Прошло еще одно мгновение неловкости. И вот безграничная нежность, которой он никогда не испытывал ни к одной женщине, всколыхнулась бог знает где внутри него и растеклась теплом по венам. Все было прощено, все было забыто. Он будет отцом. Глупая улыбка расползлась по его лицу.

Мэй улыбнулась в ответ.

Моррисону было сорок два. Ему уже доводилось сталкиваться с женскими проблемами, и не так давно подобный сбой случился с крепкой австралийкой Бэсси, у которой месячные не подчинялись ни одному известному календарю, но в конце концов — слава тебе, Господи! — все-таки пришли. А несколькими годами раньше наглая Салли Бонд довела его до бешенства, настаивая — будто он был ее мужем! — что именно он, Моррисон, отец ее ребенка; Моррисон категорически отрицал свое отцовство, несмотря на подозрительно рыжий цвет волос мальчика и необычайно серьезное выражение лица.

Еще с молодых лет Моррисон мечтал о детях — только, разумеется, не от Салли Бонд и даже не от Бэсси. Но он не торопился осуществить свою мечту. Он всегда считал, что такие дела получаются сами собой. Возможно, время пришло. Он прочно стоит на ногах. У него собственный уютный дом в Пекине, международная репутация, высокое положение в обществе, и он владеет твердым, пусть не таким уж большим, капиталом. Мэй была дочерью сенатора и миллионера. Бесспорно, она очаровательна и элегантна, а в искусстве любви ей просто нет равных. Она любит его. Во всяком случае, так она говорила. И он любит ее. Теперь он знал это наверняка. Однажды он уже делал ей предложение. Мэй ответила отказом — но только потому, что боялась оставить его бездетным. Теперь, совершенно очевидно, эта причина отпадала. Что же до ее весьма эластичного чувства верности — так отныне все должно было пойти по-другому. Значит, это правда. Никаких преград.

— Так ты теперь…

Она замерла в ожидании.

Она не пытается облегчить мне задачу.

— Так ты теперь… ты бы… как ты думаешь, ты бы… — Сомнения заставляли его выглядеть идиотом.

Мэй сидела неестественно прямо и спокойно.

— Мэйзи, это действительно мой ребенок?

Ее взгляд заледенел. Когда она заговорила, каждое слово было подобно льдинке, острой и режущей.

— Я же сказала, что да.

— Мне просто необходимо знать… есть ли вероятность того, что это не от меня? Ты была с кем-нибудь в последнее время?

— Я думала, ты запретил мне рассказывать о других.

— Сейчас речь не об этом.

За соседним столиком сидела супружеская пара учителей из Англии, мистер и миссис Латтимор, со своим четырехлетним сынишкой, который вдруг соскочил со стула и подошел к ним. Мэй наклонилась, чтобы погладить мальчика по волосам. В это мгновение Моррисон увидел ее такой, какой не видел никогда. Матерью. От этого зрелища он снова растаял. И снова растерялся.

— Оуэн. — Отец с виноватым видом подошел за сыном. — Не мешай доктору Моррисону и мисс Перкинс. — Он увел малыша.

— Если ты так хочешь знать, — с вызовом произнесла она, — я тебе скажу.

— Не надо…

— Конечно, я была с Мартином Иганом.

— Тебе вовсе не нужно…

— Я же вижу, что ты хочешь знать. Был еще и Честер.

— Голдсуорт. — Моррисону стало не по себе. Она хранит верность исключительно моей памяти. — Этот старый козел? — съязвил он.

— Да. Последний раз, когда мы были вместе, этот «старый козел», как ты его назвал, поимел меня четыре раза за два часа. Скорее уж, старый бык, это будет вернее.

— В его-то возрасте, — пролепетал Моррисон, стараясь не повышать голос, — такая резвость опасна. Ему еще повезло, что остался жив.

— Я сказала ему, что это был самый впечатляющий спектакль. Он прямо порозовел от похвалы.

— Нет, это от инфаркта.

Мэй расхохоталась:

— О, Эрнест, дорогой, вот за что я люблю тебя. Ты всегда умеешь меня рассмешить.

Несмотря ни на что, ее лживые губы снова казались сладкими, чувственными, манящими. Ему даже не верилось, что он сейчас думает о ее губах. Она снова занимается этим.

— Ты нарочно заводишь любовников, чтобы дразнить меня.

Ее взгляд потух.

— О, дорогой, неужели ты никогда не поймешь меня? Я вовсе не дразню тебя. Я делаю это ради собственного удовольствия, я так развлекаюсь.

— Мэйзи, кому же ты принадлежишь, в конце концов? — Его голос взвился от отчаяния. Еще минутой ранее он собирался возобновить свое предложение о женитьбе. Теперь все пошло наперекосяк, и он не понимал почему.

— Кому? — Она слабо улыбнулась. — Себе самой. И если тебя это интересует, то и ребенок тоже принадлежит только мне. На этом закончим. Ты оказался ничем не лучше Джона Уэсли. В будущем мне не следует отдавать свое сердце мужчинам, которые своим сердцем делиться не хотят, для которых карьера и амбиции всегда будут единственной женой и любовницей. — Она встала. — Все было прекрасно. Но я должна бежать. Я обещала Рэгсдейлам вернуться к четырем. Они ждут меня.

— Им бы раньше следовало так ревностно относиться к твоему времяпрепровождению.

Шутка была неудачной. Но его больно ранило ее обвинение в том, что он не хочет отдать ей свое сердце, пусть даже — или, возможно, потому что — в этом была доля правды.

— Мне неприятен ваш сарказм, доктор Моррисон. Доброго вечера. И желаю вам удачи в ваших путешествиях и вашей войне. — Зашуршали юбки и шали, и она ушла.

В тот вечер банкет с китайскими официальными лицами прошел как в тумане, и Моррисон почти не участвовал в разговоре.

Впервые его слабые познания в языке обернулись благом. Вернувшись в отель, он провалился в тяжелый сон, в котором не было людей, лишь шелест папоротниковых зарослей, яркое солнце и камни, щедро унавоженные вомбатами[39]. Он проснулся с тяжелой головой, как будто ее, словно якорь, бросили в песок.

До завтрака он успел отправить телеграмму Беллу о том, что задерживается в Тяньцзине, сославшись на ряд неотложных встреч. Было девятнадцатое апреля.

У местного антиквара он купил красивый серебряный пояс, украшенный фигуркой «двойного счастья», китайским символом семейного союза, и отослал его с письмом, адресованным «моей дорогой Мэйзи». В письме он умолял о встрече.

Ответа он не получил.

Днем, в гостиной Дюма, Моррисон признался, что у него неприятности на всех фронтах, включая — плохо это или хорошо — брачный.

— А… ну насчет последнего ты не переживай.

— Я все слышала, дорогой. — Миссис Дюма вошла с подносом, на котором был сервирован чай с сэндвичами. По выражению ее лица можно было предположить, что, будь она замужем за кем-то вроде доктора Моррисона, ей не пришлось бы терпеть убогий юмор нынешнего супруга.

— Теперь ты понимаешь, что я имел в виду? — прошептал Дюма.

— Я и это слышала, — прощебетала миссис Дюма. — Как бы то ни было, оставляю вас, можете продолжать свою дискуссию. Я пойду к себе, почитаю. Мне попалась потрясающая книга.

— И что же это за книга? — спросил Моррисон.

— «Анна Ломбард» Виктории Кросс.

— А…

— Вы читали? Согласны, что это замечательный роман?

— Да, изумительная вещь, хм…

Когда ее шаги удалились, Дюма вздохнул:

— Слава богу, что в Тяньцзине дефицит красавцев патанов, иначе я снова всерьез опасался бы за наш брак.

— Ужасная книга, — сказал Моррисон.

— Жуткая. Ну что там у тебя стряслось?

Моррисон рассказал о своем разговоре с Мэй.

История настолько взволновала Дюма, что он принялся пощипывать усы.

— Когда ты снова встречаешься с ней?

— Ее величество отказывается отвечать на мои письма. Впрочем, миссис Рэгсдейл вызывает меня к себе завтра утром на беседу.

У Дюма брови поползли вверх.

— Я бы на ее месте сделал то же самое.

— Доктор Моррисон, спасибо, что пришли.

— Всегда рад, миссис Рэгсдейл.

За ночь погода, капризная, как любовь, снова обернулась весной, яркой и даже знойной. Над верхней губой миссис Рэгсдейл проступили капельки пота, пока они обменивались любезностями. Моррисон чувствовал, как у него подмышками расплываются влажные круги. Он держал шляпу в руке.