Ему помог сам Семеняк: сказав «в архив так в архив», он не стал ждать от Горяева никаких разъяснений и ушел. Горяев подумал, что впредь он не будет поручать ему готовить бумаги такого рода. Все надо делать самому.

Дверь в его кабинет приоткрылась, и Горяев увидел сараевского шофера.

— Можно?

— Прошу, прошу. — Горяеву было перед ним малость неловко — он тоже был в ту субботу у него на даче. — Что у вас?

— Товарищ Сараев велел мне взять у вас ключ от вашей «Волги», чтобы я перегнал ее на одну спецавтобазу, там ее быстро и хорошо отремонтируют, он уже договорился…

— Как же это он все решил без меня? — удивился Горяев.

— Они вместе с Кичигиным решали, — улыбнулся шофер. — Кичигин увидел вашу побитую машину, показал из окна Сараеву, а у того приятель — директор спецавтобазы, они в момент и договорились. Так что давайте ключи, там уже ждут…

Горяев отдал ключи, а потом увидел в окно, как его машину погнали на базу. И подумал: «Кичигин замаливает вину за субботу, но зачем стараться Сараеву?»

А в общем все шло к лучшему: вот, свалился с души и этот камень — Горяев представить даже не мог, с какого конца подступать к ремонту машины.

Дверь распахнулась, и в кабинет энергично вошел Кичигин.

— Где ваш гениальный помощник? — спросил он, не здороваясь и опускаясь в кресло.

— А в чем дело? — сухо спросил Горяев.

— Я все ждал, что вы мне позвоните, — нахально глядя в глаза Горяеву, сказал Кичигин.

— Разве я обещал? — шутейно встревожился Горяев. — Или дело какое запамятовал?

— Евгений Максимович, не стройте из себя клоуна, — тихо сказал Кичигин, пружинно вскочил с кресла и подошел к дверям: — Можно запереть, чтоб никто не лез?

— Ключ с той стороны, — усмехнулся Горяев.

Кичигин махнул рукой и вернулся в кресло.

— Все, что было на вашей даче в ту субботу, — мерзость и чушь. И так как все это связано только со мной, я поглубже вас ощущаю омерзение собой… — Все это Кичигин проговорил с такой страстностью, что о лицемерии нельзя было и подумать. Продолжал уже спокойнее, уголком глаза наблюдая Горяева: — Сараев прекрасно знал, как меня заносит, когда я перепью, и не остановил меня. Теперь он говорит, что сам нагрузился через край. В общем, ужас и мразь… Но если мы из-за этого начнем ссориться, это будет черт знает что…

— Вы что, в чем-то меня обвиняете? — усмешливо спросил Горяев.

— Обвиняемый во всей этой ситуации один я, — твердо ответил Кичигин и, чуть помолчав, спросил: — Надеюсь, во второй раз на меня с кулаками не броситесь? Во всяком случае, Сараев считает, что вы имеете все основания пустить ко дну всю нашу компанию, сказав это, Кичигин впился взглядом в Горяева, тот взгляд его выдержал, спросил:

— Значит, основание все же есть?

— Сараев так считает, — негромко обронил Кичигин.

— А вы?

— Все о себе я сказал вначале.

— Вы обходите при этом меня, будто я во всей этой ситуации — посторонний свидетель.

— Требуете сатисфакции? — вскинул голову Кичигин. — Не за что, Евгений Максимович! Разве только за то, что я, выпив лишнее, становлюсь подонком.

Они довольно долго молчали. Кичигин посмотрел на часы:

— Могу я просить вас, Евгений Максимович, сделать кое-что для нашего общего дела?

Горяев молчал.

— Ответьте, пожалуйста, подпирает время…

— Что именно? — через силу спросил Горяев, которому не хотелось вот так, по счету раз-два, мириться с Кичигиным, но одновременно он уже думал и о том, что завалить общее их дело он не имеет права.

— Сейчас к нашему министерству подъедет на такси один товарищ из Молдавии, он будет ждать у лицевой стороны памятника, для порядка спросите, кого он ждет, он скажет, что ждет меня, вы скажете, что я прислал вас вместо себя, и прибавите, что в отношении задних мостов к ЗИЛам все исправлено. Это надо сделать сейчас же, он, наверно, уже там.

Горяев встал из-за стола и направился к дверям. Когда проходил мимо Кичигина, тот схватил его за локоть:

— Евгений Максимович, извините меня…

Горяев заглянул ему в глаза — они были пустые и спокойные.

— Поживем — увидим, — уклонился он от прямого ответа. Спускаясь по лестнице, Горяев думал: как ловко он попросил извинения, даже не поймешь за что — за субботу или за то, что перепоручил ему встречу с клиентом?

Человек из Молдавии стоял перед памятником, разглядывая его.

— Вы, товарищ, кого ждете? — Негромко спросил Горяев.

— А вам-то что? — резко обернулся человек.

— Если Кичигина, то он послал меня вместо себя, он очень занят.

— Другой коленкор… — улыбнулся человек и, приподняв колено, положил на него портфель и стал открывать застежки.

— Кичигин просил передать, что в отношении зиловских задних мостов все исправлено.

— Вот это спасибочко! Большое спасибочко! — повторял он и все никак не мог открыть вторую застежку на портфеле. Рванул ее с силой, открыл, вынул из портфеля конверт, обклеенный ленточкой-липучкой, и сунул его Горяеву: — Большое спасибо.

Горяев поднялся к себе и позвонил Кичигину:

— Вам от него пакет.

— Возьмите себе.

— Откупаетесь?

— Не говорите глупости. Это долг Сараева. Забыли? — Кичигин положил трубку.

Такой долг действительно был, и Горяев почувствовал себя не очень ладно. Пачка, однако, была довольно толстой, и он засунул ее в карман. На том все его переживания и кончились…

Уже не меньше часа Куржиямский трясся в разбитом рафике по степной дороге. Бежавший впереди беспокойный свет автомобильных фар то и дело опасно вспыхивал на обледенелой дороге. Несколько раз автобус, не подчиняясь управлению, норовил соскользнуть с дороги, и шофер, матерясь, с трудом его укрощал, а потом курил жадными глотками.

Слава богу, возле станции случайно оказался этот драндулет который везет его теперь почти до самого колхоза «Вперед», где председателем Василий Михайлович Степовой.

Узнав, что подобранный им пассажир едет туда, шофер спросил:

— Наниматься?

— Почему обязательно наниматься? По делу.

— К нему отовсюду едут, условия дает хорошие.

— А в других колхозах таких условий нет?

Так вдруг завязался разговор о человеке, к которому ехал Куржиямский.

На его вопрос шофер долго не отвечал, да и автобус снова взыграл…

— Вот вы про условия спросили, — заговорил наконец шофер. — Действительно, вроде загадки получается: рядом два колхоза, а из одного специалисты бегут в другой. Даже из других мест рвутся в тот другой. Я у Степового год работал, шоферил на трехтонке. Он поймал меня на «леваке» и тут же попросил написать заявление «по собственному желанию». Так что, с другой стороны, он никакого рая для своих людей не устраивает.

— А сам он не левачит? — осторожно спросил Куржиямский.

— Сам? — шофер рассмеялся, но в это время его рафик снова заскользил боком, и он еле удержал его на дороге. Раскурив сигарету, сказал убежденно: — Левачит он сам. Левачит. Но не под себя лично. Понимаете?.. — Шофер тронул машину с места и осторожно повел вперед. — У него, скажу я вам, когда надо что сделать для колхоза, поперек не становись. Однажды он взялся привести в порядок свои побитые дороги и мосты. А дорожники заартачились, они тогда стелили дорогу к санаторию химиков, а те им давали весь необходимый материал, и вообще дело это дорожникам было выгодно. Так Степовой такой фокус проделал, что дорожники враз перекинулись к нему и дороги отладили как надо. Он такой, этот Степовой…

— А что же он тут слевачил? — поинтересовался Куржиямский.

— Степовой перво-наперво добился, чтобы дорогу к санаторию вели через его территорию, получалось всего на пару километров длиннее. А колхоз, таким образом, получал дорогу. Для химиков та часть материала, что ушла на удлинение, — потеря небольшая, да и дорожники экономию развернули. А у Степового были средства на материал для ремонта дорог, так эти средства пошли дорожникам. И всем хорошо, и все… для общего дела, — шофер опять рассмеялся. — Такой вот он, Степовой. Кто для его колхоза пользу делает, того он никогда не обидит…