– В чем дело, Слава? Что случилось?

Слава сделал жест рукой, означающий – все так безнадежно, что и жить не стоит.

– Слава, поехали гулять!

– Не-е-е.

– Выпьем вина?

– Не-е-е-е-е-е-е.

– Покурим?

– А Вы разве умеете?

Я возмутился и закурил.

– Да разве так курят?

– А как надо?

– Ну, дайте мне вашу сигарету.

Подаю ему сигарету. Слава вставил ее между ладоней (так курят травку) и втянул в себя дым своими огромными легкими. За одну затяжку – полсигареты. Задержал дыхание, позеленел и только потом выпустил дым из обеих ноздрей, как дракон.

– Вот так, если уж курить, то только так, а не как Вы – тюк-тюк – и никакого удовольствия, никакого дурмана!

Если бы я так курил – помер бы через неделю. Рихтер покурил и отвернулся к стене. И опять – в слезы. Это была первая за время нашей дружбы Славина депрессия. Что же делать? Это же его убьет. Как же его из этого состояния вывести? Я тогда даже не подозревал, что депрессивные страдания не только мучили Славу, они были ему необходимы, как своеобразное наказание за неправедную жизнь, как средство обрести душевное равновесие, собрать и сцементировать душевные волокна. Депрессии Рихтера были тяжелы, длились месяцами, но они Славу не убивали, а помогали выжить.

– А я так скучал без Вас.

– Прааавдааа? – Слава шептал, сипел на сотой доле связок.

– Ну я пойду, не буду Вам мешать.

– Идииите, приходи-и-и-те за-автра-а.

Так продолжалось дней десять. Затем Слава «раскололся».

– Андре-е-ей, мне поможет только… Но одному это не под силу. Знаете, много лет назад я устраивал маскарад, ну так, в общем, ничего было, но я всегда хотел другого, я хотел бы устроить…

– Слава пожевал губами и испытующе поглядел на меня. – Бал! Бал! Тут, на Бронной, в квартире.

Слава проговорил это, неожиданно для меня, здоровым звонким голосом.

– Бал, вроде как у Лариных, или поскромней, в старинном русском помещичьем стиле!

– А-а-а, бал, в квартире, устроим, почему бы и нет.

Я проговорил это так, как будто уже много лет только и делаю, что устраиваю балы. А сам уже начал лихорадочно перебирать кандидатуры на то, на се. Я боялся, что без бала мой друг помрет от обиды, назло всем.

– Так Вы не отказываетесь? – спросил меня как-то подозрительно быстро выздоровевший Рихтер.

– Я? От бала? Что я, дурак, что ли!

Слава просиял и вскочил.

– Тогда начнем обсуждать и готовиться? Прямо сейчас?

– А-а как же, начнем!

– Поехали к художникам, обсудим декорации и стиль!

– Поехали!

Мы выскочили на улицу, как угорелые, и Слава, как всегда, начал ломиться в чужую машину, правда тоже зеленую, как и мой «жигулёнок». У Рихтера начисто отсутствовала память на автомобили. Он не замечал разницы между ними. Все они были ему на одно лицо. Мы сели и поехали. Слава попросил: «Поезжайте медленно, с удовольствием, Вы слишком быстро ездите, это не интересно, надо, чтобы каждый листик было видно, каждую веточку!»

За оформление бала я не беспокоился. Сам из рода художников, с Масловки, весь художественный мир Москвы – знакомые или знакомые знакомых. Выбирай любого! Акустическая аппаратура? Пожалуйста. У меня дома были лучшие динамики всех сортов, различные магнитофоны, пленки прямо с фабрик-поставщиков EMI – все на профессиональном уровне.

Надо было быстро придумать концепцию и сочинить сценарий бала. И это не трудно! Мы с Рихтером в тот же день посетили нескольких моих хороших знакомых, у которых имелся богатый опыт проведения подобных представлений, получили от них ценные указания.

Решили для начала заняться драпировками. И на следующий день заявились в магазин «Ткани» на улице Горького, около Центрального Телеграфа. Славу в московских магазинах почему-то принимали за важного начальника или генерала. По-видимому, из-за его внушительных габаритов, дорогой импортной одежды и манеры говорить тоном, не подлежащим обсуждению. Продавцы его боялись, ожидали распекания или проверки. Это нам помогало.

Мы долго возились с тканями, а в конце назвали такой метраж, что и без того испуганные продавцы совсем потеряли дар речи. Скупив половину наличного в магазине товара, мы отвезли ткани на Бронную и дали указания помощникам и помощницам (из рихтеровской челяди), что с ними делать. И уже через несколько дней все помещения Славиной квартиры волшебно преобразились – стены, покрытые золотистыми дорогими тканями, засверкали, как спальни Аспазии или Клеопатры. А знакомые инженеры-электрики уже навешивали гирляндами на стены большие ракушки, переделанные в светильники.

Предстояло определить музыкально-танцевальное содержание бала. Мы с Рихтером устроили мозговой штурм. Записали на большом ватмановском листе все танцевальное, что знали из мировой литературы. Список получился на добрый десяток балов. Из него мы выбрали то, что нам больше всего нравилось. Потом мы отправились в архивы и фонды звукозаписи, чтобы переписать все музыкальные номера. Через неделю у нас уже было записано десятки часов отборной танцевальной музыки. От венских вальсов до фокстротов, ча-ча-ча и самбы.

– Слава, с чего начнем бал, с полонеза?

– Конечно!

– Какого? Если бал, как у Лариных, тогда из финала Онегина.

– Согласен, там замечательный полонез!

Слушаем записи: Рахлин – плохо, Голованов – плохо, Светланов – хорошо! Отлично!

Два дня выбирали полонезы. Устали. Хотели Шопена. Слушали различных пианистов. Все исполнения полонезов какие-то «недоделанные». Прослушали, наконец, старую шипящую запись. Рубинштейн! По-польски, гордо, просто и танцевать тянет. Через неделю наша «Мастер-Кассета» готова. С танцами, классикой и модерном. Шесть часов отборной музыки в самых замечательных исполнениях!

С каждым днем контуры бала становились четче, а формы – реальней. Я спросил Славу: «Когда будем давать бал?» Слава ответил без раздумий: «7 и 8 ноября».

Комментарии были излишни. Просто, как все гениальное. Решили сделать, как на балу в венской опере. Там играют поочередно два оркестра – классический и джаз-поп. И у нас чередовались старинные и современные музыкальные номера. В современной эстрадной музыке Слава не разбирался, я же знал ее досконально – к тому времени я уже полдесятилетия работал с лондонскими граммофонными фирмами, которые и выпускали эти шлягеры, под которые трясся тогда весь мир.

Тем временем приглашенные мной художники-декораторы уже вовсю писали перспективы садов, античных руин и прочих принадлежностей классического пространства. Эти живописные поделки мы вставляли в окна и стены, закрывали ими лишние двери. Пространство квартиры на Бронной раздвинулось, как в сказке. «Квартира», «дом», «улица» – все это исчезло, коммунистическая Москва испарилась, растворилась в тканях и звуках. Я понял, что хотел Рихтер. Чтобы все ЭТО убожество исчезло! С глаз долой! Никаких совковых квартир, поганых улиц, универмагов, портретов Ленина, никаких вонючих примитивных городов! Никаких угрюм-бурчеевых с угрюм-реки! Никакой советской власти! Только античные руины. Мистический театр грез, танцующие пары и божественная музыка! Культура как культ.

Пора было переходить к самой сложной части дела – работе с людьми. Кто, позвольте спросить, в советской Москве 1978 года откроет бал полонезом, заскачет козликом в мазурке, запрыгает в польке? Неспециалисты не отличат мазурки от краковяка. А у нас в программе еще и полонез, гопак, менуэт, чардаш. Мы решили пригласить профессиональных танцоров, задачей которых будет танцевать все номера и увлекать за собой обычную публику. Вальс, танго, лезгинку, чарльстон и самбу будут танцевать все. Через пару дней мы ангажировали на бал восемь пар из балетной труппы Большого. Начали ставить танцы и репетировать.

Кроме танцев мы планировали живые картины, шутихи, фанты, сюрпризы, страшилки, музыкальные приношения. Дух захватывало. Придумали темы живых картин: «Гробница фараона», «Дон Жуан», «Сон аргонавтов», «Смерть Клеопатры».

Шутихами – обычными предметами, которые при соприкосновении с ними поведут себя непредсказуемо (плюшевый медведь взорвется, из него вылетят конфетти, маленькая елка убежит на собственных ножках, картинка на стене зарычит) – занялся целый институт знакомых инженеров. Они же приготовили «сюрприз» – зимний сад в Славином кабинете (ровно в полночь там запоют птицы), а также маленький «кабинет ужаса» – с открывающимися сундуками со скелетами и мумиями, с черепами, клацкающими зубами, с повешенными разбойниками, с черным фаустовским пуделем и ведьмой на помеле.