Таким образом, мы присутствуем при своеобразном явлении бессознательного самоубийства крупного английского землевладения. Но место его не осталось пустым. На него выдвинулась новая аристократия, которую создавала королевская власть, в особенности Тюдоры. Частью это были люди из местных землевладельцев, разжившиеся и могущие купить себе замки и соответственные титулы. Частью это были всякого рода любимцы и, в особенности, министры и администраторы короны, — создаваемое новым троном новое дворянство.

Новая аристократия не питала никакого отвращения к торговле. Она легко подходила к перспективам, открывавшимся Возрождением не только с конца военных авантюр, но и с конца самой настоящей спекуляции. В такую аристократию легко находили доступ очень богатые и очень удачливые негоцианты.

У К. Каутского в биографии Томаса Мора есть по этому поводу следующее интересное замечание: «Большинство королей было в вечном денежном затруднении, несмотря на то, что подати страшным образом угнетали народ. Из этих денежных затруднений королей охотно вызволяли богатые торговцы и банкиры, — конечно, не даром, но в большинстве случаев под залог части государственного дохода. Отсюда пошли государственные долги: государство и его правительство стали слугами капитала, они должны были служить его интересам»¹⁶.

Эта новая аристократия представляла собою как бы до некоторой степени мерцающую спайку: это были дворяне в буржуазии и буржуазия во дворянстве.

На наиболее блестящем месте в различных оригинальнейших прослойках этого вообще блестящего класса, придававшего эпохе Ренессанса ее особенный характер, стояла бюрократическая интеллигенция, государственные люди в собственном смысле этого слова. Короли боялись приближать к себе старую знать. Они часто выдвигали людей совершенно безродных, но затем придавали им большую силу; а главное, сами эти люди захватывали в свои руки большую власть силой своего политического опыта, очень хорошей политической подготовки, в силу также своего, до некоторой степени, междуклассового положения, позволявшего им держаться сравнительно независимо от высшего дворянства и от высшей буржуазии и понимать интересы тех и других. Надо отметить, что им легче были доступны и те так называемые «общие интересы» государства, и те так называемые «народные нужды», которые все же приходилось принимать во внимание для крепости и цельности корабля, на котором фактически плавал тот господствующий класс, верным приказчиком которого была эта бюрократия.

Фрэнсис Бэкон относится именно к этой прослойке. Здесь мы устанавливаем его настоящее социальное место. Но нам нужно будет подробнее разобраться в общем характере этой замечательной общественной формации и для этого не только рассмотреть в общих чертах, как это мы сделали, судьбы дворянства, но и судьбы другого господствующего класса — духовенства. Ибо, если новая бюрократия (на которую так усердно опирался уже Генрих VIII, а тем более Елизавета) заменила собою старую аристократию, то равным образом она вытесняла и верхушку сначала римского, а потом англиканского духовенства. Между прочим, англиканское духовенство не должно рассматриваться как совершенно обособленная группа, — скорее оно представляло собой весьма замечательную разновидность самой бюрократической интеллигенции. При этом распад римско-католической церкви, создавший англиканскую церковь и дальнейшие «ереси», представляет собою любопытнейшую страницу в происхождении интеллигенции и ее паладина, основателя ее знаний — Рима.

Духовенство римско-католической церкви, как вообще всякое жречество, является, конечно, родом интеллигенции. Действительно, всякое жречество представляет собой организацию лиц, являющихся хранителями действительного или мнимого опыта общества и регулирующих на основании этого опыта общественную жизнь, начиная с хозяйственных функций более или менее организованного государства.

В этом смысле светская интеллигенция нового времени, как и ее предшественники (например, светская интеллигенция античного общества), представляет собой общественную группу, пытающуюся как бы заменить церковную организацию — клир, выдвинув из светских слоев общества специалистов по различным отраслям человеческих наук и умений, хранителей накопленного опыта. У этой группы иногда появлялась тенденция в свою очередь превратиться в некоторую организацию, но такие планы никогда, однако, не реализовались в сколько-нибудь широкой мере; никакие союзы светских интеллигентов не могли, даже отдаленно, сравниться с тем организованным влиянием, которое в эпоху своей наибольшей мощи имело на общество разного рода духовенство.

Эпоха Возрождения была как раз эпохой чрезвычайно многозначительной попытки светской интеллигенции вытеснить интеллигенцию духовную с ее места особого, чрезвычайно высоко привилегированного сословия, и поставить взамен тех стародавних систем религиозно-философских и моральных воззрений, на которые опиралось духовенство, человеческий разум — живой, непосредственный, упорядоченный опыт (научные исследования мира), правила государственного, общественного и личного поведения, найденные путем критического изучения действительной жизни и т. д. Так же точно и все внешние формы быта, — начиная от строительства городов, каналов, дворцов, садов до одежды и утвари, — предполагалось воссоздать на рациональных началах, исходя из соображений целесообразности и художественного вкуса.

Особенностью эпохи Возрождения было то, что имевшаяся на поверхности общественной жизни многочисленная интеллигенция, — на самом деле бывшая авангардом буржуазии, фактически оказавшаяся опорой монархии и мечтавшая иногда о том, чтобы быть не только ее опорой, но и руководителем, — что интеллигенция эта, говорю я, рассматривала себя не столько как непосредственных работников разума, создающих на основании развития науки и техники предпосылки нового мира, сколько как продолжателей уже проделавших очень большую часть этой работы представителей античного научного мира. Отсюда, как известно, и само слово «Возрождение».

Тот новый мир, который организовался на обломках античного мира и его колоний, с самого начала был чрезвычайно беден своими собственными культурными элементами. Он сам себя рассматривал как варварский, он сам с самого начала старался впитать в себя те характерные особенности античного мира, которые могли сочетаться с основными чертами его уклада, то есть уклада феодального. Поэтому и римско-католическое духовенство приходится рассматривать как могучую интеллигенцию Средних веков, не столько несшую с собой что-то совершенно новое, сколько под видом поздней культурной формации — христианства — перенесшую в жизнь варварских племен некоторые начала старой цивилизации. Именно наличие начал старой культуры, весьма густо замешанных мистикой и предрассудками, включенными в систему христианской религии, сделало это римско-католическое духовенство столь ценным. Приведем своеобразную оценку, которую дает положительной и отрицательной роли католического духовенства Маколей: «С того времени, как варвары опустошили Западную империю, до времени возрождения наук влияние римской церкви вообще было благоприятно для учености, цивилизации и хорошего управления. Но в течение последних трех столетий главною ее задачею было останавливать рост человеческого духа. Все успехи, какие ни были сделаны христианским миром в знании, в свободе, в богатстве и в житейских искусствах, были сделаны вопреки ей и повсюду находились в обратном отношении к ее могуществу. Прелестнейшие и плодоноснейшие области Европы под ее владычеством впали в нищету, в политическое рабство и в умственное оцепенение, меж тем как протестантские страны, бесплодие и варварство которых служили некогда поговоркою, были превращены искусством и промышленностью в сады и могут похвалиться длинным списком героев и государственных людей, философов и поэтов. Кто, зная, что такое Италия и Шотландия от природы и чем они четыреста лет назад были на деле, сравнит теперь окрестности Рима с окрестностями Эдинбурга, тот будет в состоянии составить себе некоторое понятие о том, к чему ведет папское владычество. Упадок Испании, некогда первой между монархиями, а ныне дошедшей до крайних пределов унижения, возвышение Голландии, достигшей, несмотря на многие естественные невыгоды, такого положения, какого никогда не достигало ни одно столь небольшое государство, служат уроком того же самого рода. Переходя в Германии из римско-католического в протестантское княжество, в Швейцарии из римско-католического в протестантский кантон, в Ирландии из римско-католического в протестантское графство, замечаешь, что переходишь из низшей в высшую степень цивилизации» (Полн. собр. соч., т. VI. «История Англии до Реформации», стр. 48–49)¹⁷.