– Вы тоже были категоричны раньше, как и прокурор.

– В деле есть немало белых пятен. Скоро будут известны результаты психиатрической экспертизы…

– Андрей не псих.

– Это решать не вам.

– Да уж, конечно, ведь как важно и для вас, и для общественности объявить моего мужа опасным сексуальным маньяком, не так ли?

– Его будут проверять. И, если он педофил, это легко выяснится.

Я вспыхнула:

– Вы не смеете…

– Вы узнаете о результатах, – сделал он успокаивающий жест ладонями вниз. – Отныне, очевидно, мы будем часто видеться с вами.

– Где находится мой муж?

– В СИЗО.

– Когда я смогу его увидеть?

– Не скоро. Когда закончится следствие. Перед судом.

– Почему?

– Так положено. Слишком тяжелый случай.

– Не смейте зубоскалить!

– А вы ведите себя культурно! Держаться в рамках приличия – в ваших же интересах. Знаете, я ведь решил сделать вам подарок.

– Подарок? Мне?

– Да. Я заинтересован так же, как и вы, в том, чтобы восстановить справедливость. И собираюсь дать вам прочесть некоторые свидетельские показания. Этого я делать не обязан, это вообще не положено. Более того, за такое выгоняют с работы. Но, как я уже сказал, справедливость должна быть восстановлена. Во всей этой истории, – достал он платок и вытер лоб, – слишком много неясных мест. Вы поможете мне их выяснить, ладно?

Он вынул из ящика стола папку, достал из нее несколько листов и протянул мне.

– Вот, для начала показания совладельца галереи Кремера.

Я стала читать. Помню дословно:

ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ ГЕННАДИЯ КРЕМЕРА, СОВЛАДЕЛЬЦА ХУДОЖЕСТВЕННО-АНТИКВАРНОЙ ГАЛЕРЕИ НА УЛИЦЕ ПЕРЕВАЛЬНОЙ.

26 июля вечером должна была состояться презентация персональной выставки Андрея Каюнова и телевизионная передача с презентации. Я должен был принимать участие тоже. Каюнов находился в галерее с утра. Я пришел около девяти часов, кажется, без пяти, он уже был там. Галерея кишела людьми. Каюнов попросил меня заняться обычной текущей работой, потому что сам целиком был занят своей презентацией (возился с ней как поп с кадилом). Фирмы-спонсоры, телевидение – я даже не знал большую часть тех, кто приходил к нему в то утро. Около половины десятого Каюнов сказал ребятам, дежурившим у входа в галерею, что к нему должен прийти мальчик, Дима Морозов (в котором часу – не уточнил), так чтобы они его пропустили. Помещение галереи состоит из нескольких комнат. Два больших демонстрационных зала (в одном – живопись, в другом – антиквариат), за ними – внутренние помещения, три комнаты. Одна – общая, для сотрудников, другая – совместный кабинет, мой и Каюнова, за кабинетом – хранилище. Около половины десятого Каюнов вошел в кабинет и стал просматривать какие-то бумаги. Я уже давно находился там, занимаясь текущими делами. В одиннадцать Каюнов сказал, что выйдет ненадолго. Я спросил, куда он идет. Он ответил, что к нему должен прийти мальчик и он решил дождаться его на улице, а если ребенок не придет – тогда просто проветриться. По телефону Каюнов не разговаривал, это я помню точно. Каюнов вообще по телефону в то утро (до 11 часов) не разговаривал. Вернулся он где-то в тридцать пять двенадцатого. Выглядел как обычно, вновь стал заниматься своей презентацией. Я спросил, приходил ли мальчик, но Каюнов ничего не ответил. Диму Морозова я знал хорошо, он частенько приходил к Каюнову. Этот мальчишка был довольно шпанистого вида, грубый, уже в девять лет напоминал уличного бродягу. Я возражал против его визитов в галерею – ведь у нас много ценных вещей, а малец мог иметь таких же шпанистых приятелей. У нас с Каюновым даже был спор, когда мой коллега решил выставить в галерее рисунки Димы Морозова. Я возражал против этой идеи, но в конце концов Каюнов одержал вверх и рисунки были выставлены.

Прочитав, я отложила бумагу. Ивицын скривил губы в подобии улыбки.

– Учтите, Кремер был единственным, кто находился в то утро в кабинете с вашим мужем. Эти показания просто убийственны. Теперь читайте дальше.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АНДРЕЯ КАЮНОВА.

Я договорился встретиться с Димой Морозовым 26 июля в одиннадцать утра в галерее. Зачем? Должен был отдать ему исправленный рисунок, поговорить.

Я думал, что успею до презентации, тем более что мне нравилось общаться с этим ребенком, разговор с ним улучшил бы мое настроение, прибавил сил. Кстати, я еще не знал, что презентация будет именно 26-го, вначале это число только предполагалось. Если вы потрудитесь спросить руководителей фирм-спонсоров и всех тех, кто участвовал в создании передачи, они вам скажут, что день презентации стал известен только в последний момент, потому что имелось слишком много чисто технических проблем.

Тут я прервала чтение.

– Вы потрудились спросить руководителей фирм-спонсоров?

– Читайте дальше! Есть материалы следствия, которые не разглашаются.

Как известно, лето – время школьных каникул. Последний раз я видел Диму 28 июня, он уезжал в деревню к бабушке и должен был вернуться только 24 июля. Поэтому мы договорились встретиться 26-го в одиннадцать утра в моей галерее. Я был там с раннего утра, занимался делами, связанными с презентацией. Около половины десятого сказал ребятам, дежурившим у входа, чтобы они пропустили ко мне мальчика. Но в одиннадцать он не пришел. А в десять минут двенадцатого зазвонил мой мобильный телефон. Я находился в кабинете вместе с Геной Кремером, совладельцем, он занимался просмотром каких-то счетов.

«Мне нужен Андрей Каюнов». – Голос был мужской, хриплый, совершенно незнакомый. – «Я слушаю». – «Если тебя интересует этот сопляк, топай в подвал дома по Перевальной, 15. Подвал слева. Не заблудись!» – «Кто говорит?»

Но он уже закончил разговор. Я немедленно пошел искать этот дом. Вышел из галереи ровно в четверть двенадцатого. Гена слышал мой телефонный разговор полностью, но куда иду, я ему не сказал. Дом и подвал нашел очень быстро. Дверь была приоткрыта. Я стал спускаться по лестнице и уже на нижних ступеньках увидел кровь. В небольшом коридоре, примыкающем к лестнице, на полу была смешанная с землей кровь, она приобрела грязный оттенок. Комната тоже была забрызгана кровью. По запаху я понял, что кровь еще свежая. Части изувеченного тела были разбросаны по комнате.

Диму я опознал с трудом. Мне хотелось закричать, но я не смог. Бросился бежать из подвала, руки тряслись… В подъезде я столкнулся с какой-то старушкой, чуть не сбил ее с ног. Наверное, она решила, что я сумасшедший. По дороге в галерею взял себя в руки. Почему не позвонил в полицию? Не знаю, растерялся. А потом уже было поздно. Потом я увидел из окна галереи, как по улице проехала полиция с включенной сиреной, как возле дома 15 начала собираться толпа. Я понял, что труп обнаружили, выскочил на улицу и бросился в толпу. Тело несли на носилках, и я закричал, что знаю его, что это мой ученик. Был составлен протокол опознания, потом меня повезли в отделение полиции, чтобы я подписал. Я не сказал, что должен был встретиться с ребенком, а они ни о чем меня не спрашивали. Как по-вашему – зачем бы я выскочил на улицу и устроил все это, если убийца – я? Рассказать, что уже был в подвале, не решился тоже. Конечно, это говорит против меня, но почему-то я не смог рассказать. Почему – не знаю.

– Когда вы вошли в подвал, записная книжка была при вас?

– Да, я всегда ношу ее с собой.

– Вы сделали запись про встречу с Морозовым?

– Да, я написал еще в июне, чтобы не забыть.

– Что означает – прекратить эту историю?

– Уже не помню.

– Когда вы выбежали из подвала, где был блокнот?

– Не помню. Я вполне мог потерять его там. Я находился в невменяемом состоянии.

– Когда вы обнаружили потерю?

– На следующее утро после презентации, в галерее. Но я не помнил, где именно потерял блокнот.

– Кто может подтвердить, что вам звонили в 11:10?

– Гена Кремер. В тот момент он был в кабинете.

Прочитав, я положила листки перед собой.

– Как вы думаете, кто из них врет? – спросил Ивицын.