В этот день он посетил павильон, где демонстрировались успехи льноводства, и познакомился там с молодым бригадиром льноводов из Белоруссии Клычковым, на груди у которого блестел новенький орден Ленина. Заговорили о том о сем, и вдруг Клычков спросил:

— А ты не знаешь, случаем, где автомобильное министерство?

— Знаю. А что?

— Письмо туда вручила мне односельчанка, родственнику своему, он там работает.

— Могу передать, это рядом… — У Гонтаря заколотилось сердце — ну вот же, никогда труд даром не пропадает, открывается возможность зацепиться за так нужное им министерство Они зашли в шашлычный павильон, захватив с собой бутылочку коньяку. После дождя на улице там было хорошо — тепло, пахло жареной бараниной и луком, в динамиках гремела музыка. Ни с того ни с сего Клычков стал рассказывать, как он узнал что его наградили орденом Ленина.

— Иду я, понимаешь, по деревне, утро тихое такое… У всех окна раскрыты, и радио слышно… наш Минск передает. И вдруг слышу — мне присужден орден Ленина… Я прослушал это, не останавливаясь, — из двух, а то и из трех домов А тут уже и из окон стали кричать поздравления… а я все иду и не верю…

— Поздравляю, — коротко бросил Гонтарь и поднял стакан. Они чокнулись и выпили. Впрочем, выпил только Клычков, а Гонтарь ловким движением руки, перед тем как вскинуть стакан ко рту, выплеснул коньяк на пол.

Гонтарь решил вернуть разговор к письму, когда коньяк уже кончался.

Клычков достал из кармана письмо и бросил его на мокрый стол:

— Нина… Чтоб я это письмо вез… черт попутал… этому сволочу Семеняку. — Бери его, отдай товари… нет, гражданину Семеняку и пошли его от моего имени куда подальше. Сделаешь?

— А куда у вас в Белоруссии следует посылать сволочей? — смеялся Гонтарь, пряча письмо, необъяснимо уверенный, что в этом письме скрыта удача…

— В милицию, вот куда! — Клычков ударил кулаком по столу — подскочила на столе посуда, зазвякала, на них стали оглядываться.

— Как бы нам не попасть в милицию раньше твоего Семеняка, ты все ж посуду не бей… И вообще давай кончать, уже темнеет.

Они вышли из павильона под дождь и направились к главным воротам выставки.

— Я тебе еще за того Семеняка скажу, — совсем трезво заговорил Клычков. — Ты хороший мужик, чтоб и ты об него не обмазался.

— Да что он мне? Отдам письмо, и до свидания…

— Погоди, дай сказать… Значит, гражданин Семеняк. Родом он наш — свищевский, но только по названию… А живет всю жизнь в Москве… Отец у него какая-то шишка в авиации. Но не в отце дело, а в деде… Дед его у нас в деревне, когда немцы были, ходил с обрезом и был главный староста… Убивцей он, правда, не был, однако вместе с теми немцами деру дал… И оказался аж в Канаде… и можешь подумать? Он там помещиком стал. Ей-богу! — Клычков даже перекрестился, — Ну, не гад ли? И вдруг, прошлым летом, заявляется в нашу деревню — здрасьте, пожалуйста, — он иностранный турист. Ей-богу… Поселился у бобылихи одной — той все равно, кто у ней живет, хоть козел, только б деньги платил… А вся деревня ни-ни… Ни кивка тому туристу, ни здрасьте. На второй день он и уехал. Даже к сестре своей жены не зашел…

— А для чего ж он приезжал? — полюбопытствовал Гонтарь.

— А черт его знает… Бобылиха, у которой он жил, говорила, что он в Москве у своих был. Подарки внучку свез… Да, а письмо это пишет как раз сестра его жены… старая она очень, еле ходит. Бедствует, а московская родня и пальцем для нее не шевелит. Ты постыди этого, кому письмо…

Это была шикарная удача! Шикарнейшая!

Но полноте, удача ли? А может, результат планомерной работы? Находят лишь тогда, когда ищут!

Дома Гонтарь прочитал письмо, написанное карандашом, таинственными каракулями, но Гонтарь разобрал все. Письмо было кратким:

«Сема. Пишет тебе поклон родная сестра твоей бабушки Дарья. Годы все вышли, а смерть не берет… на зиму теплого нет, пришли чего, а лучше денег 20 рублей, обойдусь тогда… Был твой дед, ко мне не пришел, и не надо.

Остаюсь ждать.

Дарья Никифоровна».

Теперь нужно было выяснить только, кто же этот Семеняк в том автомобильном министерстве. Гонтарь позвонил в справочную министерства и через минуту уже знал номер телефона Семеняка, что зовут его Семен Михайлович и что работает он в диспетчерском отделе.

Вот когда шикарнейшая удача увиделась Гонтарю уже во всем ее блеске!

Тщательно все обдумав, Гонтарь решил, не откладывая, сходить к Семеняку — железо надо ковать, пока оно горячее…

Выйдя из метро на станции «Дзержинская», Гонтарь обошел площадь и направился вверх по улице, испытывая неуяснимую озабоченность оттого, что он шел мимо здания Комитета государственной безопасности. Это чувство было настолько сильным, что не проходило, когда то здание осталось позади, и оно, это чувство, помешало ему сразу войти в министерство, он несколько раз прошелся возле него по тупику, вокруг памятника Воровскому, и наконец все же направился к дверям.

Семеняк только что отпустил от себя стенографистку, которой продиктовал несколько служебных бумаг, любуясь ее скрещенными под стулом длинными и стройными ногами. Проводив ее ноги последним взглядом, он склонился над столом, и в это время в его кабинет стремительно вошел незнакомый ему молодой мужчина в модной замшевой куртке.

— Здравствуй, Семен Михайлович, будь щедрым — подари человеку минуту и заодно ясность жизненной перспективы.

— С кем имею дело? — сухо и вместе с тем чуть с улыбкой спросил Семеняк, ему нравились такие вот, нахальные, пробивные.

— Сотрудник «Союзсельхозтехники» Министерства сельского хозяйства СССР Гонтарь Борис Борисович, беспартийный, год рождения…

— Хватит, хватит. Садитесь. Так как мы не уславливались, я имею не больше десяти минут.

— О, американец! Но я же и по делу тоже… — Гонтарь помолчал, пристально глядя в голубоватые глаза Семеняка, и сказал: — Мне гарантировали, что ты тут на всех этажах самый толковый работник… — Семеняк протестующе поднял руку, но Гонтарь не дал ему ничего сказать и продолжал: — Наконец, у нас с тобой ситуация проста как дважды два — ты молодой специалист, я — молодой специалист, ты попал сюда, я — в «Сельхозтехнику», должны мы друг другу помогать или нет?

— Смотря в чем, — улыбнулся одними губами Семеняк.

— Посоветуй, куда мне удирать из моей «Сельхозтехники»?

— Вот тебе и раз… А в чем дело-то?

— Между нами… не ужился с начальством. Попался мне Наполеон местного значения. Я перед ним не согнулся, и он вежливо посоветовал мне найти другую работу.

— Вон как… — покачал головой Семеняк. — А к чему придрался? — сочувственно спросил он, вспомнив, как его выпроваживали из милиции. И ему все больше нравился этот Гонтарь с его веселыми плутовскими глазами цыгана и огромным смешным ртом.

Гонтарь вздернул плечи:

— Кабы я знал. Скажи мне лучше — у вас я работу не найду? Диплом института народного хозяйства. У тебя зацепки какой в кадрах нет?

— Попробую выяснить, позвони в пятницу.

Но Гонтарь в пятницу не позвонил, а Семеняк ничего для него и не выяснил…

Пятница — любимый день Семеняка, а тут еще совпала получка. Хорошо бы вечерком закатиться в кавказский ресторанчик — Семеняк любил вкусно поесть, о чем свидетельствовало уже явно обозначившееся брюшко.

За десять минут до звонка, когда Семеняк уже запирал свой сейф, в его кабинете снова появился тот пробивной… большеротый…

Подойдя вплотную к Семеняку, он спросил легко, доверительно, будто старый друг:

— Уже уходишь?

— А что? — Семеняка теперь не удивили ни сам вопрос, ни, как в прошлый раз, обращение на «ты», он только на мгновение поднял взгляд на пришельца и сел за стол. Гонтарь подошел к нему сбоку:

— Есть предложение пойти пообедать — инициатива и расходы мои…

— Я обедал, когда и все нормальные люди.

— Машина есть? — Гонтарь словно не слышал его. — Поедем на ВДНХ, там в «Парусе» у меня дружок замдиректора — такого подадут, глаза на лоб… — и в это время Гонтарь увидел на руке Семеняка сверхсовременные часы. Он так схватил Семеняка за руку, что тот чуть не вскрикнул. — «Сейка»? С двумя календарями? Стрелки светятся? О, моя погибель! — шепотом выкрикивал Гонтарь, не выпуская его запястья и приближая часы к своим глазам. Наконец он отпустил его руку: — Продай. Будь человеком — продай!