалуй, купцы не лгут. От купеческих сумок исходил сильный, но приятный запах гвоздики и мускатного ореха. Лираэль сочла это еще одним добрым предзнаменованием.

Четвертый столик заняли стражники, состоящие в охране купеческого каравана. Даже здесь, внутри ледника Клэйр, они не сняли армированных курток, покрытых плотно прилегающими друг к другу металлическими чешуйками, а мечи в ножнах держали тут же, под скамьями. Стражники, похоже, не сомневались, что разбойники или кто похуже с легкостью могут отыскать узкую тропку вдоль ущелья, по дну которого струится река, и взломать ворота громадной крепости Клэйр.

Конечно же, большинства заграждений чужаки разглядеть никак не могли. Тропа вдоль реки буквально кишмя кишела знаками сокрытия и отвода глаз, а под плоской брусчаткой таились фантомы зверей и воинов, готовые восстать при малейшей угрозе. Тропа не меньше семи раз пересекала реку по хрупким мостикам древней работы, что казались сплетенными из камня. Такие мосты легко оборонять: внизу бежит река Раттерлин, достаточно глубокая и быстрая, чтобы никто из мертвых не смог через нее переправиться.

Даже здесь, в нижней трапезной, стены были пропитаны магией Хартии, а в грубо обтесанных камнях пола и потолка дремали фантомы. Лираэль различала знаки Хартии, пусть и смутные, и разбирала составленные из них заклинания. Вот с фантомами все не так просто: рассмотреть удавалось только знаки, их вызывающие. Разумеется, были и отчетливо видимые знаки – те, что давали свет здесь и повсюду в подземных владениях Клэйр, вделанные в камень скалы под мощной громадой ледника.

Лираэль вгляделась в лица гостей. Шлемы они сняли заранее, и под короткой стрижкой нетрудно было заметить, что лоб ни у кого из них не отмечен знаком Хартии. То есть они почти наверняка не способны видеть магию, окружающую их со всех сторон. Лираэль машинально раздвинула свои собственные, слишком длинные волосы и пощупала знак. Он чуть запульсировал под ее прикосновением, и девушка ощутила незримую связь, причастность к великой Хартии, описывающей мир. Что ж, по крайней мере, она, Лираэль, – немножко маг Хартии, пусть и не владеет Прозрением.

«Купеческой охране стоило бы больше доверять заграждениям Клэйр», – подумала Лираэль, снова покосившись на воинов и воительниц в доспехах. Один из стражей заметил ее интерес и на мгновение – прежде чем девушка отвернулась – встретился с ней взглядом. За эту краткую секунду она хорошо разглядела молодого стражника: в отличие от прочих, у этого еще и голова гладко выбрита, кожа черепа прямо-таки сияет, отражая свет знаков Хартии на потолке.

Лираэль демонстративно его проигнорировала, но стражник уже поднялся и подошел к ее столику. Армированная куртка была парню явно великовата: дорастет он до нее не раньше чем через несколько лет. Лираэль насупилась и отвернулась. Только потому, что Клэйры иногда выбирали себе возлюбленных из числа гостей, некоторые полагали, что любая из Клэйр, спустившаяся в нижнюю трапезную, наверняка ищет себе мужчину. Эта мысль, по всей видимости, особенно прочно засела в головах юнцов лет шестнадцати.