Если ад и существует, то вот он.

— Но зачем?

— Я так полагаю, он чувствовал себя виноватым.

— Я не имел в виду проповедь. Зачем ты это сделала?

— Потому что он попросил. На самом деле, умолял. Я его пожалела. В любом случае, вреда он мне не причинил, а я доставила ему удовольствие. Мне нравится делать людей счастливыми. Это мой дар.

С этим Моррисон не мог спорить. Тоном настолько небрежным, насколько ему это удалось, он спросил:

— А ты сама получила удовольствие или это был акт благотворительности — христианской в данном случае?

Сладкий смех подсластил пилюлю.

— Мне было приятно мастурбировать перед зрителем. Между прочим, когда я трогала себя, то думала о тебе.

— Неужели? — сухо произнес Моррисон.

— Честное слово.

— Довольно, Мэй. Больше никаких историй.

Она выглядела удивленной:

— Я думала, тебе нравятся мои истории.

— Не эти. И не об этом. Все, хватит.

Она вгляделась в его лицо:

— Хорошо. Как скажешь.

Моррисон потянулся за рубашкой. Настроение было хуже некуда, и от его перепадов, случившихся за последние несколько часов, он чувствовал себя измотанным. Ему хотелось вернуться к Блантам и поговорить с ними о кораблях, минах и войне. Впервые с того дня, как он встретил Мэй Рут Перкинс, он смотрел на ее томное роскошное тело с единственным желанием сбежать от него.

— Милый. Что ты делаешь?

— Одеваюсь.

— Но мы не занимались любовью…

Моррисон чувствовал себя настолько скверно, что даже не мог ответить. Он пытался вставить запонку в манжету, когда она обняла его сзади, сомкнула руки на его груди и уткнулась лицом ему в спину.

— У меня есть дар иногда делать людей и несчастными, — прошептала она. — Я это знаю. И меня это совсем не радует. Но, если я откажусь от своей честности, я предам себя. Ты понимаешь меня?

— Я должен идти, Мэй. — Ему вдруг стало душно в этой комнате. Он оттолкнул ее и встал, продолжая одеваться и чувствуя на себе ее взгляд.

— Я заказала для нас экипаж на завтра, — произнесла она, когда он двинулся к двери. — Я подумала, что ты мог бы показать мне старый город. Встретимся здесь около одиннадцати, хорошо?

Когда Моррисон был мальчишкой, в Джилонге случился карнавал. Ему особенно запомнилось выступление гипнотизера. Скрестив на груди руки, словно заняв оборону, он смотрел, как добровольцы, повинуясь взгляду и убаюкивающему голосу мага, становились ватными и послушными. Тогда все это ужаснуло его. И он поклялся, что, пока жив, не уступит контроль над собой другому, как это сделали покорные зрители.

— В одиннадцать? — услышал он собственный голос. — Хорошо, до завтра.

— А поцеловать?

Мне не следует этого делать. Я не должен этого делать.

Гипнотизер заверял аудиторию, что вовсе не он заставляет людей делать то, чего они, в глубине души, делать не хотят. Но от этого сеанс не стал менее увлекательным; напротив, это забавляло еще больше.

Прошло несколько часов, прежде чем Моррисон покинул отель и направился к дому Блантов.

Пропустив обед с хозяевами накануне вечером, Моррисон присоединился к Джею Отвею Перси Бланту и его жене Констанс за завтраком.

— Счастье снова видеть тебя, Джордж Эрнест, — произнес Блант со своим провинциальным ирландским акцентом. — Чем намерен заняться в Шанхае?

— Буду делать все возможное для успеха «Хаймуна». Помимо этого нужно проверить кое-какую информацию. — Моррисон уже уточнил данные по всем интересующим его вопросам, за исключением одного, который больше всего его беспокоил, хотя и не имел никакого отношения к «Таймс». — И я бы хотел сделать небольшой шопинг, — добавил он, поворачиваясь к миссис Блант, — Тут мне понадобится ваш совет. Я бы хотел приобрести кое-какие вещи, которые трудно, если не сказать невозможно, найти в Пекине. Например, велосипед и хороший чайный сервиз.

— В Шанхае это не проблема, — ответила она. — Вам надо зайти в «Лейн Кроуфорд». Это самый роскошный торговый центр.

— Дорогая, — вмешался Блант, — прежде чем ты перечислишь все доводы, которых будет великое множество, я должен спросить у нашего гостя, слышал ли он про Цзоу Жуна.

— Это что, базар, куда ты собираешься меня отправить? — прикинулся простачком Моррисон. Он видел, как миссис Блант смотрит на своего мужа с покорной угрюмостью, свойственной, по его наблюдениям, долгим бракам.

— О нет, Цзоу Жун — это…

— Восемнадцатилетний автор брошюры «Армия революции», — перебил его Моррисон, подмигнув хозяйке. Казалось, ей понравилась легкая подколка в адрес мужа, и Моррисон мысленно поблагодарил Куана, который, как всегда чутко прислушиваясь к настроениям, предупредил его о нарастающей активности шанхайских радикалов. — Отсиживаясь в безопасности международной концессии, юноша вещает, что Китай превратился в расу рабов, и призывает освободить страну от тирании, а заодно и от иностранного господства. Мечтает изгнать «рогато-волосатую» нацию маньчжуров, учредить конституционное правительство по американскому образцу, провозгласить равенство полов… ну и все такое. Типичные прокламации наследников неудавшихся реформаторов 1898 года. И что с ним?

— Я и не рассчитывал соревноваться с тобой в вопросах китайской политики, — сказал Блант. — Выходит, ты в курсе того, что русско-японская война придает ускорение движению Цзоу и его сторонников. Они утверждают, что иностранные державы «кромсают Китай, как дыню».

— Это, конечно, интересно, хотя и не ново. Я слышал об этом еще раньше от Куана, ну и от других, конечно. — Моррисон сосредоточился на беконе в своей тарелке. — Ты ведь знаешь, что подобные идеи были популярны еще во времена «боксеров».

— Верно, но антизападные настроения находят все большую поддержку среди интеллектуалов. «Боксеры» были тупыми, как свиньи, невежественными крестьянами.

— Я еще не встречал в Китае крестьян, которые были бы невежественны в том, что касается свиней, — ответил Моррисон. — Как раз в этом предмете они понимают больше остальных. Но я понял твою мысль. Недовольство растет.

— Вот именно, — вступила в разговор миссис Блант. — И оно направлено не только против цинского двора. Все большую озлобленность вызывает война.

— Моя жена неожиданно приобщилась к политике.

— Я всегда интересовалась политикой. — Констанс Блант повернулась к Моррисону: — Мой муж считает, что внимание женщины к шопингу и другим развлечениям мешает ее мозгам интересоваться более серьезными вопросами.

— Моя жена недавно открыла для себя труды Мэри Уолстонкрафт[26], — мягко заметил Блант. — С тех пор она потеряла покой.

Миссис Блант улыбнулась замечанию мужа так, словно он был маленьким глупым мальчишкой, чьи идиотские высказывания заслуживают лишь снисхождения.

— Разумеется, миссис Уолстонкрафт не откажешь в здравомыслии, — продолжил Блант, — но она чересчур баламутит женщин. Мой дорогой Моррисон, прежде чем вести под венец свою избранницу, убедись в том, что она не поклонница этой дамы.

— Он шутит, — сказала миссис Блант, — но что еще ему остается делать? Всем известно, что мерилом цивилизации является положение женщины в обществе.

Блант выразительно посмотрел на Моррисона.

— Я все поняла, дорогой. Возвращаясь к вопросу китайского радикализма… — продолжила миссис Блант. — В прошлом году имели место массовые протесты против притязаний русских на Маньчжурию. Вы, разумеется, в курсе, доктор Моррисон.

— Я что-то слышал, да.

— Среди пожертвований оказалось бриллиантовое кольцо. Говорили, что его внесла Лайза Роос. Вы знаете Лайзу Роос?

— Жена багдадского еврея Силаса Гардуна, богатейшего человека Шанхая или что-то вроде этого. Европейка, но считает себя прежде всего китаянкой.