Авторитетный тон Моррисона явно успокоил Джеймса и принес видимое облегчение Тонами.

— Значит, договорились, — добавил Моррисон. — Но прежде поужинаем в отеле.

Мужчины сошли на берег. После ужина Моррисон вернулся на пристань, где узнал, что «Дорик» все еще на карантине.

Утомленный ожиданием, ослабленный болезнью, Моррисон спал плохо. На рассвете он силой заставил себя встать с постели, но каково же было его разочарование, когда он обнаружил, что «Дорик» по-прежнему закрыт. Написав записку, он отправил ее на корабль, а пока ждал ответ, раздобыл копию судовой декларации и три раза пробежался пальцем по списку. Сердце замерло. Мисс Перкинс на борту не было. Как не было и миссис Гуднау. Женщина постоянна лишь в своем непостоянстве, подумал он и тут же устыдился своих мыслей. А вдруг с ней что-то случилось? Что, если она опоздала на корабль? Такое объяснение казалось правдоподобным. Он навел справки о следующем пароходе из Шанхая и узнал, что быстроходная двухвинтовая «Императрица» ожидается завтра. Он знал, что уже не застанет ее. Белл приказал двигаться на фронт; Моррисону надлежало прибыть в Токио для получения дальнейших распоряжений. Его одолевала тревога — и в то же время он радовался неприятностям «Хаймуна», поскольку они давали ему возможность задержаться в Нагасаки.

Завидев его, Джеймс поспешил ему навстречу по трапу «Хаймуна», размахивая письмом, которое он составил для сэра Клода. Они вдвоем вернулись в отель Моррисона на завтрак. Там Моррисон прочитал письмо. И покачал головой:

— Ты явно не учился искусству дипломатии. Вместо того чтобы склонить дипломата прийти на помощь «Хаймуну», ты подстрекаешь его к тому, чтобы потопить корабль.

Джеймс вздохнул, как спущенная шина.

— Ну может, немного категорично, — согласился он.

Моррисон кивнул:

— Убийственно, я бы сказал.

— Убийственно, — признал Джеймс.

— Хуже того, неубедительно.

Джеймс поморщился.

— Умеренность и уважительный тон иногда дают лучший результат.

— Вот видишь, — сказал Джеймс, — потому ты мне и нужен, Джордж Эрнест. Пожалуйста, помоги мне с письмом.

— С удовольствием. Я тотчас займусь им. Только вначале отправлю одну личную телеграмму. — От него не ускользнул вопросительный взгляд Джеймса. — Нашему коллеге в Шанхае, Бланту.

— Я провожу тебя до телеграфа, — предложил Джеймс, когда они вышли из отеля.

— Ты работал всю ночь, — ответил Моррисон. — Отдохни немного.

— Я в порядке.

— Отдыхай, — приказал Моррисон. — Я скоро вернусь.

Моррисон не соврал. Телеграмма действительно была адресована Бланту:

МИСС ПЕРКИНС В ШАНХАЕ? ВЫЯСНИ ЕСЛИ ОНА НА ИМПЕРАТРИЦЕ.

Он боялся, что разочарование станет еще более горьким. Возможно, она решила, что нам незачем больше встречаться. Она сделала свой выбор. Игана осчастливят, а меня навеки отправят в отставку.

Устав от мрачных мыслей и бесплодных фантазий, Моррисон с радостью окунулся в работу над проектом письма сэру Клоду. Вскоре он вручил Джеймсу новый вариант:

— Обрати внимание, я убрал некоторые обвинения и упреки, а вместо этого сделал упор на уроне, который понесет «Таймс», если «Хаймун» не допустят в зону боевых действий. Я отметил твою строгую приверженность нейтралитету и понимание озабоченности, проявляемой японским командованием. В письме содержится нижайшая просьба к сэру Клоду, чьи престиж и влияние в японских официальных кругах, не говоря уже о британском правительстве, неоспоримо велики, оказать всемерную поддержку нашему делу.

— Я сохраню свой первоначальный проект как пережиток прошлого, — кротко произнес Джеймс.

— Главное, конечно, каков будет ответ, — поддержал его Моррисон.

Он поспешил в отель, к своим бумагам и переписке, и едва переступил порог, как небеса разверзлись. Дождь хлынул сплошной стеной. На ланч пришел Джеймс, промокший до нитки, хотя и под зонтом, с телеграммой от Моберли Белла, адресованной Моррисону.

В панике после недавнего письма Моррисона, в котором тот не скрывал своего недовольства тем, что его ставят на замену Бедлоу, и опасаясь, что лучший корреспондент снова пригрозит уходом из «Таймс», Белл отменил свое указание следовать ни фронт. Вместо этого он просил Моррисона сосредоточить усилия на решении проблемы допуска «Хаймуна» к Порт Артуру и другим местам сражений в Желтом море. Одновременно с этим Моррисону надлежало убедить японцев разрешить всем корреспондентам «Таймс» доступ к сухопутным сражениям.

Моррисон скрыл свое облегчение приступом кашля.

— Что ж, кажется, я не еду на реку Ялу. Я чувствую себя натуральной бандалорой[40], черт возьми. Так и прыгаю — вверх, вниз, вверх, вниз.

— Я тоже могу сравнить себя с бандалорой. Кстати, мне нравятся новые версии, с утяжеленными дисками. Йо-йо называются. Я одну прикупил в Америке, когда организовывал беспроводную установку. Хорошо снимает напряжение, говорят.

— Настолько хорошо, — сухо ответил Моррисон, — что я слышал, будто ими играли даже французские аристократы — во всяком случае, прежними версиями — по дороге на гильотину. Ответа от сэра Клода еще нет?

— Нет.

Дождь лил всю ночь. Под окном у Моррисона скрипел и стонал бамбук.

Нет ничего хуже отложенной надежды.

Утром в клубе Моррисон внимательно прочитал газеты. Почти в каждой на первую полосу были вынесены репортажи или иллюстрации о передвижениях войск, о марш-бросках и даже такие подробности, как вес вещмешка солдата японской армии. Те немногие корреспонденты, которым удалось усыпить бдительность японцев и проскочить к местам сражений, рассказывали душераздирающие истории, которые обычно заканчивались тем, что самого корреспондента задерживали где-нибудь в Корее и со скандалом выдворяли обратно в Токио.

«Джэпэн мейл» опубликовала заметку о блуждающих минах, которые угрожали торговым судам. Он подумал о Мэй, беременной, на борту.

Читая новости о постояльцах «Гранд-отеля» в Иокогаме, Моррисон наткнулся на имя Мартина Игана… Он посмотрел в залитое дождем окно: мир был серым и сотканным из слез. С кем она хочет быть — со мной или с ним? Неужели мы всего лишь две струны ее лука? И кто из нас отец ребенка? Он поморщился. Если это действительно один из нас двоих. Его стремление к определенности оставалось неизменным.

В порт прибыла «Императрица». Мисс Перкинс на борту не было.

Из доков Моррисон отправился в бордель Моги. Легче ему не стало.

Вернувшись на «Хаймун», он застал Джеймса в крайне возбужденном состоянии.

— А я-то думал, он на нашей стороне! — взорвался Джеймс.

— Кто?

— Адмирал Саито.

— О чем ты, черт возьми?

— Саито — это тот самый, кто уверял меня в том, что, пока Тонами имеет возможность цензурировать наши депеши и использовать наш передатчик, мы будем иметь доступ к линии фронта. Теперь он говорит Тонами, что будет «тактической ошибкой» вообще выпускать нас из Нагасаки! Мы ничем не заслужили такого к себе отношения, — кипел Джеймс, ожесточенно выбивая пепел из своей трубки. — О, кстати, тебе телеграмма из Шанхая. — Он передал Моррисону конверт.

Моррисон прочитал и перечитал снова.

— Хорошие новости? — с надеждой в голосе спросил Джеймс.

— Она пишет: «Приезжай в Шанхай».

— Кто пишет?

— Мисс Перкинс.

— Мисс Перкинс? — ужаснулся Джеймс. — Я слышал… про мисс Перкинс. И что ты намерен делать?

— Я еду.

Зачем я буду рвать себе душу, отсиживаясь здесь?

— А как же «Хаймун»?..

— Все равно он задерживается на неопределенный срок. Ты только что сам в красках расписал мне ситуацию. А теперь, поскольку я не еду на фронт, мне не помешает встретиться с Блантом.

— Тонами собирается в Токио, чтобы лично переговорить с Саито.

— Ничего не случится, а мне до его возвращения все равно делать нечего. Он ведь уедет только завтра, не раньше.

— Я не вправе останавливать тебя, — печально произнес Джеймс.