На следующее утро везде появилось следующее:

Супруга убийцы Татьяна Каюнова жалеет о том, что не помогла мужу убивать детей! Каюнова утверждает, что убийства детей ее мужем – явление нормальное. Бывшая телезвезда считает, что любовь к маньяку дает множество острых ощущений и она ни за что не собирается отказываться от них. Она способна сама убить любого сомневающегося в нормальности ее мужа.

Господи, какой это был ужас… Прочитав, я сказала, что подам на них в суд, ведь я не говорила ничего подобного… Роберт уговорил меня этого не делать. «Лучше пусть травят, чем молчат», – сказал он.

Это было около девяти часов вечера. Я лежала на диване и смотрела специальную передачу «Городского канала», посвященную нравственности и компетентности бывших сотрудников. А именно: Филипп Евгеньевич и незнакомые мне личности рассуждали на тему, почему ушла с телевидения Татьяна Каюнова. И вот в самый патетический момент, когда Филипп проливал слезу над грешной моей душой со словами «чисто по-человечески ее можно понять», зазвонил мой телефон:

– Говорит Ивицын.

– Что-то случилось?

– Кремер изменил показания. Позвоните своему адвокату и вместе с ним сейчас же приезжайте.

– В такое время?

– Дело слишком серьезное, чтобы думать о времени! Вам необходимо все это знать.

Я нашла в сумочке визитку Роберта, позвонила ему домой, передала слова Ивицына и попросила немедленно ко мне приехать.

– Сказал, как именно изменил? – спросил Роберт.

– Нет, ничего. Как вы думаете, стоит надеяться?

– Кто знает…

Во всем темном здании РОВД только в клетушке Ивицына горел свет. Мы вошли.

– Я вас ждал, – поприветствовал он. – Вот, читайте.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ГЕННАДИЯ КРЕМЕРА.

Подчиняясь жесточайшему давлению со стороны Андрея Каюнова, я был вынужден дать неправдивые показания. Я понимаю, что могу быть привлечен за дачу ложных показаний и осознаю всю юридическую ответственность. Каюнов обещал мне огромную сумму денег, если я солгу, деньги должен был передать один из его прихлебателей. Но Каюнов меня обманул и денег не дал. Поэтому теперь я даю правдивые показания. Как оказалось чуть позже, один из ребят, охранников, дежуривших возле двери, запомнил точное время ухода Каюнова из галереи утром 26 июля, и он первый спросил меня: «Почему ты солгал, что Каюнов ушел в 11 утра, когда он ушел намного раньше?» Это правда! Дело в том, что Каюнов 26 июля вышел из галереи не в 11, а в 10 часов утра! Я лгал. Каюнов обещал мне деньги, чтобы я сказал, что он вышел на час позже. Но это было не так. Андрей вышел из галереи 26 июля ровно в 10 часов утра и вернулся в половине двенадцатого.

Роберт молчал. Я пыталась понять смысл написанных слов, потом спросила:

– Какому давлению? Какие деньги? Что он несет? Андрей же в тюрьме! Как он мог из тюрьмы оказывать на него давление?

– Через вас, например. Ведь вы звонили Кремеру.

– Я?!

– Да, вы, утром, очевидно, прочитав показания Кремера и вдохновившись тем, что он действительно сказал ложное время…

– Вы прослушивали мой телефон? Это незаконно! Вы не имеете права!

– Мы прослушивали не ваш телефон, а телефон Кремера. Прокурор дал санкцию, все было законно, поскольку мы проверяли заявление Кремера о том, что на него оказывают давление.

Я вспомнила о том единственном звонке…

– Да, я звонила ему, но Кремера не было дома. И звонила совсем по другому поводу…

– Это не важно. Теперь вы видите, как могло быть оказано давление на Кремера?

– Нет, не вижу.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ВИКТОРА ПОПОВА.

Утром 26 июля я дежурил у входа в галерею. Я работаю платным охранником в галерее на Перевальной уже несколько месяцев. Каюнов вышел из галереи ровно в 10 утра, я хорошо помню время и готов отвечать за свои слова. Я сам лично закрыл за ним дверь. Когда приходили из прокуратуры, Кремер давал показания, и я слышал, как он сказал, что Каюнов вышел в 11 часов. Я очень удивился, ведь единственными людьми, видевшими, как выходил из галереи Каюнов, были я и Кремер. Я спросил у Гены, зачем он лжет. Он начал что-то про деньги, но я посоветовал ему не рисковать, а лучше пойти и рассказать правду. Что он и сделал.

Роберт молчал.

– Вы все пытали меня о времени убийства, – сказал Ивицын. – Но теперь все сходится. С прошлыми показаниями Кремера действительно выходила неувязка, это вы верно подметили. По заключению судмедэкспертизы, Дима Морозов был убит около 10:30 утра. А к обвинениям вашему супругу прибавляется еще одно – об оказании давления на свидетелей. Между прочим, сейчас проверяется, кто именно оказывал это давление и могли ли это сделать вы.

Садясь в машину Роберта (мы приехали на его машине, потому что бежать за моей на стоянку заняло бы слишком много времени), мы оба хранили тягостное молчание. Была половина двенадцатого ночи. Темный город спал. Подъехав к моему дому, Роберт затормозил у подъезда. Потом потушил фары, обернулся ко мне и сказал:

– Между прочим, вы понимаете, что это – конец?

Прошло несколько дней. Утром после ночного визита в РОВД приехал Роберт.

– Был у Ивицына. Следствие почти закончено. Ждут только заключения психиатров. На самом деле следствие вести никто больше не будет. Доказательств достаточно, выше головы.

– А презумпция невиновности?

– Чушь собачья! Всего хватит на три процесса. Все в наличии: и отпечатки пальцев на орудиях убийства, и время, и армия свидетелей. Единственное, что еще можно сделать, – доказать, что ваш муж псих. Но и это вряд ли поможет.

Я вручила ему пять тысяч долларов.

– Скажите, почему Кремер так ненавидит вашего мужа?

– Не знаю. Раньше они были друзьями.

– А кому в действительности принадлежит галерея?

– Андрею. Но Кремер считается совладельцем.

– Слышал, что галерею купили мужу вы?

– Я только посоветовала ему приобрести. От кого вы слышали?

– Да так, земля слухами полнится…

Прошло еще несколько дней. Вовсю светило солнце, стояла жара. Город опустел. Листья на верхушках деревьев свернулись, пожелтели, высохли. Днем город вымирал. Я выходила на улицу, надев для конспирации темные очки. Но конспирация не удавалась. Меня все равно узнавали – очевидно, мое лицо слишком долго было на виду. При случайных встречах на улице мои знакомые переходили на другую сторону. Однажды какая-то незнакомая женщина подошла и плюнула мне на блузку со словами: «Чтоб ты сдохла, сука!» Ничего в тот день я так и не купила, потому что бегом вернулась домой и ревела до конца дня. Ни в прокуратуру, ни к Ивицыну я больше не ходила, предоставив Роберту появляться там вместо меня.

Наконец все оставили меня в покое – и репортеры, и ублюдки, угрожавшие по телефону. Настал период затишья. Кроме Роберта, никто не звонил в мою дверь. Общественный интерес к делу моего мужа совсем затих.

«Ничего, – каркал Роберт, – скоро все начнется сначала, подождите только!» Заключение экспертизы задерживалось. «Решают, что написать», – объяснял адвокат. Он появлялся у меня раз в два дня, отдохнувший и загорелый. Я удивлялась, почему Роберту запрещено видеться в тюрьме с Андреем. Что запрещено, сказал мне он сам. Я вынула старую фотографию мужа и поставила на тумбочку рядом с кроватью. Глаза Андрея улыбались мне и говорили: «Ничего не случится за один день».

Следовало заниматься делами. Когда думалось о делах, всегда подразумевались деньги. Теперь, когда Андрей находился в тюрьме, я уже не могла распоряжаться банковскими счетами, открытыми на его имя. Очень часто, долгими часами слоняясь без дела по пустой квартире, я думала о том, что многие женщины выходят замуж ради денег и ради этого даже убивают своих мужей. А я отдала бы все состояние и все деньги, все, чем я когда-то владела, чтобы мне только вернули моего мужа.

Это случилось вечером, вернее, ночью.

Уже прошла неделя. Я смотрела по компьютеру какой-то американский фильм. Вдруг погас свет. Я поспешила выключить компьютер. И в этот самый момент что-то тяжелое влетело в окно – я услышала звон разбитого стекла. Бросилась к окну, но следующий камень попал мне в руку, причинив сильную боль. Я закричала и тут услышала, как и в других комнатах бьются стекла. Камни летели со всех сторон. Дикий грохот и звон разбитого стекла наполняли квартиру минут десять. Потом все стихло.