— Спать! — приказал он себе, затушил сигарету, бросил окурок в железную банку, прикрепленную к перилам, и ушел к себе.

Алена, затаив дыхание, наблюдала за соседом в глазок: она едва не нарвалась на него, когда пошла выбрасывать пустые коробки. Семен курил и выглядел задумчивым и усталым. Чуть жалко его не стало.

Мимочка спрашивала, симпатичный ли он. Высокий, крепкий, руки — подковы гнуть. Алена представила в этих руках пистолет — по спине прошелся холодок. Наверняка ему приходилось стрелять в людей. И убивать… Жуть!

Иногда он поднимал глаза и в упор смотрел на дверь ее квартиры, словно видел сквозь нее. Алена вжималась в стену, чувствуя себя партизанкой.

Наконец он докурил и ушел домой. Алена на цыпочках вернулась в комнату и села в кресло. Оценила взглядом царивший вокруг хаос. Может, и не разбирать ничего, а просто переехать отсюда? Нужен был дельный совет.

— Ни в коем случае! — отрубила Мимочка, когда Алена позвонила ей полчаса спустя. — Ты пила чай с его матерью — считай, знакомство состоялось.

— Елизавета Дмитриевна очень приятная женщина. И видно, что обожает сына. Все беспокоится, что он без жены.

— В таком-то возрасте…

— При его работе это нормально. К тому же он недавно с кем-то разбежался.

— Обычная история, — заметила Мимочка. — Кстати… Сегодня меня атаковал твой бывший.

Алена нахмурилась. Когда же Куроедов уйдет из ее жизни?

— Чего надо было?

— Тебя искал. Телефон хотел или адрес. Но я не дала и вообще послала его.

Алена зло фыркнула. Мимочка тактичный человек, наверняка послала Жорика мягко. Нарвался бы он на нее, костей бы не собрал.

— Придется встретиться с ним еще разок и объяснить, чтобы он ко мне на пушечный выстрел не приближался! Так ты завтра придешь?

— Жди меня часов в девять, — пообещала Мимочка. — Дай слово, что успокоишься и будешь спать сегодня без задних ног.

Спать, если в голове мысли водят хороводы? Не получится. Алена переоделась, взяла сумочку и вышла из квартиры. Не дыша проскользнула мимо двери соседа и спустилась по лестнице. Потом долго гуляла, дышала воздухом, наслаждалась прохладным вечером. Рядом с бывшим мужем она забыла, что можно гулять просто так, ни о чем не думая, отдыхая душой. Да здравствует свобода! Да здравствует развод!

С мужчинами, стоит признать, ей пока не везло. Она искала надежное плечо, на которое можно опереться не только для того, чтобы поправить туфли на шпильке. Но мужик нынче измельчал и не то что женщину на руках удержать не сможет, но даже руки не подаст в случае чего.

Задумавшись, Алена попала каблуком в ямку, споткнулась и едва не упала. Проходящий мимо парень поддержал ее.

— Спасибо, — улыбнулась она.

— Да не за что, — кивнул тот.

Придется взять свои слова обратно, руку они еще подают.

Мужененавистницей Алена никогда не была. Она влюблялась до самозабвения и любила до тех пор, пока любили ее. Но стоило предмету обожания сделать ошибку, прощение получить было практически невозможно. Исключение она собиралась сделать для Жорика — все-таки пять лет совместной жизни из песни не выкинешь.

Алена дошла до реки, спустилась по склону к воде и присела на нагретый солнцем камень. Вокруг росла густая трава, торчали зонтики лопухов, квакали лягушки. Оказывается, кваканье успокаивает, заслушаться можно. Возле плеча прострекотала голубая стрекоза, закачалась на травинке. Но ее тут же спугнула серая трясогузка. Жорика подобные картины умиляли, особенно в телевизоре, по каналу «Дискавери».

А ведь у них с Жорой могла сложиться нормальная семья. И дети могли быть. Но они поговорили на эту тему и решили, что пока рано. Даже через пять лет брака — рано. И куроедовская мама активно возражала, чтобы кто-то называл ее «бабулей». Зато не пришлось делить после развода детей и решать, кто когда будет с ними сидеть.

— Ты глянь, васнецовская Аленушка расселась! — донесся сверху гогот ребят.

Алена хмыкнула. Неужто похожа? Приятно, что пока никому в голову не взбрело назвать ее кикиморой.

Она выбралась по берегу наверх и побрела по протоптанной в траве дорожке. Мимо проходили собачники. Может, тоже завести себе кого-нибудь? Маленького очаровашку йорка или шелти. Рядом просипел толстый мопс, оглянулся на Алену и вздохнул.

— Тебе тоже грустно? — спросила она.

Мопс потрусил за идущей впереди хозяйкой.

Зазвонил сотовый, Алена кинула взгляд на экран. Наконец-то!

— Алена Владимировна? Это из сервиса…

— Да-да, как там поживает моя машинка?

— Все отладили, можете завтра забирать.

— Правда? Спасибо!

Она успела соскучиться по своей машине, да и ездить в метро, где каждый норовит обтереться и прижаться, надоело.

Вадим любил смотреть по телевизору вечерний выпуск криминальной хроники. Он наливал себе чай, садился в кресло рядом со столиком, на котором стояла фотография матери, и открывал пакет кукурузных палочек. Перед этим он непременно извинялся:

— Мам, я немного поем, а потом обязательно почищу зубы!

Ему казалось, что мать на фотографии улыбается: значит, разрешает съесть палочки. Если он не видел улыбки — мама сердилась на него. Но сегодня он был хорошим мальчиком.

— Смотри, мама, начинается…

Сводку происшествий о пожарах, разбоях и кражах он смотрел без интереса. Напрягся тоща, когда стали показывать людей, объявленных в розыск. Голос у ведущей был низкий, жесткий, поэтому слова о пропаже людей слышались еще отчетливее, ярче. Но того, чего ждал, Вадим пока не услышал. Хотя…

— В подвале одной из московских пятиэтажек сотрудниками уголовного розыска был обнаружен труп женщины. Никаких документов у жертвы найдено не было. Просьба ко всем, кто знает или видел эту женщину, позвонить по телефонам оперативной части…

На экране появилась ее фотография, и Вадим подумал, что тот, кто снимал, ничегошеньки не понимает в женской красоте.

Вадим привстал с кресла, напрягся каждый мускул в теле. На лбу выступил холодный пот. А потом все разом прошло, он обмяк и свалился в кресло кулем. На фотографии она совсем не выглядела Золотой Рыбкой — женщина как женщина. И на маму абсолютно непохожа.

— Я опять ошибся, — повернулся он к фотографии матери. — Это не ты. Но я буду искать и обязательно найду, я знаю!.. Спокойной ночи, мама!

Вадим выключил телевизор, поцеловал фотографию матери и отправился в ванную комнату чистить зубы. Внутри тлела обида. Они не поняли его. Испортили его работу, и о нем опять ни слова не сказали. Словно его и нет. Но ведь он есть!

— Я есть! — сказал он своему отражению в зеркале, впрочем, оно смотрело на него безучастно. Тоже, наверное, думает, что он маленький винтик в огромном механизме.

Но это не так! Он, тот самый винтик, может заставить ходит на ушах десятки человек! Или еще больше. Главное, чтобы о нем узнали.

Перед тем как лечь в постель, он проведал больную рыбку. Зизи плавала вяло, на стук по стеклу не отзывалась.

— Бедная моя рыбка! Выздоравливай, пожалуйста!

Он отодвинул шторы, открыл настежь окно: ночь была душной. Разделся, надел пижаму и лег, закинув руки за голову. Впрочем, маме это не нравилось. Вадим лег на бок, свернулся калачиком и, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, заснул.

Встречаться с родственниками жертв всегда непросто. Но в их работе без этого никак нельзя.

С утра Семен навестил Ивлевых. Они жили в обычной двухкомнатной квартире без роскоши, но и не бедствуя. Он разглядывал недавно купленную мебель, книги в шкафу за стеклом, ровный ряд хрустальных фужеров. Чистенько, ухоженно, но как-то одиноко, безрадостно.

Мать Веры Ивлевой пригласила Семена на кухню, налила ему чай, подала печенье. Сама села напротив, перебирая старческими пальцами складки на фартуке. На ее лице застыло смирение, покорность тому, что произошло. Иногда она поднимала голову, и на Семена смотрели выцветшие пустые глаза.