Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Какое-то время Мэй молчала.

— Что ж, пусть так, — пробормотала она и встала, с обреченным видом потянувшись за книгой, расшитой бисером сумочкой и веером. — Я уверена, что ты прав.

Нет, не прав, хотелось крикнуть ему, но было слишком поздно. Он остался с едва тронутым блюдом устриц и бутылкой шампанского, чувствуя себя нелепым и достойным презрения героем викторианской мелодрамы. Вроде Джеральда из «Анны Ломбард». За исключением того, что не было даже любовника-патана. Мэй Рут Перкинс ушла от него к себе самой.

Зубная боль терзала Моррисона всю ночь. К утру у него воспалились яички, носовые пазухи были переполнены слизью, а суставы скрипели так, будто насквозь проржавели. Можно было подумать, что внезапная покинувшая его радость оставила после себя вакуум, который бросились заполнять все хвори его стареющего тела.

Когда он переступил порог кабинета дантиста, на него было жалко смотреть. С мрачным видом он сидел в кресле, пока болтливый доктор Тут[32] потчевал его рассуждениями о происхождении своей фамилии — то ли это была современная версия средневекового Тот, актера, который играл Смерть в пьесах-моралите, то ли эту фамилию присвоили сотни лет назад тому, кто умудрился сохранить все свои зубы здоровыми после двадцатилетнего возраста. Доктор Тут предпочитал последний вариант и полагал, что его родители тоже к нему склонялись. Он был молод, хорош собой и немного напыщен — в общем, ничего общего с тем доктором Джеком Фи, которого нарисовал Моррисон в своем воображении. И все-таки Моррисон чувствовал — с отчаянием куда большим, нежели может вызвать сам поход к стоматологу, — что до конца своей жизни он будет вспоминать доктора Фи, как только у него заболит зуб. И эта беда была самой малостью в сравнении с остальными его горестями.

Доктор Тут посоветовал Моррисону расслабиться, дал ему глоток рома и взялся за щипцы.

Через полтора часа он вышел от дантиста с опухшей щекой, на которой расплывался огромный синяк, как если бы ему набили морду. Сравнение показалось ему самым подходящим.

Глава, в которой нам представляют болтливого майора Ф. С. Бедлоу, а наш герой призывает на помощь поэта Киплинга

Пароход «Hsin Fung» шел вниз по реке Хуанпу к Желтому морю курсом на Вэйхайвэй. С мостика Моррисон наблюдал, как исчезает вдали Шанхай. По одну руку от него стоял Куан, по другую — коренастый англичанин с рыбьими глазками и неприятно мясистыми губами. Майор Ф. С. Бедлоу из Королевского Дублинского фузилерного полка, новый корреспондент, присланный газетой «Таймс» ему на муку, мушкетон в человеческом обличье, был способен, в чем Моррисон не сомневался, сразить врага одной своей болтливостью. Пароход еще не успел покинуть фарватер реки Хуанпу, а Бедлоу уже умудрился выложить всю разведывательную информацию младшему офицеру, с которым едва успел завязать знакомство. Офицер передал сведения старпому, а тот, в свою очередь, Моррисону. Ничего себе конспиратор, наш новый корреспондент! Моррисон уже пожалел о том, что пригласил его в Пекин. После увечий, нанесенных Тутом, а еще раньше Мэй, он и так чувствовал себя хуже некуда.

Во время обеда за капитанским столиком американка d’un certain age[33] по имени Лара Болл флиртовала и с Моррисоном, и с красавчиком старпомом. Будучи не в настроении, Моррисон попросил разрешения удалиться в курительный салон, где он мог побыть наедине со своим виски и разочарованием. Поведение мисс Болл раздражало его. Она слишком стара для подобных интрижек. Ей все сорок, никак не меньше!

На самом деле почти его ровесница.

Моррисона распирало от возмущения, совсем как его пазухи от слизи.

В салон ввалился Бедлоу в поисках компании. Даже не пытаясь вступить в разговор, Моррисон склонился над своим дневником. Нисколько не смущаясь, Бедлоу подвинул стул. Моррисону безумно захотелось вернуться в блаженное одиночество австралийской пустыни, где ничто не мешает ясности мысли, которой, он боялся, уже никогда не обретет.

Сплетни фонтаном лились из уст Бедлоу. Моррисон, оставив всякую надежду написать хоть строчку в своем дневнике, мысленно восхитился этим неутомимым собирателем новостей. И Бедлоу, словно в награду, выдал ему пикантную подробность из жизни Пола Боулза, которого Моррисон в последний раз видел в толпе воздыхателей Мэй на шанхайских скачках. Так вот, Пол Боулз настолько разозлил своих работодателей из «Ассошиэйтед пресс», что не далее как вчера они отозвали его обратно в Сан-Франциско.

Одним меньше, подумал Моррисон и тут же вспомнил, что больше не участвует в забеге. Острое чувство потери скрутило его. Пробормотав что-то невразумительное, он поплелся в свою каюту, которую делил с японским торговцем бобами по имени Иендо.

Пока Иендо пыхтел и храпел, Моррисон то дрожал от холодных мрачных мыслей, то проваливался в жаркое забытье и поутру проснулся еще более усталым, чем когда ложился в постель. Десна все еще ныла после изуверств дантиста. Ссутулившись в тесноте каюты, он побрился, оставив на щеках кровавые порезы. Из зеркала на него смотрел болезненный мужчина с перекошенным ртом. Смочив салфетку холодной водой, он прижал ее к лицу. Теперь в зеркале отражался порозовевший и словно оживший человек. Уголок его рта дернулся, когда он прочитал вслух строчку из Киплинга, некогда приносившую ему успокоение:

      Сколько таких вот Мэгги придет, дай лишь волю чувствам.
      Но женщина — ха! только женщина, тогда как сигара — искусство[34].

Боже, он тосковал по ней.

Глава, в которой рассказы Лайонела Джеймса о подвигах в открытом море напоминают нашему герою о его месте в жизни

Оставив Куана заниматься своими делами, Моррисон, за которым теперь неотступно следовал рыбообразный Бедлоу, вошел в офицерскую столовую на острове Лиу-Кунг, где нашел Джеймса за стаканом с напитком, напоминающим ароматизированное молоко.

— Местный продукт. Не знаю, почему я не открыл его для себя раньше. Ичибан. Спасибо япошкам. Яйцо, молоко, бренди, джин, ликер Макао, тоник Ангостура — в общем, все атрибуты дьявола. Гардемарины пишут домой своим матерям про этот коктейль, но упоминают лишь первые два ингредиента. Отлично согревает, кстати. Джордж Эрнест, был инцидент. Слушай.

Джеймс стоял на палубе «Хаймуна». Была холодная ночь. Он оглядывал побережье, пытаясь различить вдали Порт-Артур, а за ним и Дальний. Двадцать пять миль темноты. Ни одного проходящего конвоя. Он уже собирался спуститься в рубку, когда сзади вдруг возник пароход с флагом русского адмирала, дымящий всеми четырьмя трубами. «Чертовски шустрая посудина», — заметил Джеймс.

Он поспешил в салон. Браун, оператор беспроводной связи на «Хаймуне», увлеченно читал роман Джека Лондона; должно быть, тоже бывал на Аляске. «Браун! — заорал Джеймс, и Браун аж подпрыгнул на стуле. — Включай передатчик! Нас вот-вот возьмут на абордаж русские! Передай Фрейзеру, что, если от нас не будет известий в течение трех часов, он должен связаться с британским уполномоченным, старшим морским офицером и редакцией «Таймс». — Джеймс снова рванул наверх.

Капитан Пассмор приклеился к биноклю. Русские уже шли борт о борт. «Черт возьми, Джеймс, — сказал капитан, не отрываясь от бинокля. — Это «Баян».

Услышав это, Моррисон встрепенулся:

— Флагман Макарова?

— Так точно. Флагман самого командующего Российским Тихоокеанским флотом, — подтвердил Джеймс.

Моррисон готов был поклясться, что на этих словах уши Бедлоу заметно выдались вперед.

— Браун отправил сообщение. В этот момент «Баян», уже обогнавший «Хаймун», внезапно сменил курс. И вот тогда прямо у носа «Хаймуна» полыхнула желтая вспышка огня.

вернуться

32

От англ. tooth — зуб.

вернуться

33

Не первой молодости (фр.).

вернуться

34

Р. Киплинг. Обрученный («Чиновничьи песенки»). Пер. Ильи Виноградова.

46
{"b":"197284","o":1}