— Сема…

Семен посмотрел на Гуральника — сочувствует, но молча. Это хорошо. Вслух он бы не выдержал.

— Чего?

— По трупу на балконе экспертиза готова.

— Хорошо.

С этим делом проблем не было. Банальный треугольник: муж, жена и любовник на балконе. Хотел смыться от мужа, стал перелезать на соседний балкон. А там жил старик-ветеран, больной на всю голову. Тот не стал раздумывать, вытащил наградной пистолет и с криком «Врешь, фриц, не пройдешь!» застрелил беднягу. Вот и вся любовь.

— Семен…

— Чего тебе?

— Ты ее видел?

Семен выругался и бросил Гуральнику:

— Да каждый день вижу. А вчера с каким-то бугаем притащилась. Иду, а она у него на шее висит, ржет как кобыла…

Он не договорил, мотнул головой, отгоняя воспоминания. Все жилы из него вытянула! Хуже испанской инквизиции. Проще расплавленный металл выпить, чем видеть безразличие на ее накрашенной физиономии. У Семена возникла спонтанная мысль переехать пожить к матери, пока нервы не восстановятся.

— А говорить с ней пробовал?

— Пробовал. Извинялся. Чуть сдуру на колени не рухнул, ноги хотел целовать…

— И что?

— Ничего.

Семен коснулся кончика носа: тот до сих пор болел, так быстро и решительно она захлопнула дверь.

Гуральник подшивал дело, убирал папки и заносил все в компьютер.

— А знаешь, почему так происходит? Вот если бы ты ей хоть раз сказал, что любишь…

— Если бы я сказал! — передразнил Семен.

Почему не сказал? Испугался, что одно слово навсегда привяжет его к Алене. А если у них ничего не получится? Так разбегаться легче, он уже пробовал. Но слово оказалось мстительным, обратившись в щемящую тоску и непреодолимое желание быть рядом с Аленой.

Но она сказала «поздно». Как отрезала. Надежды на примирение и прощение таяли с каждой встречей.

Дверь отворилась, просунулась белобрысая голова Сивцева.

— Семен, там труп… Женщина с перерезанным горлом. Кажись, наш маньяк опять нарисовался.

Работа — только это еще могло отвлечь от мыслей об Алене.

Оперативная группа собралась быстро. В машину запрыгнула девушка-кинолог с собакой. Ехали молча, вглядываясь друг в друга, словно хотели спросить: не подведешь? Нет, никто не подведет. Эту гниду пора прижать к ногтю! Психиатр-криминалист со смешной фамилией Коняшкин, с которым встречался Семен, так и сказал:

— Он ждет, чтобы его поймали.

— Не понял. Он хочет быть пойманным?

— Не совсем так.

Седой пожилой профессор сел в глубокое кресло, сложил руки на столе. Глядел в глаза Семену так, словно медленно перебирал его внутренности: а вдруг и он псих?

— Он понимает, что поступает плохо…

— Да уж! — не удержался Семен.

— Скажите, например, у жертв что-нибудь пропало?

— Да, мы не нашли ни сумочек, ни документов. Хотя наверняка они были у всех женщин.

Доктор кивнул.

— Так вот, — сказал он, растягивая слова, — не думайте, что он их грабил. Хрестоматийные маньяки не грабят! Он брал что-то в качестве сувениров. Или же просто выбрасывал на ближайшую помойку.

Семен подвинул доктору фотографии убитых. Тот долго разглядывал снимки через большую лупу, что-то помечал у себя в записях, шевелил губами.

— Вы часто бывали экспертом в подобных делах? — Семена заело любопытство.

— Бывало. Раньше такого хлама сваливалось на нас поменьше. Природа, батенька, нас бережет, поэтому изрыгивает подобный материал через большие промежутки времени. Знаете самые громкие имена преступников?

— Маньяков? Чикатило…

— Очевидный пример. А еще?

Семен припомнил битцевского маньяка.

— Я думал, вы вспомните самого известного: Джека Потрошителя.

— Хотите сказать, наш клиент ищет славы Потрошителя?

— Нет. Судя по психологическому портрету, ваш клиент слаб духовно, но не физически, поскольку расправлялся с жертвой быстро. Я бы сказал, ему до тридцати пяти-сорока лет. Невысокий, светлокожий…

— Даже так? — усмехнулся Семен.

— Могу сказать больше: скорее всего он блондин или у него очень светлые волосы. По жизни он если и не неудачник, то особых амбиций не имеет. Но последователен, хладнокровен — не паникует, нагловат. Или хочет сыграть с вами в известную игру…

— Какую еще игру? — почесал Семен за ухом.

— Полицейские и воры называется, — сухо ответил доктор. — Вы ловите, он убегает.

Семен старался понять собеседника.

— То есть он знает, что мы охотимся именно за ним, а не за соседом дядей Васей?

— Он даст вам понять, чего хочет. И очень скоро даст понять. Судя по фотографии первой жертвы, она могла быть и не первой.

Семен качнул головой: они проверили сводки о пропавших женщинах и найденных неопознанных или опознанных телах. Похожих случаев не нашли. Но профессор продолжал уверять, что труп Козловой — не первая жертва.

— Когда найдете — спросите…

— Ага, и он нам на блюдечке с синей каемочкой предоставит всю информацию.

— Вам кажется это невероятным?

В своей практике Семен сталкивался с таким редко. Чаще всего приходилось добывать признание, что называется, под грузом неопровержимых улик.

— Он расскажет. Для него это как подвиг. В момент убийства он испытывает дисфорию… Поясню: особое состояние злобы к человеку. Чаще всего таким методом сводят счеты с тем, кто нанес однажды обиду. Отец, мать, братья или сестры, одноклассники, друзья, соседи… В вашем случае всем женщинам за тридцать. Если учесть возраст преступника, то можно предположить, что он мстит матери.

Разговор с профессором длился несколько часов. Семен узнал много нового и интересного. Что-то взял на заметку, что-то принял к сведению. Главное, в чем убедил его профессор, — маньяка можно и нужно поймать!

— Приехали!

Голос Коноплева отвлек от размышлений. Семен оглядел хмурые лица ребят, махнул — пошли.

Они подъехали к недостроенной больнице. Надо же, и больницы бросают! Машина подпрыгивала на ухабах, застревала в мусоре. Они едва не наехали на торчащий из земли стальной прут.

— Все, дальше не поеду! — бросил Коноплев. — А то машину загублю. Здесь полно ям и открытых колодцев.

Тут всего было много. Оперативники вылезли из машины. Вперед пошла кинолог с собакой, а навстречу бежал патрульный.

— Лейтенант Гулькин, — представился он.

— Краснов. Уголовный розыск. Кто вызвал патруль?

Патруль вызвала гражданка из местного бездомного общества. Сейчас она стояла рядом со вторым патрульным и давала показания. Семена удивило, что полицейский, вместо того чтобы слушать ее со всем вниманием и прилежанием, ухмыляется.

— У вас все такие? — хмуро спросил он Гулькина.

Тот обернулся, покраснел и переступил с ноги на ногу.

— Да тут, понимаете, история вышла…

— Какая еще история? — рассвирепел Семен. — У меня очередное убийство, а вы тут кривое зеркало устроили! Подам на вас рапорт.

Гулькин обиделся, надул щеки.

— Товарищ капитан, вы бы сначала сами взглянули на место преступления, а потом рапорт…

Он отвернулся и шмыгнул носом. Кисейная барышня! Как он переаттестацию прошел?

— Ладно, лейтенант, пошли. Куда идти-то, в здание?

— Ну да. — Патрульный заторопился, запрыгал впереди через рытвины и ямы. — Проходите сюда, товарищ капитан.

— А собаку не надо запустить?

— Сами решите.

Семен пожал плечами. Позади, дыша в затылок, шел Гуральник. Сивцев с Шебеко пока отирались возле Коноплева.

Зашли в недостроенное здание, оглянулись. Стройка тянулась давно, лет десять, наверное, и будет тянуться еще столько же. Ни рабочих, ни работы — голая коробка, пустые глазницы окон, засыпанный грязью и битым кирпичом пол. Шаги на нем отдавались со скрипом. Семен вздрагивал, словно давил что-то живое. Остов погибшего кита…

— В соседнее помещение.

Они направились к проему в стене. Судя по всему, это был холл. Потом лестница вверх.

— Часто здесь что-то случается, Гулькин?

— Да то и дело! Бомжи дерутся, а мы трупы собирай. Ребята ширяются. В прошлом году пацаны играли в прятки, так один упал с площадки… Не спасли. Дурное место. Хоть бы достроили, что ли. Смотреть тошно. А людям лечиться негде! Хорошее ведь дело затеяли, но…