Очевидно, книжники Троице-Сергиева монастыря сочинили легенду о княжеском титуле Всеволодовичей и их выдающейся роли в Куликовской битве в первой трети XV века в момент наивысших успехов правителя Ивана Дмитриевича. В 1433 году боярин затеял смуту, за что был ослеплен. Вскоре он сгинул в опале, а род его выбыл из боярской среды и пресекся.
Самое существенное значение для определения времени и места составления «Сказания» имеет прямая ссылка автора на источники информации, которыми он пользовался: «Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от полъку Владимира Андреевича…» Одна небольшая, но характерная деталь подкрепляет свидетельство книжника о его беседах с воином из удельного полка. В «Сказании» обозначены имена одного-двух, очень редко трех воевод из состава «великих» полков Дмитрия Донского, зато названы имена пяти воевод сравнительно небольшого полка Владимира Андреевича.
Итак, «Сказание» было составлено через 40–50 лет после битвы на основании рассказов ее участников — слуг Владимира Андреевича, доживавших век на покое в удельном монастыре. Никак не следует подозревать их в том, что они сознательно исказили истину. Воины князя Владимира не участвовали в битве, развернувшейся на главных позициях подле ставки Дмитрия Ивановича. Оставаясь в засаде, они ловили вести о ходе битвы. Вести же были самыми тревожными. Передавали, что большой полк понес ужасающие потери (что соответствовало истине), что великий князь ранен. Простояв в течение всей битвы в перелеске, удельные воины участвовали в ударе из засады. Понятно, что завершающая атака казалась им кульминацией сражения и главной причиной победы русской армии, что на самом деле было совсем не так.
Несколько иной характер носили похвалы троицких книжников в честь основателя монастыря. Как только князь Дмитрий узнал о походе на Русь Мамая, утверждали авторы «Сказания», он немедленно выехал в Троицкий монастырь. Его якобы сопровождали Владимир Андреевич «и вси князи руские». Игумен Сергий стал подлинным вдохновителем борьбы с Ордой. Он благословил великого князя на подвиг, сказав ему: «Поиди, господине, на поганыа половцы…» — и тут же тайно предсказал ему победу. Кроме того, вместо себя Сергий послал с Донским двух своих иноков — «Пересвета Александра и брата его Андрея Ослабу». Иноки получили «в тленных место оружия нетленное оружие — крест Христов нашыт на скымах».
«Житие», составленное учениками Сергия, ни словом не упоминало о троицких иноках, будто бы посланных им на битву. Факты подрывают доверие к этой поздней легенде. Если бы Пересвет был иноком Троицы и на войну его отправил сам Сергий, после гибели его непременно бы привезли для погребения в свою обитель. Между тем Пересвет был похоронен в Симоновском монастыре в Москве. Инок Ослябя после битвы выполнял различные поручения московских властей. Так, в 1398 году в Царьград «с Москвы поехал с милостынею Родион чернец Ослебя». После кончины Ослябя также был погребен в Симоновском монастыре. Если бы Пересвет и Ослябя ушли в поход из удельного монастырька, они попали бы в удельные полки Владимира Андреевича. На самом деле они сражались на первой схватке под знаменами великого князя. Этот факт подтверждает предположение, что иноки ушли на битву из столичного Симоновского монастыря.
Авторы «Жития», по-видимому, располагали более достоверными сведениями о встрече князя Дмитрия с Сергием, чем составители «Сказания». Дмитрий ездил в Троицу скорее всего на богомолье, а не потому, что узнал о наступлении Мамая. И лишь позднее были получены тревожные вести: «Слышно быс вскоре: се Мамай грядет с татары…» Для троицких монахов не были секретом ни попытки властей возобновить мир с Мамаем, связанные с миссией Митяя и Кочевина, ни полный разрыв отношений с Литвой. Может быть, поэтому Сергий в начале беседы с Дмитрием выступил в роли миротворца и посоветовал князю обратиться к татарам «с правдою и покорением, якож пошлина твоа держит покорятися ордынскому царю должно». Однако церковь недаром напоминала порабощенному народу о былом величии и на протяжении целого столетия готовила умы к борьбе с завоевателями-агарянами. Посоветовав Дмитрию искать мира с Ордой «по старине», Сергий тут же предсказал ему полную победу в случае, если татары отвергнут его мирные предложения. Накануне решающего столкновения с Ордой не только Дмитрий, но и другие князья проявляли сомнения и колебания. Духовное «поучение» Сергия было как нельзя более кстати. Пророчество святителя ободрило Дмитрия и вселило в него уверенность в победе.
Русская церковь в лице Алексея и присланного из Константинополя патриаршего посла Киприана сыграла важную роль в формировании антитатарской коалиции в 1375 году. Внутренние смуты, поразившие церковь после смерти Алексея, затруднили объединение княжеских ратей для отпора врагу накануне Куликовской битвы. Как уже говорилось, на пути в Константинополь претендент на московскую митрополию Михаил-Митяй умер. Его фактический преемник Пимен, будучи поставлен в митрополиты, не смог быстро вернуться обратно, так как из-за войны все пути из Византии на Русь оказались закрытыми.
Среди епископов Алексей Новгородский занимал тогда высшую ступень иерархии, уступая одному митрополиту. Однако Алексей оставался в Новгороде и не оказал никакой помощи общерусскому делу. Епископ Суздальский Дионисий тайно бежал из Москвы и, явившись в Константинополь, с головой погрузился в тяжбу с Пименом. К началу похода на Мамая в Москве оставался лишь один коломенский епископ Герасим, но за пределами провинциальной епархии его мало кто знал. Когда началась война с Ордой, Дмитрий Донской, по-видимому, дважды обращался к Герасиму за советом. В первом случае он обсуждал с ним вопрос о дани, и коломенский епископ, очевидно, посоветовал ему уплатить легкую дань и сохранить мир с Ордой. Во втором случае Герасим благословил князя на войну с татарами.
Троицкие монахи были сторонниками Киприана, занявшего митрополию в Москве вскоре после Куликовской битвы. По этой причине составленное в Троице «Сказание о Мамаевом побоище» освещало поведение Киприана в самом благоприятном для него свете. По «Сказанию», Дмитрий Иванович с братом Владимиром якобы дважды приходили к митрополиту за благословением. При первой встрече Киприан спросил, чем великий князь провинился перед Мамаем, на что тот отвечал, что поступал «по отець наших преданию, еще же нъи паче взъдахом (дань. — Р.С.) ему». Киприан посоветовал кончить дело миром, хотя бы пришлось «утолить» нечестивых дарами «четверицею». Следуя совету, Дмитрий будто бы послал Мамаю много злата, но цели не достиг. При втором свидании Киприан якобы благословил Дмитрия на борьбу словами: «Господь справедлив и будет ти вправду помощник». Однако вся история с Киприаном вымышлена от начала до конца. Правда же заключается в том, что Дмитрий и его ближайшие советники, участвовавшие в аресте Киприана, отправились на войну, проклятые им.
Большинство иерархов церкви к моменту битвы погрязли в собственных раздорах и остались в стороне от освободительной борьбы. Из иерархов, пользовавшихся общерусской известностью и влиянием, один Сергий подкрепил действия Донского всем своим авторитетом. Осведомленный московский летописец отметил, что на подходе к Дону Дмитрий Иванович получил грамоту от Сергия с призывом довести борьбу с Ордой до конца. Подвиг Сергия снискал ему великую славу.
Весть о поставлении Пимена на митрополию была получена в Москве после возвращения русских войск с поля Куликова. Возмущенный действиями послов, Дмитрий Иванович заявил, что не примет Пимена: «Несмь послал Пимена в митрополиты, но послах его яко единаго от служащих Митяю. Что же се сътворено есть, о них же аз слышу таковаа». Безвестный переяславский архимандрит не имел влиятельных покровителей ни среди бояр, ни среди духовенства. Сергий и его сторонники не могли простить Пимену ни прислужничества в отношении Митяя, ни насилия над киновархом Иваном Петровским. Решение о поставлении Пимена неизбежно должно было усугубить раскол общерусской православной церкви. Сергий не видел иного способа покончить с расколом, кроме приглашения в Москву Киприана, не сложившего сан митрополита всея Руси. После смерти Митяя князь Дмитрий избрал себе в духовники Федора Симоновского — племянника Сергия. При помощи Федора Сергий убедил князя предать забвению прежние распри и пригласить на митрополию Киприана.
