Сцена, когда капитан бреется, сидя на лошади перед фронтом, и принимает катастрофические донесения о соколиных налетах Гёца, — не лишена хорошего юмора. Удачно также собрание чинов на площади, при трубачах на балконе и императорской речи оттуда же. Галдеж, смятение, недовольство разношерстного собрания, бессильный гнев и растерянность престарелого императора — все это было передано исторически правдиво.
К удачным массовым сценам можно отнести и выход всклокоченной, вооруженной чем попало, разъяренной толпы бунтующих крестьян.
Все же режиссер Кронахер далёко не использовал всех возможностей постановки на площади. Он, например, совсем не решился дать картину боя; между тем при соответственной музыке и освещении можно было дать сцену ночного боя с силой Сальватора Розы.
Лучше всего играла сама площадь Römer: она создавала сама средневековую рамку, она гибко отвечала всем требованиям сложной пьесы. Но на этом замечательном архитектурном инструменте можно было бы режиссерски играть виртуознее: великолепные эффекты светотени, огромные окна и балконы, переулки, похожие на ущелья, — все это было использовано лишь поверхностно. Очень бедным было также музыкально-звуковое оформление. Все же как первая во Франкфурте-на-Майне попытка такой постановки спектакль надо признать значительным явлением.
К сожалению, я не видел параллельной постановки на той же площади гётевского «Эгмонта». Однако свойства этой драмы менее подходящи для такого рода использования.
X
Конечно, драма Гёте отнюдь не сводится к массовым сценам и средневековой живописности: это, при всей своей юношеской стремительности, тонкое социально-психологическое произведение.
Роль Гёца колоссальна и выигрышна. Роли Вейслингена, Георга, а также Франца и Адельгейды даже при их сокращении, допущенном режиссером согласно позднейшим желаниям Гёте, — очень интересны и дают прекрасный актерский материал. К тому же имеется ряд эпизодических, но выпуклых фигур.
Надо прямо сказать, что не все эти роли были сыграны, как хотелось бы. Вейслинген был очень трафаретен. Адельгейда мало интересна и т. д. Однако многие второстепенные (например, Георг) и маленькие роли (например, император, капитан) были исполнены с хорошим мастерством.
На огромную высоту весь спектакль был поднят не только архитектурно чудесной рамкой, но и поистине монументальной игрой специально приглашенного для роли Гёца знаменитого берлинского актера Георге.
Вряд ли сам Гёте мог пожелать лучшего исполнения роли своего героя. Георге умно понял внесенный великим автором в эту фигуру смысл и с исключительным техническим умением и редким непосредственным обаянием выполнил этот тонко понятый замысел.
У него Гёц — вначале крепкий, хотя уже седой, квадратный, в железо закованный человек-глыба. Железная рука, которой актер великолепно полувладеет, довершает могучий, хотя и несколько косолапый физический облик Гёца. У него простое, почти мужицкое лицо, часто широкая приветливая улыбка, иногда грозная нахмуренность бойца, а в сцене суда над ним апоплексическая ярость. В последней части — это разбитый старик в длинном бесформенном халате, с бледным, утончившимся от страданий лицом и все с тою же провинциальной, простонародной немецкой речью, которая, однако, начинает звучать глубоким и печальным ритмом.
Гёц в исполнении Георге не отходит от черт «зубра», дикого помещика, неугомонного и своевольного хозяина в своем замке, и, однако, черты прямоты, мужества, добродушия, поднимающиеся иногда до величия, в котором есть что-то от героя и что-то от ребенка, делают этого Гёца пленительным.
В итоге всего — вечер, который глубоко остается в памяти. Пример — достойный подражания.
У нас и Москва, и Ленинград, и другие старые города, конечно, для разных эпох, могут также предоставить для ночных спектаклей под открытым небом необычайные по внушительности историко-архитектурные рамки.
Высокое искусство наших режиссеров и артистов и единственное в мире соединение умения постановщиков подыскивать массовый типаж и умения этого сценически как бы сырого материала необыкновенно чутко входить в свою роль, — все это обеспечило бы у нас за историческим театром на исторических площадях большой, может быть, европейский успех.
А ведь с историей мы не покончили, и, хотя новых исторических пьес у нас пишут мало, зато за последнее время вышло несколько первоклассно-ярких исторических романов. Эти романы иной раз подвергаются переделке для закрытого театра или кино; между тем самое значительное в них громче всего зазвучало бы именно под открытым небом, перед великими памятниками архитектуры былых веков.
Комментарии
Г. Дж. Уэллс*
Впервые напечатано как предисловие к первому тому Собрания фантастических романов и рассказов Г. Дж. Уэллса [в шести томах], изд. «Земля и фабрика», М.-Л. 1930.
Печатается по тексту первой публикации.
Характеристику Уэллсу Луначарский дал еще в 1925 году в статье «Попутчики в Европе»:
«Я вовсе не хочу обесценивать далекого, но все же попутчика, каким является Уэллс. Писатель это очень крупный, в своем жанре даже непревзойденный. В последнее время им написано несколько романов, наносящих несомненный удар буржуазной культуре, и хороших в отрицательной части, хотя расплывчатых и сладких в части положительной. Нет никакого сомнения, что „Яко боги“ и „Сон Сарнака“ в высшей степени полезные книжки, но это не мешает тому, что Уэллс, как и многие другие, теоретически чрезвычайно слаб, как только дело доходит до действительно научных социологических обобщений. Он органически лишен возможности понять метод мысли Маркса и грандиозность созданного им социологического здания. И опять-таки лишней помехой в этом служит его английское чванство. До какой огромной меры бесплодно было его путешествие по России, как мало он в ней увидел того, что надо было видеть, чувствуется в каждой строчке его книги, даже когда он говорит о великом среди великих, когда он говорит о Ленине, — смешной и непристойный тон просвещенного мореплавателя, побывавшего в стране варваров!»
(А. В. Луначарский, Этюды критические, изд. «Земля и фабрика», М.-Л. 1925, стр. 386–387).
Ромен Роллан как общественный деятель*
Впервые напечатано в качестве предисловия в книге: Р. Роллан, Собр. соч., т. I, изд. «Время», Л. 1930. С небольшими изменениями и дополнениями перепечатано в книге: Ромен Роллан, Жан-Кристоф, т. I, изд. «Время», Л. 1933.
Печатается по тексту издания 1933 года.
(1) См. Р. Роллан, Собр. соч., т. I, изд. «Время», Л. 1930, стр. 18–30.
(2) «Великая революция, чьим меченосцем и в то же время крестоносцем сделалась Россия, — писал в этом предисловии Р. Роллан, — открывает собою новый период в истории человечества… Русские братья и сестры, идущие во главе Европы! Я иду с вами…»
(ср. Р. Роллан, Собр. соч. в четырнадцати томах, т. 14, Гослитиздат, М. 1958, стр. 532, 535; далее сокращенно: Роллан, том и страница).
(3) См. открытое письмо В. Г. Короленко Луначарскому, опубликованное под заглавием «Торжество победителей» в газете «Русские ведомости», 1917, № 265 от 3(16) декабря, а также статью Луначарского «Владимир Галактионович Короленко» в т. 1 наст, изд., в которой подробно рассказывается о полемике с Короленко.
(4) Речь идет о статье А. В. Луначарского «Владимир Галактионович Короленко» (см. т. 1 наст. изд.).
(5) Ср. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 1, стр. 381; В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 186–188.
(6) В очерке Салтыкова-Щедрина «Переписка» (цикл «Благонамеренные речи») говорится об «Обществе для предвкушения гармоний будущего».
(7) Луначарский пользуется для сравнения щедринской сказкой «Карась-идеалист», центральный персонаж которой — Карась утверждал, что он знает слово, способное укротить даже щуку.
