— А как? Я-то еще не знаю, что вас сюда привело?

— Что? Семеняк посмотрел Куржиямскому в глаза. — Привела меня сюда или честность, или излишняя подозрительность… — Было заметно, что эта фраза приготовлена заранее. Семеняк вынул из кармана блокнот. — Вот здесь у меня записаны случаи, когда через делопроизводство нашего министерства проходили, по-моему, противозаконные бумаги.

— Можете объяснить на примере?

— Пожалуйста. — Семеняк пробежал взглядом по своим записям и остановился где-то внизу страницы. — Вот… Отношение за подписью первого заместителя начальника главка товарища Сараева, направлено на Гурьевский автозавод, в нем речь идет об отправке в Донбасс для спецавтобазы пяти автодвигателей из создавшихся на заводе излишков. Здесь все не так, как надо, — пояснил Семеняк. — Излишки должны быть переданы в распоряжение Госснаба, и только он может их распределять. Но и Госснаб не может распределять напрямую, он должен это делать через соответствующие учреждения, например, через «Сельхозтехнику». И вот…

— Вы думаете, что подобные нарушения порядка производились за плату? — перебил его Куржиямский.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Семеняк.

— Скорей всего, все-таки за плату, — резко сказал Куржиямский. Ну, скажите, почему вы с Гонтарем и Сандаловым за такое нарушение взяли хорошие деньги, а кто-то будет делать то же самое бесплатно?

Расчет Куржиямского, не лишенный, конечно, риска, оказался правильным — Семеняка точно кирпичом по голове ударили, он весь согнулся, вдавил в плечи голову, лицо у него стало мелово-белым, а потом пошло красными пятнами. Он беззвучно шевелил губами…

— Значит, за эту, приведенную вами бумажку получил, наверно, Сараев? — как ни в чем не бывало, поинтересовался Куржиямский.

— Это я, честное слово, не знаю. Бумажку подписал он, но готовил ее мой начальник Горяев. Вернее — я ее готовил по его приказу.

— Тогда оба они и получили, — улыбнулся Куржиямский. — А вас они, значит, обошли?

— Клянусь вам… — задохнулся Семеняк.

— Но Степового тогда вы поделили на троих?

— Было… было, — совсем сник Семеняк, — Вроде как бы за компанию я влип. Но больше… клянусь… я тех двоих даже не знаю.

— Хорошо, хорошо, с вами мы разберемся, а сейчас помогите нам разобраться с другими. Где сейчас Гонтарь?

— Право, не знаю. Почему-то Семеняка нисколько не удивило, что Куржиямский, по-видимому, знал все. — Последний раз я видел его, думаю, в начале декабря. Он сказал, что работает в Донбассе, а что он там делает, не сказал, а я не любопытничал. Говорил только, что дышит там степным воздухом.

— А Сандалов?

— Этого я вообще ни разу не видел, но Гонтарь сказал что-то, будто он в Прибалтике…

Оформив протокол допроса, Куржиямский сказал:

— Вот что, товарищ Семеняк. Возвращайтесь на работу. О том, что вы были у нас, никому ни слова. Завтра я перед обеденным перерывом зайду к вам, а вы к этому времени приготовьте честное заявление о своей той истории со Степовым и о своих подозрениях по записям в блокноте — в общем все, что найдете нужным. Договорились?

— Сделаю, энергично произнес Семеняк; после того как он узнал, что может возвращаться на службу, он несколько успокоился и уже искренне хотел быть полезен следствию. Как все беспринципные люди, Семеняк был приспособленцем.

К концу дня Куржиямский получил телеграмму из Донецка. Сообщалось, что Гонтарь последние восемь месяцев шесть раз прописывался в местной гостинице, где жил по нескольку дней, остальное время находился в разъездах. Постоянную прописку указывает московскую — Раздольная, два, квартира 117. Выяснить, где и кем он работает, пока не удалось, но гостиницу ему бронирует местная «Сельхозтехника». Вчера Гонтарь заказал себе билет на самолет до Москвы, рейс номер двенадцать двадцать семь, вылет из Донецка завтра, пятого марта, в восемь тридцать.

Любовцев распорядился — Гонтаря задержать на аэродроме.

Рано утром во Внуково поехали Куржиямский и Зарапин. Машина своя, райотдельская, свой водитель Сеня Клебанов, у него есть обязанности и в операции задержания. Договорились так: поскольку Куржиямский Гонтаря знает, он будет встречать его у самолета. Оттуда он с ним пойдет не вместе с другими пассажирами, а к углу здания аэропорта, где будет стоять машина с Сеней. Зарапин операцию страхует — мало ли как поведет себя Гонтарь? Или Куржиямский вдруг не углядит Гонтаря в толпе и пропустит, а Гонтарь попытается убежать. Словом, мало ли что, и на любой такой случай поблизости будет Зарапин, а в резерве — Сеня.

Утро было морозное, московские улицы заштриховала стылая дымка, над каждым прохожим вился белый парок. А в «Волге» было тепло, уютно, мурлыкало радио, машина сильно рвалась вперед, и Сеня вел ее ловко, уверенно, инспектора ГАИ по номерному знаку узнавали своих, и кто улыбнется им вслед, кто шутейно заторопится козырять…

— Между прочим, в моей практике первый случай, когда авиация помогает, в других случаях — мешала, — сказал Куржиямский. Он сидел рядом с шофером и говорил, полуобернувшись назад, к Зарапину.

— А как же она могла помешать? — не понял Сеня.

— Очень просто. Зарапин небось помнит дело о поджоге торгового павильона на дачной станции…

— Еще бы не помнить, — улыбнулся Зарапин.

— То, что поджог был приурочен к материальной ревизии, понятно было школьнику. Весь вопрос — кто персонально поджег? У заведующего и у двух продавцов — стопроцентное алиби. Тогда Любовцев подбросил версию, что подожгла жена заведующего палаткой. Мы — к ней, а там говорят — она у сестры во Владивостоке, вот только что звонила оттуда по телефону. Проверили на междугородной — точно, звонила. Алиби? Полное. Если забыть, что на Ту-104 долететь до Владивостока дело не долгое. Об этом нам напомнил опять же Любовцев, и вся его версия подтвердилась.

— А чем же авиация сегодня помогает? — спросил Сеня.

— Голубчик наш вылетел из Донецка, рейс беспосадочный — значит, поезжай к сроку на аэродром и бери его, голубчика, тепленького, по дороге он сбежать не может, прыгать высоко и опасно…

— А помните, как мы тайник с деньгами в лесу искали, — вспомнил Сеня. — На всю жизнь запомнил: у ели с двумя стволами, а там такие ели на каждом шагу.

— Весь лес тогда расковыряли, — рассмеялся Зарапин. — Что лесные кабаны. А Любовцев все приговаривал: нужно будет, и соседний лес перероем.

— А когда нашли, — подхватил Сеня, — Любовцев, не разобравшись кто-что, обнял меня и давай целовать и приговаривает: спасибо. А я тогда всего третий день работал у вас шофером.

Они дружно посмеялись. Машина крутым виражом взяла поворот и мчалась дальше.

Хорошо им было сейчас, этим трем здоровым парням, мчавшимся морозным утром во Внуково по их святому делу, которое конечно же не вышивание по белому шелку.

Машина вырвалась на простор шоссе и точно ему обрадовалась — резко прибавила скорости.

— Не озоруй, — Куржиямский подтолкнул Сеню, тот не оборачиваясь кивнул, но скорость не сбавил, обгоняемые ими машины стремительно отлетали назад…

Спустя полчаса они уже сидели в кафе аэровокзала, не спеша попивали горячий кофе и наблюдали обычную аэродромную суету, в которую то и дело врезался вещий радиоголос, объявлявший прилеты и отлеты. До прибытия самолета из Донецка оставалось меньше часа. Зал аэропорта гудел то сильнее, то потише, людские приливы и отливы чередовались все чаще, и ими словно управлял все тот же вещий радиоголос.

— Такое впечатление, будто вся Россия в полет поднялась, — задумчиво сказал Зарапин.

— Глядите, мать-героиня со всем выводком, — Сеня показал на стоявшую у стены, очевидно, узбечку в окружении ребятишек самых разных возрастов. Женщина совершенно спокойно ждала свой час отлета.

— Да, уже вполне можно сказать — авиация вошла в жизнь людей. — Куржиямский помолчал и вдруг рассмеялся: — Рвануть бы сейчас на самолете куда подальше, к людям… от жуликов.

— На другой бы день вернулся, на коленях бы стоял перед майором Любовцевым — возьмите меня обратно, я пошутил, — сказал Зарапин.