— Нола, Нола, — проговорил Телдару, когда звуки ударов стихли. — Ты не должна бояться — ты должна наслаждаться, как я. Однако ты не такая сильная… поэтому иди рядом, вот так, и слушай только мой голос.

Он сжал мне руку. Мои пальцы были вялыми. Я смотрела под ноги, на бело-серый пепел и черную сажу.

— Я помню другую ночь, — сказал он так, словно мы прогуливались по двору провидцев. — Дождь. Ты рядом со мной, впервые. Это было почти шесть лет назад. Помнишь?

— Конечно. — Я подумала о своих старых надеждах и ощутила бессмысленный и острый стыд.

— Мы идем назад. Можно притвориться, будто не было всех этих лет. Идем так, словно в первый раз.

— Значит, ты все еще там бываешь? — спросила я.

— А ты думаешь, я перестал туда ходить, потому что там нет тебя? Да ты что!

Он остановился, и я вместе с ним. Он провел пальцами по моему горлу, челюсти, щекам. Я смотрела на него и думала, как тянулась к нему под холмом Раниора, как касалась его, принеся кости Мамбуры. Вспомнила его удивление и подумала: «Будет ли это так же?», а потом сделала шаг назад.

— А другие девушки, которых ты там держишь? — быстро спросила я. — Думаешь, они сидят и ждут, пока ты вернешься?

Он рассмеялся, взял меня за руку, и мы пошли дальше.

Снаружи дом выглядел так же. Сад изменился, но я не могла сказать, в чем тут дело: было темно, а он слишком быстро провел меня по гравийной дорожке. Цепочка с ключами висела у него на шее. Он вставил ключ в замок двойных дверей, и я почувствовала, как мне в руку уткнулся влажный нос Борла. Я почесала его голову.

— Идем, Борл, — сказала я, когда двери открылись, но он заскулил и отошел прочь.

Запах внутри изменился. Я не помнила, каким он был прежде, но определенно не тем тяжелым, сладким запахом разложения, который наполнил мой нос, горло и желудок. Телдару, казалось, не слышал, как я поперхнулась: он зажигал лампы, как в тот первый раз, много лет назад. Я смотрела на вспыхивающее пламя, сжимая кулаки, и думала, что вот-вот увижу источник запаха, но все, что видела — только знакомый холл с зеркалами и гобеленами.

— Сперва в твою спальню, — произнес он, закончив с лампами.

Я пошла вперед, думая: «Я забыла. В замке я его не вспоминала, но теперь кажется, будто я только вчера ходила по этим лестницам».

Когда мы подошли к старой двери, он положил пальцы на хрустальную рукоятку, а потом убрал их.

— Прошу, — сказал он и посторонился, указывая на дверь.

Я открыла ее. Первый взгляд на высокие окна, шкафы со стопками мягкой, чистой одежды. Внутри стояла невыносимая вонь. Я закрыла лицо, согнулась, и меня едва не вырвало. Глаза слезились. Свет единственной лампы у двери расплывался. Я выпрямилась, все еще держа руку у рта. Шкафы были здесь, как и все остальное — стулья, ковры, высокая кровать. Но нет: один из стульев был придвинут к постели и стоял под углом ко мне. Я сделала три шага; мои ноги начали двигаться раньше, чем я успела приказать им остановиться. Еще шаг. Телдару за моей спиной поднял лампу, и я увидела, что на стуле сидит человек.

«Иной мир, — подумала я, когда его лицо стало отчетливым. — Телдару каким-то образом поймал меня внутри, и мне только кажется, что это реальность…»

На стуле сидел Лаэдон — та же шапочка, те же жидкие волосы, однако плоть его была такой тонкой, что под ней виднелись кости. Кости были неправильными: челюсть, шея и бровь выглядели размытыми, словно я смотрела на них сквозь воду. Губы обвисли. Глаза были открыты.

«Иной мир, — снова подумала я. — Он мертв».

Он моргнул.

В этот момент я услышала звук — высокий, приятный перелив. «Уджа, — и от этой мысли исчезло все, даже запах. — Уджа, помоги мне…»

— Он всегда такой оживленный? — спросила я.

Телдару улыбнулся через плечо, подходя к окну.

— Нола, как я восхищаюсь твоим духом. — Он раздвинул занавески. За окном я увидела тени деревьев. Прислонившись к подоконнику, он смотрел на живого мертвеца и на меня.

— Я выкопал его тело, — сказал он. — Остались только кости; я использовал их все и остался доволен результатом.

— Да, — ответила я, — он даже лучше, чем был при жизни.

Телдару оттолкнулся от окна и подошел ко мне. Полный энергии, он хотел показать что-то еще.

— Теперь на кухню, — сказал он. Вновь жест, и я пошла вперед, спустилась по лестницам, миновала коридор, и мне казалось, что я никогда отсюда не уходила.

У дверей кухни я не медлила — лучше покончить с этим до того, как я успею испугаться. Я толкнула дверь и вошла.

Огни в обоих печах едва горели. Телдару подошел к поленице, набрал дров, положил их в очаги, и пламя начало разгораться, становясь выше и ярче. Из огня летели искры. Я осматривала полки и подоконники, длинный темный стол. Все эти поверхности были забиты вещами: мисками, кувшинами, подносами, ножами, мотками веревок. Я подошла к столу. Одна из веревок оказалась вовсе не веревкой: это был длинный локон черно-белых волос, обвязанный красной лентой. Рядом стоял кувшин янтарной жидкости, в которой плавал толстый бледный палец с фиолетовым ногтем. Подле кувшина была тарелка со множеством маленьких желто-белых полумесяцев — обрезков ногтей. Еще один кувшин, где плавало что-то, напоминающее глаз. Я отвернулась и посмотрела на Телдару.

— Ты времени не терял, — сказала я. Мне удалось произнести это уверенно.

Он кивнул так, словно слышал, но не слушал.

— Да, да, а теперь взгляни. — Он указал на один из очагов. Над разгоревшимся огнем висел котел, из которого доносилось бульканье. — Его надо помешать. — Он наблюдал за моими глазами.

«Нет», хотела ответить я, но мои ноги сами несли меня, как в спальне. Подойдя к очагу, я подумала: «Помни, Нола — все это приближает его падение и твою свободу. Будь сильной».

В котле пенилась темная жидкость. Рядом на полке висела ложка с длинной ручкой. Я сняла ее и опустила в котел. Помешала и отстранилась от ужасного запаха. Он с улыбкой наблюдал за мной. Кивнул — продолжай, любимая, — и я вернулась к котлу.

Широкими, глубокими кругами я размешивала жидкость. Ложка застряла; я подняла ее, и вместе с ней на поверхность всплыл какой-то кусок. Большие кости, спутанные волосы, бледная, пористая плоть. Я опустила ложку. В горле возник спазм, и все же мне удалось спросить:

— Что это?

— Не что. — Он подошел и встал за спиной. Его дыхание щекотало мне шею. — Кто.

Я вытащила ложку и повесила ее на крючок. На каменный пол стекали капли.

— Девушка из борделя? Ребенок из нижнего города? Кто-то, кого ты убил.

— Нет, — ответил он. — Кто-то, кого убила ты.

Я отшатнулась. Возможно, я бы упала, не стой он за моей спиной. Он обнял меня и провел губами по шее.

— Скажи, — прошептал он. — Назови имя.

Я сглотнула; в горле пересохло.

— Селера, — сказала я и начала смеяться, все сильнее и сильнее, пока не согнулась пополам, и меня не вырвало прямо на камни очага.

Мы ходили в дом каждую ночь. Наши плащи всегда были темными, капюшоны глубоко натянуты, скрывая под собой лица, хотя когда насилие в городе утихло, на улицах почти не было людей, и нас все равно никто не видел.

Но гнев кипел. Даже сквозь пелену усталости я слышала о происходящем: делегация белакаонских купцов принесла королю просьбу об освобождении соотечественников; некоторых король отпустил, но не тех, кто ранил или убивал (виновные сарсенайцы тоже оставались в камерах). Моабу Бантайо написал королю Халдрину, выражая негодование святотатством — воровство костей героя, недостаточное наказание воровки. Бантайо надеялся, что кости Раниора будут разбросаны и расклеваны птицами — только тогда Халдрин поймет чувства белакаонцев.

Телдару сообщал мне эти вещи со злорадством.

— Это настоящее начало, — говорил он. — Теперь мой план живет собственной жизнью.

Я слышала его слова, как и все остальные, сквозь пелену усталости, словно моя голова была под водой. Днем я учила — больше, чем прежде, поскольку здоровье госпожи Кет ухудшалось, — а вечерами пророчествовала всем, кто ко мне приходил. Помню невероятную яркость образов, словно способность к прорицанию — единственное, что во мне бодрствовало; помню, какими темными и путанными были мои слова; и помню, что мне было все равно. Когда последний человек покидал двор прорицателей или комнату для прорицаний на первом этаже школы, я возвращалась к себе, несколько часов спала, а потом просыпалась, чувствуя, как Борл лижет мне руку, а Телдару стучит в дверь.