Устроившись в спальном вагоне, Моррисон, Тонами и Джеймс говорили о кораблях и политике — делах сугубо мужских и серьезных. Эти разговоры были ему по душе. Ян. Наутро поезд прибыл в Токио, и свисток паровоза, словно ножом, полоснул по нервам.

Величественный отель «Империал» своим фасадом в стиле неоренессанса затмевал императорский дворец, возвышаясь над окружающими постройками, словно призрак Парижа. Построенный четырнадцать лет назад по образцу лучших отелей Европы и Америки, в своем декоре он сочетал Восток и Запад, а сервис вобрал в себя все лучшее от обоих. Сам император устраивал здесь бал в честь своего дня рождения.

Безупречно одетый управляющий-японец, приветствовав Моррисона по-французски, пробежал пальцем по регистрационной книге и виновато произнес:

— Je sms desolee, Docteur Morrison.

Газетчики со всего мира пусть и не могли похвастаться оперативностью в освещении военных действий, зато преуспели в захвате отеля. Все комнаты были заняты. Управляющий с видимым сожалением сообщил Моррисону, что отель сможет принять его только через два дня.

Разочарованный, журналист отправился в британскую дипмиссию. Устроившись в гостевой комнате, он позвонил в «Гранд-отель» Иокогамы. Сердце билось, как паровой молот.

— Дорогой…

Его поразило, как быстро музыка ее голоса пробила брешь в толще накопившихся за месяц тревог, ревности, сердечных мук и тоски.

— Мэй. Мэйзи… Я так волновался за тебя. Как только узнал…

— Я в порядке, милый. Пожалуйста, не беспокойся за меня.

— Ребенок…

Ее голос дрогнул:

— В самом деле, со мной все хорошо. Это был такой шок. Я имею в виду, все, что случилось. Я никак не ожидала… впрочем, все к лучшему.

Моррисон уловил нотки неуверенности в ее голосе.

— Ты одна?

— Да. Мартин уехал в Токио проводить Джека Лондона. — Ее голос обрел прежнюю твердость. — Джеку надоела эта война.

— В самом деле? — Моррисон ощутил знакомый привкус ревности во рту.

— Ну, если точнее выразиться, ему надоело отсутствие войны. Он сказал, — Мэйзи понизила голос, видимо копируя интонации писателя: — «Смотреть нечего, писать не о чем, разве что о ноющих корреспондентах, бассейнах и тоскливых храмах». — Она рассмеялась: — Представляешь, как забавно. Он тоже вырос в Окленде, хотя наши пути никогда не пересекались. Джек жил в трущобах, работал в кегельбане, потом на консервной фабрике, а уж когда ему исполнилось пятнадцать, подался в «устричные пираты». Он как раз был из тех мальчишек, с которыми нам строго-настрого запрещали общаться, чтобы не замараться… — Она вздохнула: — Я буду скучать по милому Джеку.

Моррисон, мрачно слушая ее, утешал себя только тем, что если «устричный пират» и взял на абордаж судно под названием «Мэйзи» или каким-то образом «замарал» ее, то это должно было в большей степени расстроить его ближайшего друга Игана.

— Я не могу долго говорить, Мэйзи. Меня ждет Джеймс. Какие у тебя планы?

— Мартин вернется только завтра. Приезжай в Иокогаму на ужин. Я безумно хочу тебя видеть.

Он почувствовал, как шелковая паутина снова затягивает его в свои сети.

Встреча в Токио с Джеймсом и коллегой Бринкли затянулась, и Моррисон на час задержался с отъездом. Когда он сошел с поезда в Иокогаме, было уже полдевятого вечера.

Глубоководный порт Иокогама, этакий Японский Дикий Запад, был наводнен gaijin[43] всех мастей, начиная от бродяг, дезертиров и авантюристов и заканчивая студентами и газетчиками. Проститутки в «Грязном городе», численностью не меньше, чем в лондонском Хэймаркете, говорили по-английски — по крайней мере, так обещала мадам в борделе номер девять, — а Бладтаун бурлил и скандалил, как нью-йоркская Бауэри и Пиратский берег Сан-Франциско, вместе взятые. В прошлом Моррисону уже доводилось исследовать злачные места Иокогамы, но в этот душистый июньский вечер он направился к «Гранд-отелю» по освещенным улицам, где не было бы страшно даже миссис Рэгсдейл. Темно было только у него на душе.

Мэй ждала его на широкой веранде, восседая на троне из ивовых прутьев и потягивая лимонный сквош. Из-под подола юбки с шелковыми бантами выглядывала белая изящная туфелька, украшенная стеклярусом. Экстравагантность ее нарядов уже начинала казаться Моррисону чрезмерной. Он вспомнил ее неуемную расточительность и остался доволен тем, что все это в прошлом, поскольку его все-таки больше привлекала разумная умеренность.

На ее тарелке было выложено ассорти из крохотных японских пирожных, вылепленных в форме летних цветов и фруктов: гортензии, азалии, ириса и сливы. Рядом с ее троном стоял пустой стул. Завидев Моррисона, она изобразила удивление:

— Боже правый, да это же сам доктор Моррисон. Какой приятный сюрприз встретить вас здесь!

— Мисс Перкинс. — Он склонился над ее рукой в перчатке.

И что за игра на этот раз?

— Я так рада видеть тебя, Эрнест, милый, — быстро зашептала она, — но мы должны быть очень осторожны. — Прежде чем она сумела объяснить, в чем дело, американский военный, самодовольный коротышка, чье лицо напоминало сморщенное яблоко, решительно направился к пустому стулу, всем своим видом заявляя на него права. Мэй представила его как капитана Геймеса из американской артиллерии.

Капитан Геймес сухо пожал Моррисону руку, как будто делал ему одолжение.

— Да, конечно, очень рад, очень. — В его улыбке обнажились зубы, неровные и серые, словно старые надгробные камни. — Мисс Перкинс очень высоко отзывается о вас, доктор Моррисон. Да и вряд ли найдется на всем Дальнем Востоке тот, кто не слышал о знаменитом докторе Моррисоне из Пекина.

Моррисон почувствовал нарастающую тревогу.

— Я слышал, вы знакомы и с мистером Иганом. Отличный парень Иган, отличный.

Сердце Моррисона нырнуло в такие глубины, какие не снились даже Иокогамскому заливу.

— В самом деле.

— Капитан Геймес любезно сопровождал меня сегодня на Мото-Мачи. — Мэй вклинилась в их разговор с несколько наигранным оживлением; Моррисон осторожно покосился на нее. — Мы классно провели время, не правда ли, капитан Геймес?

Капитан Геймес кивнул.

— Классно, — повторил он, и юношеский жаргон эхом разнесся по некрополю его рта.

— Я купила столько милых вещиц. Оби[44] с драконами и фениксом; кимоно с изумительным узором из павильонов, деревьев гинкго и бамбука; вы знаете, что на одно кимоно уходит девять тысяч шелковых коконов? Еще я нашла черную лаковую шкатулку для драгоценностей с перламутровой инкрустацией, я подарю ее маме, и еще одну шкатулку для перьев, тоже лаковую, но ярко-оранжевую, это для папы. Потом я купила чайную чашку. Хозяин магазина сказал, что когда-то она принадлежала любовнице императора…

— Да, он уверял нас в этом, — встрял капитан Геймес.

— О, капитан Геймес не поверил в эту историю о любовнице императора. А мне хочется верить, и я буду верить, капитан Геймес. — Она нежно похлопала капитана по руке.

Ему придется свыкнуться с этой логикой, если он хочет остаться рядом с ней.

— Во всяком случае, чашка эта то ли для черного чая, то ли для зеленого — я уже забыла. Здесь чаепитие — это целая наука. Так же, как и шопинг, не правда ли, капитан Геймес?

Геймес мрачно кивнул.

Мэй снова обратилась к Моррисону, который вдруг поймал себя на том, что происходящее начинает забавлять его.

— Но самое интересное было потом, когда мы зашли к продавцу местного антиквариата. Я купила совершенно потрясающие старинные гравюры на дереве.

Капитан Геймес фыркнул:

— Нам, конечно, не понять этот стиль, хотя одна или две гравюры вполне достойны внимания. Конечно, тому, кто понимает в акварели, проще разобраться в ценности искусства.

— Не правда ли, он умен? — Мэй обратила взор на Моррисона.