— Все-таки это самый интригующий обычай, — ответила мисс Перкинс, приложив палец к губам необычайно красивой формы и невозможно розовым. — И я слышала, что в его основе сексуальный мотив.

У Моррисона замерло сердце, когда слово «сексуальный» слетело с ее губ. Он почувствовал, что краснеет, и попытался убедить себя в том, что ослышался. И так увлекся своими размышлениями, что оставил реплику Мэй без ответа.

Она пожала плечами:

— Я бы очень хотела приобрести в качестве сувенира пару маленьких туфелек, но понимаю, что их не достать. — Девушка повернула голову и отодвинула тяжелую бархатную штору. — О боже, вы только посмотрите! — воскликнула она, выглядывая в окно.

Моррисон встал и поспешил к ней. Он ощущал одновременно и прохладу ночного воздуха сквозь стекло, и жар ее тела, оказавшегося так близко, что они почти касались друг друга. Оба как зачарованные смотрели на только что выпавший снег, искрящийся в лунном свете. От этого сияния было светло, как днем. Вдалеке тускло мерцали древние камни Великой стены.

— Какое волшебство этот лунный свет. — У нее заблестели глаза. — Давайте взберемся на стену!

— Сейчас?

— А почему нет?

Тяжелая еда обострила его подагру, угрожая расстройством пищеварения. А из-за старой травмы холодный сухой воздух неизменно провоцировал у Моррисона носовые кровотечения. Разум требовал теплой постели и раннего сна.

— Отличная идея, — неожиданно для себя произнес он. — Лучше не придумаешь.

К этому времени Нисбеты уже откланялись. После смертельно опасного инцидента с кофе, вызванного шокирующим заявлением мисс Перкинс, они нуждались в покое. Дюма, убаюканный светской беседой и урчанием в животе, страдальчески скреб бороду, с трудом сдерживая зевоту.

Когда мисс Перкинс обнародовала свой план, миссис Рэгсдейл испуганно вздохнула:

— Уже очень поздно, дорогая. Не время для ночных прогулок.

— О, прошу вас, миссис Р.! — надула губки мисс Перкинс, хватая руку компаньонки и чмокая ее в щеку.

От вида этих невинных поцелуев Моррисону стало не по себе. Он впился в друга взглядом, одновременно многозначительным и извиняющимся:

— Дюма?

Дюма, как с радостью отметил Моррисон, уловил намек:

— Послеобеденный моцион весьма кстати.

Отныне Моррисон был его должник.

Дюма галантно положил руку миссис Рэгсдейл в изгиб своего локтя:

— Миссис Рэгсдейл, не окажете ли вы мне честь?

Укутавшись в шарфы, шляпы, меха, спрятав женские ручки в перчатки и кроличьи муфты, компания двинулась по дороге, ведущей к востоку от отеля в сторону Великой Китайской стены. Путь был недлинный, всего четверть мили. Куан и А Лонг, бой миссис Рэгсдейл, отозванные с веселой пирушки в столовой для слуг, шли впереди, неся закрепленные на палках бумажные фонари. Возбужденные авантюрой, с пунцовыми от холода носами, путники пробирались к древним укреплениям под звонкий хруст снега под ногами. Моррисон украдкой покосился на Мэй и почувствовал, как закипела кровь.

Великая Китайская стена разделяла мир на познанный и непознанный, домашний и дикий, цивилизованный и варварский. Это была даже не стена как таковая, а скорее нагромождение фортификационных сооружений, разбросанных по всему северу Китая, словно игрушечные кубики по ковру. С 1644 года она уже не выполняла оборонительных функций. В тот самый год генерал У Саньгуй, предавший своего императора, открыл ворота заставы Шаньхайгуань перед мощной армией маньчжуров, для защиты от которых, собственно, и сооружали стену. К маньчжурам генерал обратился за помощью в свержении династии Мин. Он не мог предвидеть, что после этого они посадят на трон своего правителя, с которого и начнется династия Цин. Однажды открытые ворота уже трудно было закрыть даже на самых укрепленных участках стены. Пересказывая эту историю Мэй и миссис Рэгсдейл, Моррисон не предполагал, что ему самому полезно извлечь из нее уроки.

Подойдя к стене, миссис Рэгсдейл испуганно всплеснула руками:

— Боюсь, я не готова к восхождению. Идите вы, молодые.

— Я, пожалуй, составлю компанию миссис Рэгсдейл, — предложил верный Дюма.

— Вы хотите, чтобы я шел с вами? — спросил у Моррисона Куан и ничуть не удивился ответу хозяина.

Моррисон крепко держал Мэй за руку, пока они преодолевали каменные ступени, скользкие от снега. Когда каблук ее сапога застрял в щели и Мэй оступилась, он ловко подхватил, ее и на какое-то мгновение задержал в объятиях, сердце при этом у него билось, как у школьника.

Поднявшись на вершину, оба невольно залюбовались открывшимся взору пейзажем. Полная луна рассеивала по заснеженным полям бриллиантовую россыпь, серебрила темную поверхность Бохайского залива, где стена, неподалеку от того места, где они стояли, обрывалась к волнам.

Тропинка, бегущая по верху стены, стала заметно ровнее, когда они приблизились к величественной сторожевой башне заставы Шаньхайгуань под названием Первый проход под небесами. Снегопад накрыл горностаевой мантией парапеты стены и волнистые крыши городских построек. Внизу по пустынным улицам с блуждающими лунными тенями расхаживал ночной сторож. Он размахивал цветным фонариком, громко возвещая о наступлении «часа Крысы». Постукивание деревянной трещоткой было одновременно и самообороной, и данью традиции — тем самым сторож предупреждал воров о своем приближении. По другую сторону Великой стены медленно брел караван косматых двугорбых верблюдов с колокольчиками на шеях, погоняемый пастухом-монголом на пони. Легкий бриз тронул колокола буддистского храма, и они отозвались нежным перезвоном. Вдалеке, покидая город, стена терялась за зубчатыми гребнями гор.

Моррисон никогда еще не чувствовал себя таким открытым для восторга и надежд. Он расстелил свой плащ, и они уселись на него, укутанные магией ночи. Хотя все в нем жаждало прикоснуться к Мэй, он вдруг поймал себя на том, что его опять охватила ненавистная робость, которая наверняка удивила бы всех, кто был знаком с ним и считал образцом самоуверенности. Пытаясь успокоиться, Моррисон глубоко вздохнул, но холодный воздух обжег легкие, и ему пришлось бороться с кашлем.

Мэй взглянула на него с игривым выражением лица.

— Сколько мне еще дожидаться, пока вы меня поцелуете? — требовательно спросила она.

Мягкий рот мисс Перкинс наградил его вкусом шоколада с ментолом и черного кофе, с легкой примесью мяса и лука. Ее поцелуй — слава тебе, Господи! — не был поцелуем девственницы. Удивление быстро сменилось благодарностью, а благодарность — чувственностью.

После нескольких минут поцелуя Моррисон отстранился, чтобы посмотреть на девушку, и прижал свою голую руку к ее холодной щеке. Она тут же схватила его ладонь и, не отрывая от взгляда Моррисона, поцеловала ее так нежно, что у него закружилась голова. Последовали новые открытия. Многослойная одежда — не говоря уже о низких температурах и ложе из древних камней — не стала препятствием для ласк, которыми руководила она сама; ее руки оказались такими же умелыми, как и поцелуи.

Пора было возвращаться, но в груди Моррисона полыхал пожар, а ноги казались ватными; у него было такое ощущение, будто его кости размягчились в желе. Она же, напротив, была беззаботно весела и напевала себе под нос мелодии из американских шоу, как будто ничего сверхъестественного и не произошло.

— Знаешь эту мелодию: «Старое доброе лето»? Нет? Бланш Ринг поет в «Защитнике». Я видела эту постановку в Нью-Йорке на Геральд-сквер. Она была бесподобна. — Мэй запела низким, теплым и хрипловатым голосом в стиле Этель Барримор. — Ну, теперь твоя очередь. Какие песни ты знаешь? Спой мне что-нибудь.

Он хмыкнул и пробурчал что-то нечленораздельное.

— Ну вот эту ты должен знать. «Дейзи, Дейзи, дай мне ответ…»

— Мэйзи, Мэйзи…

— Мне нравится.

— О, смотри, — крикнул Моррисон, когда они приблизились к поджидавшей их компании, — вот мы и пришли. Здравствуйте.