3 …Ура, опять ребята ворвались! Они еще не сеют и не пашут, Они кричат, Они руками машут, — Они как будто только родились! Они — сыны запутанных дорог… И вот стихи, написанные матом, Ласкают слух отчаянным ребятам! Хотя, конечно, все это — порок… Поэт, как волк, напьется натощак, И неподвижно, точно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете… И все молчит, не двигаясь никак… Он говорит, что мы одних кровей. И на меня указывает пальцем. А мне неловко выглядеть страдальцем, И я смеюсь, чтоб выглядеть живей! Но все равно опутан я всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит! В дверях торчит сосед! Торчат за ним разбуженные тетки! Торчат слова! Торчит бутылка водки! Торчит в окне таинственный рассвет… Опять стекло оконное в дожде, Опять удушьем тянет и ознобом… …Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде». В ГОСТЯХ Куда меня, беднягу, занесло? Таких картин вы сроду не видали! Такие сны над вами не витали! И да минует вас такое зло! Поэт, как волк, напьется натощак, И неподвижно, словно на портрете, Все тяжелей сидит на табурете… И всё молчит, не двигаясь никак… А перед ним, кому-то подражая И суетясь, — всего не передам! — Сидит и курит женщина чужая… Ах, почему вы курите, мадам! Он говорит, что все уходит прочь, И каждый путь оплакивает ветер, Что странный бред, похожий на медведя, Его опять преследовал всю ночь. Он говорит, что мы одних кровей. И на меня указывает пальцем. А мне нелепо выглядеть страдальцем, И я смеюсь, чтоб выглядеть живей! И думал я: какой же ты поэт, Когда среди бессмысленного пира Слышна все реже гаснущая лира, И странный шум ей слышится в ответ?! Но все они опутаны всерьез Какой-то общей нервною системой: Случайный крик, раздавшись над богемой, Доводит всех до крика и до слез! И все торчит. В дверях торчит сосед! Торчат за ним разбуженные тетки! Торчат слова! Торчит бутылка водки! Торчит в окне бессмысленный рассвет. Опять стекло оконное в дожде. Опять туманом тянет и ознобом… Когда толпа потянется за гробом, Ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде». ОСЕННЕЕ
Есть пора — Души моей отрада: Зыбко все, Но зелено уже! Есть пора Осеннего распада, Это тоже Родственно душе! Грязь кругом, А тянет на болото, Дождь кругом, А тянет на реку, И грустит избушка Между лодок На своем ненастном Берегу… Облетают листья, Уплывают Мимо голых веток И оград, В эти дни Дороже мне бывают И дела, И образы утрат! Слез не лей Над кочкою болотной Оттого, что слишком Я горяч! Вот умру — И стану я холодный, Вот тогда, любимая, Поплачь. И хотя отчаянья Не надо, Ты пойми, По-новому уже, Что пора Осеннего распада — Это тоже Родственно душе! ТАЙНА Чудный месяц горит над рекою, Над местами отроческих лет, И на родине, полной покоя, Широко разгорается свет… Этот месяц горит не случайно На дремотной своей высоте, Есть какая-то жгучая тайна В этой русской ночной красоте! Словно слышится пение хора, Словно скачут на тройках гонцы, И в глуши задремавшего бора Все звенят и звенят бубенцы… ХОЗЯЙКА Как много желтых Снимков на Руси! Их вид порой грустнее эпитафий. Как больно снова Душу поразил Сиротский смысл семейных фотографий! Огнем, враждой Земля полным-полна, — И близких всех Душа не позабудет!.. — Скажи, родимый, Будет ли война? И я сказал: — Наверное, не будет. — Дай Бог, дай Бог… Ведь всем не угодишь, Да от раздора пользы не прибудет! И вдруг опять: — Не будет, говоришь? — Нет, — говорю, — Наверное, не будет! — Дай Бог, дай Бог… И тускло на меня Опять смотрела, как глухонемая, И, головы седой не поднимая, Опять склонясь, Дремала у огня… Что снилось ей? Весь этот белый свет, Быть может, встал пред нею В то мгновенье? Но я глухим бренчанием монет Прервал ее старинные виденья. — Господь с тобой! Мы денег не берем… — Простите, что ж! Желаю вам здоровья. За все добро расплатимся добром, За всю любовь расплатимся любовью… |
