Нелуджа положила руку на голову птицы.
— Испарра течет через нее, как и через нас. Мы не всегда ее понимаем, только чувствуем и смотрим.
Я выпрямилась.
— Слова! — сказала я, как когда-то Игранзи. Кажется, во мне все же осталось немного силы. — Слова красивые и пустые. Нет, смотреть — это правда. Это вы делаете хорошо.
Я чувствовала, что краснею. Я пыталась отдышаться, успокоиться, остыть: если я начну что-то чувствовать, то могу не совладать с собой.
— А чего ты ожидала от меня на холме? Испы не воины. Мы не бросаем копья, и иногда это означает, что мы не можем помочь.
— Но до холма! — воскликнула я. — Испарра годами показывала вам тьму — вы сами об этом говорили. Говорили Халдрину. Если бы вы сделали что-то, хоть раз — утопили бы Телдару, когда он был в Белакао, отравили вино, когда впервые приехали сюда, — ваша сестра была бы жива. И еще столько людей, если бы вы действовали.
Ее взгляд был невыносимо мягким.
— Ты не могла выбирать. И ты не можешь понять, почему не могут другие. Смотри, — продолжила она, подойдя к колыбели. Нагнулась, положила руки на край, слегка наклонила ее, и перед нами появилось худое желтоватое лицо Лаиби. — Смотри, что происходит, когда есть действие, но нет принятия.
— Нет. Нет. Ваша сестра была такой чудесной, когда носила этого ребенка, она и Халдрин так его ждали. Я пыталась избавить их от скорби.
Мой голос дрожал. Уджа клюнула мою ладонь. Борл лизнул другую. Я сунула руки подмышки.
— Теперь, — произнесла я более ровным голосом, — вы скажете что-нибудь умное о страданиях. Что страдания человека — всего лишь ветка в потоке испарры.
Нелуджа улыбнулась. Она отличалась от Земии, но в их улыбках было что-то общее.
— Раз ты сама об этом сказала, я, пожалуй, не буду. — Она вновь стала серьезной. — Ты тоже страдаешь, испа Нола. Не думай, что это неважно.
Я впилась пальцами в кожу.
— Я больше не испа Нола, как вам известно.
— А стала бы вновь, если б смогла?
Я посмотрела в окно на полоску неба. Ни облачка. Впрочем, дул ветер: то и дело в окне показывался край траурного флага по Халдрину — сине-черного, развевающегося над воротами.
— Я все время это представляла. — Я сглотнула. Иногда желание произносить собственные слова было таким сильным, что застревало в горле, как когда-то проклятие. — Представляла, как он возрождает мои Пути. Представляла прорицание — все видения, все слова, то, как люди восторгаются, благодарят меня, или даже злятся и плачут. Но только чтобы видения были правдивы.
Я вновь повернулась к ней.
— Испа, в четырнадцать лет я потеряла все. В моем последнем видении были бабочки и склон холма. Я порадовала им девушку из борделя. Больше такого не будет, никогда.
— Нет. Но что если бы кто-то сильный восстановил твои проклятые пути?
По ее плечу и руке пробежала ящерица. Я подумала: «Белое в ее черных глазах похоже на пену». Этот образ мог бы придти в голову Бардрему, и я бы посмеялась, а он отбросил бы волосы со лба, разозленно взглянул на меня, а потом ушел в свою комнату и захлопнул покосившуюся дверь. Через несколько часов, втайне от Рудикола, он бы высыпал мне на колени кучу засахаренных миндальных орехов.
— Я это представляла, — медленно ответила я. — Но больше нет. И вы никогда этого не сделаете. Зачем спрашивать?
Указательным пальцем Нелуджа погладила острую головку ящерицы.
— Просто хотела знать, — сказала она, — прежде, чем покину Сарсенай.
— Почему вы не уехали с остальными?
Она легко пожала плечом — сарсенайское движение, не белакаонское. В этот миг она казалась моложе.
— Потому что не была готова уехать. А теперь могу.
Она вновь наклонилась, поцеловала лоб принцессы и подошла к двери.
— Вы действительно должны уезжать, — сказала я. Если я продолжу говорить, быть может, она немного задержится. Я не могла поверить, что хочу этого. — Скоро выпадет снег. А зима при дворе короля Дерриса покажется долгой.
Она улыбнулась и взялась за ручку двери. Несмотря на улыбку, она выглядела печальной. Это выражение я знала, поскольку сама долго носила его.
— Подождите… испа… вы однажды сказали, что видели меня в одном из своих видений. О чем оно было?
Она долго молчала. А когда, наконец, открыла рот, я подняла руку.
— Нет. На самом деле я не хочу знать. Иногда знание приносит только тьму.
— Ты мудра, Нола, — сказала Нелуджа, — и ты сильная. Эти вещи — скала, по которой текут все потоки.
Она протянула руку Удже.
— Идем, — сказала она. Уджа издала трель, встопорщила перья и осталась рядом со мной. — Уджа? — Но птица только просвистела пять нисходящих нот.
Нелуджа сказала ей что-то тихое и нежное на родном языке.
— Кажется, — произнесла она, — Уджа еще не готова тебя покинуть.
— И вы ее оставите?
Последняя улыбка, на этот раз широкая, очень похожая на улыбку Земии.
— Это Уджа. Она моабе, испа и нечто большее. А кроме того, это хорошо, — добавила она, открыв дверь, — потому что птицы и ящерицы — не друзья.
Я почти засмеялась.
* * *
Через день после отъезда Нелуджи из Сарсеная в мою дверь постучал Силдио.
— Да, — немного сердито сказала я. Я устала, несколько недель не покидала комнату и даже до этого выходила во двор лишь раз или два, по ночам, чтобы меня никто не видел. Лаиби была слишком тихой, и я пыталась найти в себе силы о ней беспокоиться. Уджа и Борл огрызались друг на друга, и меня раздражало, что они развлекаются без меня. А теперь еще этот стук — какой-то посетитель собирается прервать мое хрупкое уединение.
— Госпожа, — странным глухим голосом позвал Силдио, — с вами хочет кое-кто встретиться. Это провидец, которого король вызвал несколько недель назад.
Я встала и разгладила юбку. «Зачем? — подумала я. — Зачем этот провидец ко мне пришел? Уж точно не потому, что ему приказал король Деррис. Чтобы позлорадствовать? Из жалости? Какая разница… я все равно этого не вынесу. Черные глаза, которые видят Иной мир, когда мои собственные больше этого не могут».
Я открыла дверь.
— Нола, — сказала Грасни. Грасни с короткими пышными кудрями, в платье, которое ей не шло. — Нола, мне так жаль. — Она протянула руки, и я расплакалась.
Глава 45
Грасни напомнила мне о том, насколько я сломлена. Не специально — она лишь хотела меня исцелить.
— Ты должна выйти из этой комнаты. Я настаиваю. Только посмотри! Собака, гигантская птица, ребенок и ты. Идите со мной. Немедленно. Все.
— Нет. — Мой голос дрожал. Кажется, он дрожал с тех самых пор, как она вернулась несколько недель назад. — Только не днем. Люди знают, кто я, а тебе надо вести уроки. Прорицать. Поэтому нет.
— Да. — Она вставила мне в волосы две заколки с бабочками. Пару дней назад она обрезала мою косу: мы обе взвизгнули, когда коса оказалась у нее в руке, и теперь за моими ушами поднималась непокорная копна волос. — Люди знают, кто ты, и так должно быть. Ты госпожа Нола. Да, у меня в школе занятия, но ты можешь пойти со мной.
— Грасни, я даже не знаю… — Но я пошла. На руках я держала Лаиби. За нами скакал Борл. Уджа дошла до двора провидцев, сделала три неуклюжих шага и взлетела над деревьями.
Я медлила. До сих пор нам встретилось лишь несколько стражников, и я умудрилась не попасться им на глаза, но двор был полон учеников — почти все они вернулись. Ученики, которые когда-то были моими.
— Король Деррис не захотел бы, чтобы я шла дальше.
Грасни скривилась. Я вспомнила, как в такие моменты ее веснушки удлинялись и сливались. Так было и сейчас.
— Король Деррис предпочел бы, чтобы деревья не цвели, а то они отвлекают нас от серьезных размышлений об Узоре. Он бы и котят запретил, если б мог, и вкусную еду. Но он не может, как не может запретить тебе гулять по двору.
— Грасни…
Она посмотрела на меня, теперь не кривясь и не улыбаясь. Так серьезно, что у меня на глаза навернулись слезы.