Я закрывала руками лицо. Чувствовала, что сквозь узел проклятия вот-вот прорвутся слова: «Я видела дом у моря. Я видела ребенка».

Я плакала и не осознавала этого до тех пор, пока он не провел пальцами вдоль моей щеки. Тогда я почувствовала влагу и тепло.

— Я слышала птицу. Я видела, как ты опустился к прибою и что-то нашел — раковину, красивую, цвета только что высохших чернил…

Он присел на корточки. Его голова была чуть выше моей.

— Расскажи остальное. Пожалуйста, расскажи, что ты знаешь.

Лаиби захныкала. Борл заскулил. Я не смотрела ни на кого из них. Я смотрела в глаза Бардрема, на его губы, на ключицы, которые выглядывали из-за ворота рубашки. Он был угловатым и тонким, таким же, как в детстве. Или нет, или это я представила его таким, потому что хотела, чтобы так оно и было.

— Нет. — В горле комком стояло проклятие.

— Почему?

Я закрыла глаза.

— Нола, посмотри на меня. Помоги мне.

— Я не могу, — ответила я, и слезы полились вновь, несмотря на Орло или Телдару, несмотря на выжженные и искореженные Пути. Я поднялась на колени и оттолкнула его. Ладони коснулись рубашки и крепкой живой плоти под ней.

— Нет, нет… ты должен уйти.

Он приложил ладони к моим щекам, как часто делал Телдару, но руки Бардрема были сильными и мягкими, и они держали, а не удерживали. Он поцеловал меня, внезапно, но медленно. Его ладони были на моей косе, пальцы расплетали ее. Мои волосы рассыпались, скрыв нас обоих.

Я отталкивалась, а он притягивал меня к себе. Я сделала долгий, глубокий вдох и сказала: «Иди», когда он уже вставал. Он шел прочь, как годы назад, хотя сейчас хромота делала его еще стремительнее — и сейчас, как и тогда, был тот, кто его видел.

Из-за деревьев приближался Телдару. Он был на дорожке по соседству с той, на которой стоял Бардрем; их разделяло всего несколько стволов и низких ветвей. Я смотрела, как взгляд Телдару следует за уходящим Бардремом. Он нахмурился и посмотрел на меня.

— Кто это был? — спросил он, останавливаясь рядом.

— Конюх, — спокойно ответила я. — Ему не очень понравилось, что я наговорила. — Я усмехнулась. — Ушел, не заплатив. Но сегодня было много других. Не стоило за ним бежать.

Я провела рукой по кучке вещей на алой ткани: медные монеты, отрез зеленого шелка, пара серебряных сережек, горсть вишен. Я поднесла ладонь к лицу, вдохнула запах мягкой, почти перезрелой плоти и внезапно подумала о том, как пахнут Борл и Лаиби.

— Ага, — Телдару присел и взял мое лицо в руки, как только что сделал Бардрем. Он переводил взгляд с моих глаз на рот. — Ага, — повторил он, и его пальцы давили все сильнее и сильнее.

Бантайо был в нескольких днях пути.

Раниор дышал.

Он не был похож на Мамбуру, Селеру и Лаэдона. Он выглядел так, словно не мог сидеть, тем более стоять; он казался слабее, будто его кожа не до конца закрепилась. Будто сами кости оставались мягкими и гибкими.

— Он великолепен, — сказал Телдару, когда мы закончили воссоздание. Его голос дрожал.

Я смотрела, как поднимается и опускается грудная клетка Пса Войны. Что-то двигалось под его грудиной, словно червяк — какой-то незакрепленный конец, ищущий путь наружу.

— Да, — ответила я, переводя взгляд с Мамбуры на Раниора. «Теперь я понимаю, почему это запрещено. Я вижу, как сила становится распадом», думала я и тоже улыбалась, поскольку Телдару не видел истины и не понимал грядущей неудачи.

— Мы должны практиковаться, — он подошел к носилкам Мамбуры и поднял короткое копье; наверное, оно лежало под телом героя.

— Это из ванной комнаты Земии, — сказала я. Хотя его бронзовое острие блестело, я подумала, была ли на металле или на древке, обернутом в темную кожу, кровь.

— Да, — ответил он. — Она была потрясена, когда увидела его в моей руке. — Он положил копье поперек груди Мамбуры, подошел к носилкам Раниора и взял меч. Его он положил на камень, рукоятью к вспухшим пальцам с фиолетовыми кончиками.

Он присел подле Раниора, я — рядом с Мамбурой.

— Что теперь произойдет? — спросила я. Искренний вопрос, который казался страннее, чем вся моя ложь.

Телдару улыбнулся и положил ладонь на лезвие меча.

— Давай посмотрим.

Кончик копья оказался острее, чем я ожидала: наверное, Телдару наточил его, когда снял с потолка ванной комнаты. Я смотрела, как кровь с моей ладони капает на пятнистую плоть Мамбуры — две капли, три, а затем вокруг меня выросли алые небеса его Иного мира.

Небеса не пусты, как это было, когда мы начали его воссоздавать. Зеленые холмы не голые. Пути Мамбуры пульсируют среди образов, густых, как лес или облако. Я стою на коленях, цепляясь за почву. Разбивается волна, рыба задыхается в грязи; обнаженный человек лежит спиной вверх на пляже из черного камня, улыбаясь во сне; алое перо вылетает во тьму из дождя искр. Все эти вещи расплываются, становятся резкими и расплываются вновь, слой за слоем, а среди этого — я одна. Телдару, который смог бы меня удержать, нет.

Я слышу его. Он кричит издалека, но при этом близко; я знаю, что если попытаюсь, смогу до него дотянуться. Поначалу это просто крик, который превращается в слова: «Два тела, Нола! Два сразу! Посмотри и найди его руку…»

Посмотри.

Я смотрю сквозь мельтешение образов. За небесами я вижу другой слой. Кровь увлекает меня вдоль Путей, я вытягиваю руку в попытке удержаться от надвигающегося падения, и вокруг моей руки возникает другая. Мои пальцы оказываются внутри чужих пальцев. Моя ладонь касается большей ладони. Кружится голова, меня тошнит, но спустя секунду я сжимаю кулак, сгибаю руку, и странность чужой кожи поверх моей уже не такая сильная.

Я воссоздала тебя, Огненная Птица, думаю я, а теперь я внутри тебя.

Я сажусь. У щеки пробегает краб; женщина в синем платке наклоняется и целует мой лоб; слой лавы поднимается и расходится волнами. Я двигаюсь мимо, дальше. Я чувствую кожаную одежду. Мои пальцы помнят, как надевать ее и застегивать ремни. Рука помнит, как поднимать древко и уравновешивать его, чтобы бронзовый наконечник не нырял вниз. Я смотрю, как поднимается копье. Вижу бледное лицо человека за дальними холмами и блестящий меч. Помню ярость и жажду боя.

Я делаю выпад.

«Нет!», кричит кто-то губами бледного человека, и «Нет» кричу я, Нола, извиваясь внутри чужой плоти, пытаясь быть сильнее нее. У меня получается. Я замираю, и замирает он, хотя я едва не теряю сознание от усилий, которые нужны, чтобы удержать нас обоих. Под весом небес и памяти дыхание оставляет меня.

Я кашляла. Во рту была кровь. Я попыталась сплюнуть, но кровь просто потекла с подбородка. Я лежала на животе; все тело болело. Прислонившись щекой к выступу, я подумала, что еще не вернулась, что застряла в Ином мире, на Пути, который скоро окутает меня со всех сторон. Но через некоторое время я подняла голову и с трудом разлепила глаза. Передо мной было пятнистое бедро. Из-за черных мушек кожа словно пульсировала. Я лежала на ногах Мамбуры. Я приподнялась, скуля, как Борл, и поняла, что Мамбура сидит. Он сидел вертикально, а его левая рука лежала на полу и держала древко копья.

Я села на корточки, держась за саркофаг. Меня вырвало одним воздухом. Сквозь извивающиеся мушки я смотрела на Телдару, который прислонялся к спине Раниора.

«Игрушки, — подумала я. — Все мы игрушки, и все мы ждем, когда чья-то рука начнет дергать за ниточки».

— Твой человек, — устало сказала я, подбирая слова, которые бы не запустили проклятье. Телдару повернул голову. — У него были образы? Воспоминания?

Телдару медленно моргнул, как это делали герои. Облизал губы, но ничего не сказал.

— Телдару, они снова настоящие. Они стали самостоятельными.

Он опустился на четвереньки и, оттолкнувшись, сел на корточки.