Может, сыщик что-то почувствовал, начал оглядываться. Но у Вадима уже закончилась смена. Он быстро переоделся и ушел с работы, приехал сюда, к Алене…

В кармане зазвонил сотовый. Стало неприятно. Вадим взглянул на экран и скривился: Катя. Она, дурочка, даже не представляет, как ей повезло! Могла бы валяться на бетонном полу вместо манекена. И кровь на стенах была бы не из краски, а из вен, тягучая, темная, сладкая… Но в последнюю минуту, когда уже выходил из дома, Вадим решил, что ему противно прикасаться к Кате. Чувствовать растяжки на немолодой коже, видеть белые складки жира на рыхлом животе. Да и к шее, морщинистой, дряблой, прикасаться не тянуло. Какая она Золотая Рыбка? Скорее уж старая жаба!

Но Катя настойчиво искала свидания. Звонила, требовала, умоляла.

— Мальчик, мой! Малыш… — Катя ревела в трубку. — Всего разочек… Один разочек…

Сдуру он пообещал встретиться, когда будет свободное время. Так она теперь звонит каждый день. Как от нее отвязаться? Не обращать внимания — сюда притащится. Припугнуть — побежит в полицию. Катя, Катя… Кажется, он ошибся, поменяв ее на манекен.

Он достал сотовый.

— Я слушаю.

— Малыш, это я…

Она снова принялась просить о встрече, и на этот раз Вадим согласился.

— В нашем парке. Никому не говори. Пусть это будет только нашей тайной…

Она была готова пообещать что угодно, хоть луну с неба!

— Конечно! — восклицала Катя. — Да, мой мальчик!

Старая дура! Никак не смирится с тем, что никому не нужна. Но если бы она видела Алену, ее гладкую кожу, красивые, ухоженные руки, то поняла бы, что со временем поспорить может лишь смерть.

Бот он и подарит ей это чудо..

Вадим вернулся домой. Его лихорадило — то ли заболел, то ли от предвкушения того, что случится. Рыбки в аквариуме, словно чувствуя его состояние, метались из угла в угол, задевая друг друга хвостами и плавниками.

— Мои дорогие…

Поставив аквариум на столик рядом с собой, Вадим сел в кресло и включил Бетховена. Пока текла соната, он успокаивался. Прекратили метаться и рыбки. Что с ними будет, если его вдруг не станет?

Почудилась мать. Взглянула на него строго, протянула руку к аквариуму и проговорила:

— Ты должен позаботиться о них.

— Да, мама, конечно.

Он позаботится, но чуть погодя. После того, как разберется с Катей.

К вечеру небо нахмурилось, пошел небольшой дождь. Вадим занервничал. Теперь в парке развезет, он перепачкается с головы до пят. Еще следы оставит! Может, позвонить и сказать, что у него поднялась температура? Но Катя так мешается под ногами, что он уже боится споткнуться о нее.

Вадим переодевался в темную одежду. Сегодня он чувствовал себя демоном. Сегодня мать точно не назвала бы его Вадиком, только Вадимом. Только так!

До парка он ехал почти два часа: кружил, менял транспорт, оглядывался. Едва ли они уже вышли на его след, но осторожность никому и никогда не вредила.

Адреналин вливался в кровь, и та, будоража, бешено неслась по венам. Он никак не мог успокоиться. Но ведь не первый же раз…

В парке никого не было. Дождь разогнал даже собачников, которых Вадим очень боялся. Он шел по узенькой тропинке, стараясь наступать на траву и не оставлять следов подошв ботинок. На голове капюшон, руки в карманах. Катю увидел издали. Она стояла под зонтиком, прижавшись к стволу кривой березы. Дрожала от нетерпения. Была одета в нелепое розовое платье, подходящее для девчонки лет двадцати, а не для сорокалетней тетки! На плече — ремешок от сумки. Туфли на каблуках…

В голове созрел план. Неподалеку есть овражек. Подвести ее к краю, наступить на туфлю — каблук обломится… И чуть подтолкнуть. А потом… Бедная женщина! Какая нелепость… Плохо одно: нет уверенности, что она умрет.

Катя увидела его, замахала, поспешила навстречу.

— Мальчик мой!

У нее были холодные губы. Вадим поморщился, когда они коснулись его щеки. Руки полезли ему под свитер, сняли капюшон — волосы тут же намокли.

— Пойдем! — коротко обронил он.

Катя послушно засеменила рядом.

— Я так давно тебя не видела… Ты скучал по мне?

— Скучал.

— Почему мы так редко видимся?

— Я работаю. Учусь.

Он продолжал врать, хотя теперь это было лишнее.

Почему ему так трудно избавиться от Кати? Проснулась пресловутая жалость? Никого из предыдущих жертв он не жалел. А она… Катя так похожа на его мать! Вот рука и не поднимается.

— Вадичек, куда мы идем?

Если бы он знал! Шел вперед, словно его гнали.

Дождь то затихал, то начинался заново. Они подошли к оврагу. Внизу темнела вода, валялись сухие ветки, листья, пластиковые бутылки и банки из-под пива. На мгновение Вадим пожалел, что не может найти для ее последнего вздоха место покрасивее. Но у него нет времени.

— Катя… Мы должны расстаться. Совсем.

Он посмотрел в ее круглое лицо. Морщины — длинные и короткие, лучиками и сеткой. Она разом постарела лет на десять.

— Вадичек… Как же это? — по мокрым щекам потекли крупные слезы. Глаза покраснели, распух нос, делая ее уродливой.

— Так надо, Катя.

Он даст последний шанс. Если она откажется от него и не будет преследовать, он уйдет и просто забудет ее.

— Нет!

Она вцепилась в его руку, как пиранья, сжала до боли. От судьбы не уйдешь… Видимо, ей на роду было написано встретить именно его.

— Катя, ты веришь в рок?

— Что? — она перестала плакать, растерянно озиралась по сторонам.

Поздно! В ее глазах забился пойманной рыбкой страх.

— Ты хочешь, чтобы я обнял и поцеловал тебя в последний раз?

— П-почему в последний? — переспросила она мелко дрожащими губами.

— Мы больше не увидимся. Иди ко мне…

Вадим не знал, что ей напомнили его широко раскинутые руки. Но Катя побежала.

Она бросилась в противоположную сторону и оступилась: каблуки заскользили по глине, ноги разъехались. Успела зацепиться рукой за куст, но ветки были тонкие и гибкие — не удержали грузного тела. И всего-то подтолкнуть чуть-чуть…

Катя взмахнула руками, повалилась в грязь и покатилась вниз, ударяясь о выступающие корни деревьев. Слишком мягко, крикнуть успела. Что-то вроде: «Будь ты…» Предположим — счастлив!

— Буду, — усмехнулся он, засовывая руки в карманы.

Катя лежала внизу бесформенной грязной кучей. Не шевелилась. Но он знал, что она жива. В его руках — дать ей жить или умереть. Сейчас он — бог, вершитель судьбы.

И вершителю захотелось даровать жизнь.

— Прощай.

Он уходил, не оглядываясь, стараясь не думать, что если она останется жива, то опознает его. Ну и пусть. Здесь у него осталось только одно незавершенное дело…

Алена дремала под стук дождя по карнизу. У каждой капли свой голос. Одна звонче, другая тише, третья норовит тренькнуть по стеклу.

Недавно звонил Семен — проверял, дома ли она.

— Никуда не выходи! — командовал он. — Погода шепчет.

— Неужели маньяку захочется вылезти из теплой постельки в дождь и ветер?

Она сама нежилась в постели.

— Кто знает, что у него на уме? Ты обещаешь, что никуда не пойдешь?

Алена представила Семена. Она скучала по его рукам и поцелуям, по нежности и страсти. Но не собиралась говорить об этом первой.

— Краснов, куда мне идти? Завтра поеду в деревню к Грише, а сегодня буду спать. Ты доволен?

— Надеюсь, одна?

— Глупая шутка! — фыркнула Алена. — Захочу…

— Ладно-ладно, знаю — ты хозяйка своих желаний!

Злить ее Семен не стал, пожелал спокойной ночи и повесил трубку.

Можно ли сказать, что они помирились? В душе она больше не злилась на него, но встречаться отказывалась. Мечтала о нем, хотела его до безумия, но не разрешала прикоснуться к себе. Позволяла мелкие шалости, вроде легких поцелуйчиков, кокетства. И Семен принял правила ее игры — а что ему оставалось делать?

Она закрыла глаза. Сон накатывал приятной волной, унося с собой.

Звонок заставил подскочить и резко сесть на кровати.