Но судьба викингов была рискованной и кровавой. Племена, жившие на континенте, скоро узнали подлинную натуру пиратов, и нередко стычки превращались в кровавые войны, в которых гибли викинги, и некому было перегнать корабли с добычей домой, на Ютландский полуостров.
Очень медленно, веками познавали викинги, что их собственная земля — та же добыча. Она была мягка, жирна и податлива и воздавала урожаями, богатой добычей тем, кто сеял на ней. Так это воинственное и коварное племя превратилось в мирных землепашцев и скотоводов. Тучные луга и пастбища, прекрасная земля, великолепный климат — мягкий морской, без сильных морозов и сильной жары. До X века вся Дания уже представляла собою целый ряд мелких королевств. Союз нескольких племен образовывал округа, делившиеся на сотни. Вся жизнь рода регулировалась свободными собраниями — тингами. Здесь решались все вопросы — браться ли за оружие по зову короля, содержать ли его в качестве гостя, объезжающего свое королевство, какие штрафы платить за убийство? В таких общинах были и рабы, но они захватывались в плен, а все крестьяне и общинники располагали личной свободой. Только королю со временем стали даваться на тингах некоторые привилегии — он стал распоряжаться пенями за некоторые преступления, имел возможность тратить доходы с храмов, ему же отводили лучшие земли. К середине X века все племена слились в одно цельное могущественное государство. Горм Старый, сумевший, хотя и формально, объединить всех мелких князей, собрал все датские земли. Распространение христианства возвысило и создало новый класс крупных землевладельцев — духовенство.
Упорная и кровавая борьба велась с язычеством. Началась она еще при Карле Великом, но поначалу проповедь апостола Скандинавии Ансгария потерпела полный провал. Только XI век ознаменовал победу христианской религии. В 1104 году епископ Лунда был поставлен архиепископом, и папский легат провозгласил самостоятельность датской церкви. Это положило начало созданию столь могущественного сословия, освобожденного от всех податей и повинностей, что оно стало как бы государством в государстве. Реформация отняла [7] у этого сословия все привилегии, и господствующей стала лютеранская религия.
Никита Иванович видел строгие и мрачные здания лютеранских кирок и не знал даже, можно ли перекреститься на лютеранский крест.
Фредерик III — датский король, современник русского царя Алексея Михайловича, надеясь укрепить свою власть, большую часть которой урезало народное собрание могущественных богатых кланов — риксрод, начал войну со Швецией, основавшейся на берегах Балтийского моря. Но сил своих не рассчитал. В 1657 году шведы с юга овладели Ютландией, по льду необычно холодного в том году Бельтского пролива перешли на остров Зеландию, а в феврале 1658 года датчанам пришлось в городе Роскилле подписать самый тяжелый и позорный в их истории мир — шведы не только завладели Сконией, Блекинге и Халландом, но получили также норвежские области Бохуслейн и Тронхейм. Даже датский остров Борнхольм отошел к сопернику Дании. Некогда могущественное и наводившее страх на всех соседей государство было сломлено и превратилось во второстепенную державу. Соседи рады были урвать у Дании все, что плохо лежало. Союзник шведов герцог Гольштейн–Готторпский добился отказа Дании от ее верховных прав на Шлезвиг — лакомый кусок юга Ютландии. Потом, правда, Дания вернула себе Шлезвиг, но недаром Петр, наследник российского престола, так заботился о том, чтобы присоединить Шлезвиг к Голштинии — он знал о тех временах, когда Гольштейн владел Шлезвигом. С детства внушали ему мысль об этой части Дании, которой некогда владели германские герцоги, и в течение всей своей жизни Петр думал только об этом. Что ему было до России, когда в глазах его стояла Голштиния и вожделенный Шлезвиг. Руками русских солдат надеялся он приобрести это крохотное владение, отняв его у Дании.
Никита Иванович много беседовал с юным герцогом, ставшим волею судьбы наследником российского престола, и понял, что дальше Голштинии, дальше Шлезвига помыслы его не простираются. Как ни странно, но уже в свои одиннадцать лет сумел он до корней впитать лютеранскую веру и любовь к своей милой отчизне. Веру ему пришлось переменить под давлением обстоятельств, но любви к родине он не утратил, отчего судьба его и сделалась такой трагической…
Собирая воедино добытые сведения, читанные в детстве книги, обрывки разговоров, приобщался Панин к великой науке дипломатии, хотя и с ужасом ждал первого представления датскому королю и риксроду, все же надеялся, что его появление не окажется в Дании посмешищем.
А пока он всматривался в поля и пастбища Шлезвига, любознательно расспрашивая всех, с кем ему приходилось перекинуться парой слов, и впитывал все слышанное и виденное, накапливая по крупицам знания о стране, в которую забросила его судьба.
Шлезвиг к тому времени все равно оставался немецким — немецкие бюргеры и князья владели здесь землями, их церкви и костелы были в каждом местечке, говорили здесь только на немецком, и Никита Иванович, с детства владевший немецким языком, как родным, не чувствовал никакой оторванности ни от родины, ни от царского двора. Правда, при дворе больше в ходу был французский язык, но и немецкий вошел в моду после немцев, наводнивших Россию через прорубленное Петром Великим окно в Европу.
Благодаря этому сами русские, составлявшие верхушку знати, были словно иностранцы в своем отечестве. Существовал даже анекдот о том, как француженка по происхождению, молодая жена одного из русских аристократов пожелала овладеть русской речью. Муж небрежно осадил ее пыл: «Для чего? Чтобы только отдавать приказания прислуге?»
Можно было услышать такую фразу из уст русского вельможи: «Я в дистрикции и в дезеспере, аманта моя сделала мне индефиле, и я акур сюр против риваля своего реванжироваться…»
Академия наук, оставленная без всякого присмотра из‑за отсутствия широкого слоя образованных людей, пыталась дать юношеству все науки, даже право. Но это было только желание учиться всему, а, как известно, при желании учиться всему — ничему не выучишься. Чрезмерно энциклопедический характер школьных программ был задуман еще Петром Великим, на всем образовании лежала печать его безудержного гения. Но этот широкий характер образования служил целям воспитания одних только тончайших слоев русского общества. А учителями были иностранцы. Если Петр в качестве наставников приглашал в Россию одних лишь немцев, то Елизавета повернула в сторону Франции. Конечно, дочь Петра установила порядок проверки знаний для этих иностранных авантюристов, искавших счастья вдали от родины.
Они знали лишь свой родной язык. Но русские вельможи не слишком задумывались, кому поручают воспитание и образование своих детей. Один из экзаменуемых иностранцев так отвечал на вопрос, что такое прилагательное: «Это, должно быть, новая выдумка наших академиков; когда я покинул родину, об этом еще не слыхали…»
Таков был уровень образованности этих учителей из Европы, наводнивших Россию. Однако русские выяснили следующее: все, чему они учились у немцев, было так или иначе уже открыто во Франции, и Германия сама еще училась у французов. Даже Фридрих II, великий прусский король, говорил и писал не иначе как по–французски.
Вельможи выписывали учителей из Франции, объяснялись по–французски. Граф Александр Воронцов первым послал из Берлина для детей своего брата воспитательницу госпожу Рюино. И ее воспитанник уже в двенадцать лет изучил в совершенстве язык Корнеля, Расина и Буало. Он‑то и отметил в своих записках: «Можно сказать, что Россия единственная страна, где пренебрегают знанием родного языка и всего того, что касается родины. Люди, считающиеся просвещенными в Петербурге и Москве, заботятся о том, чтобы дети их знали французский язык, окружают их иностранцами, дают им учителей музыки и танцев, платя им большое жалование, а родному языку их не обучают. Это блестящее воспитание, к тому же дорогостоящее, ведет к полному незнанию отечества, к равнодушию, может быть, даже к пренебрежению своей родиной и привязанности ко всему, что касается других стран и нравов, а в особенности к Франции».
