— Вот, — сказала она, когда он остановился рядом на камне, делавшем его на голову ниже нее. — Смотри.

Темная вода. На волнах качается сарсенайский корабль, единственная знакомая вещь в этой пустоте. Вспышки огня на расстоянии, которое он не мог измерить ни умом, ни взглядом. Он молчал, не собираясь выдавать свой интерес.

— Восторг лишил тебя слов, — сказала она. В ее голосе слышалась высокомерная улыбка. — Я понимаю.

Он фыркнул.

— Что можно сказать о таком количестве воды?

— А ее сияние? — Он видел длинные переливающиеся потоки, в которых розовое и зеленое сменяли друг друга — щупальца, чешуя? — Ее огни?

— А что огни?

— Как умно спросить об этом. Эти огни — новые острова, огненные горы… вулканы, поднимающиеся из моря. Белакао рождается постоянно. — Он почувствовал ее пальцы на своих бровях, потом на щеках и челюсти. — Поэтому мы такие сильные. Наша земля всегда молода.

— Ха! — сказал он, отворачиваясь от ее руки. — Но как же мудрость зрелости? Моя земля древняя, мудрая, сделана из камня и леса, и ты можешь видеть, чем правишь. А это, — продолжил он, указав рукой во тьму, — ничто.

Он посмотрел на нее, ожидая удара, укуса или крика. От желания у него кружилась голова.

Она не говорила. Она смотрела на него. Волны били о скалы, а где-то там, в воде, вулканы рождали дрожь, которую чувствовали его ноги. Переливающиеся полосы в воде мерцали. Он ждал, но заговорила не Земия.

— Земия-моабене. — Нелуджа добавила что-то на своем языке, но Телдару едва это услышал — он уставился на птицу, стоявшую рядом с ней. У создания, достававшего Нелудже до пояса, были блестящие крылья, чьи цвета он плохо видел в лунном свете. Птица смотрела на него, склонив голову. Ее клюв сверкал, как клинок.

— Полагаю, — сказала Земия (не обратив внимания на слова сестры), — в Сарсенае птицы маленькие и коричневые.

Он мог бы схватить ее, как четыре года назад, если бы не Нелуджа. Вместо этого он прошипел:

— Мы бы легко переломали ваши островные кости. Королю нужны драгоценности, ткани и эти ужасные фрукты, но если бы ваш отец нанес ему такие оскорбления, мы бы загнали тебя и весь твой народ в море, и вы бы утонули в собственных отвратительных водах.

Он задыхался. Птица издала низкий грубый звук, и Земия улыбнулась ей, а потом перевела взгляд на него и прищурилась.

— Да? Как интересно. Потому что белакаонцы знают другую истину. — Она отвернулась и посмотрела на горизонт с мерцающими огненными точками, кусая темную нижнюю губу.

— И что это за другая истина? — спросил он.

— Ваши люди верят словам о будущем. В картины, которые вы видите для них.

— Видения, — сказал он. — Пророчества.

— У нас здесь тоже есть… пророчество. Видение, которое было у испа давным-давно. О твоей и моей стране.

— Земия, — медленно и четко произнесла Нелуджа. — Что ты делаешь?

Сестра вновь не обратила на нее внимания.

— Величайшим белакаонским моабе был Мамбура, Огненная Птица Островов. У вас был Раниор, Пес Войны. Они сражались. Они умерли вместе, в вашей стране. — От этих слов Телдару сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. — Вот что говорится в пророчестве: страна холодного камня одолеет острова лишь тогда, когда птица и пес восстанут. Только если, — заговорила она быстрее, — новый великий лидер сведет их в битве, Сарсенай будет торжествовать победу. — Она вновь улыбнулась, и птица издала долгую мелодичную трель. — Видишь, этого никогда не произойдет.

— Нет, — сказал он. — Это может произойти. Если ваша прорицательница это видела, может.

— Я так не думаю, — тихо сказала Нелуджа. Ее рука лежала на голове птицы. Она смотрела на Земию. Ему хотелось, чтобы здесь был свет, и он мог видеть, что между ними происходит.

— Возможно, испу Телдару прав, — ответила Земия. — Может, его маленький друг Халдрин станет следующим великим правителем, махнет своей маленькой волшебной рукой и вернет мертвецов к жизни.

— Может, это сделаю я, — быстро сказал Телдару и выпрямился, стоя на камне, который делал его ниже. — Может, я буду этим великим лидером.

Она запрокинула голову и рассмеялась. Он смотрел на ее закрытые глаза и линию горла, на выгнутую спину и грудь под тонкой облегающей одеждой. Птица защелкала острым клювом, словно тоже смеялась.

— Мамбура, Раниор и Телдару, — произнес он, когда она вытерла глаза. Имена хорошо смотрелись вместе и наполняли его такой уверенностью и силой, что он чувствовал себя наполовину в Ином мире, окруженный тем, что может быть. — Тогда ты не будешь смеяться.

— Она лгала, — сказала я. — Она это выдумала, чтобы над тобой поиздеваться.

— Нет. — Теперь его глаза казались золотистыми, а не черными, словно они изменились под цвет ножа, лежащего на зеркале. — Слушай.

— Нет, — сказала Земия. — Я, конечно же, буду рыдать, умоляя тебя о пощаде, а твой Пес будет скалить клыки на нашу Огненную Птицу, и мой народ с криками убежит. Уверена, так оно и будет, Великий Телдару.

— Земия. — Он никогда не слышал, чтобы Нелуджа говорила с таким напором. — Не играй со словами испарра. Не… — и продолжила на своем языке, густом, насыщенном и гневном.

Сестры заспорили; Земия жестикулировала, Нелуджа сердито смотрела на нее, комкая свободную ткань платья. Телдару наблюдал за ее руками, думая, какие длинные у нее пальцы, и в этот момент птица вытянула голову и клюнула его.

Прежде его кусали собаки и кошки, клевали куры, которых Лаэдон приказывал ему убивать. Он получал раны на кухне Лаэдона и в нижнем городе, где он, мальчишка-бедняк, прислуживал богатым пьяным мужчинам. Клюв птицы пронзил его также, как те ножи, только более плавно. Плоть на его предплечье разошлась. Он посмотрел на поток крови, моргнул, почувствовал боль и с придушенным криком бросился на птицу.

— Нет! — Между ним и удивительным созданием возникла Земия. Она схватила его за плечи; мышцы ее рук были темными и круглыми. — Уджа отметила тебя для испарра, и теперь моя сестра должна смотреть. — Ее взгляд прошел мимо него к Нелудже, глаза блестели от возбуждения или, быть может, триумфа.

— Смотреть? — закричал он. — О чем ты? — Он еще не знал о Видении на крови. То был его первый раз.

— Я должна смотреть на тебя как испа. — На месте Земии оказалась Нелуджа. Он подумал: «Беги!», но не двинулся с места.

— Ты имеешь в виду, что будешь прорицать? — спросил он. — Но ты не можешь! — Облегчение, теплое, как кровь. — Ты не можешь этого сделать, пока я тебе не скажу.

Она подняла его руку. Коснулась пальцем крови и провела по коже над локтем, где было чисто. Она рисовала спирали, волны и точки между ними.

— Могу, — ответила она и подняла на него глаза.

Вервик смотрел Узор Телдару, когда того впервые привели в замок. Дети с даром прорицания по прибытии всегда проверялись. Но Телдару должен был его об этом попросить, и тогда он ничего не чувствовал, только восторженно смотрел, как глаза старика становятся ровного черного цвета и вылезают из глазниц, как проступает вена на его лбу. После этого Вервик выпил целый кувшин воды и дрожащим голосом сказал:

— Я вижу величие. Дитя должно остаться.

Но теперь, глядя в черные с жемчужным отливом глаза Нелуджи, он чувствовал внутреннюю дрожь: она поднималась как гнев или желание, без его контроля. Он прикусил губу, пока не прокусил до крови. Кровь была всюду: во рту, на коже, на черном камне под ним. Птица Уджа мягко и плавно поводила крыльями, на которые ему хотелось смотреть, но он не мог. Им завладела Нелуджа.

Она вскрикнула. Сделала два шага назад и упала на колени.

— Нелуджа? — воскликнула Земия. — Испана Нелуджа… — Она склонилась над ней, хмурясь, гладя ее лоб. Телдару тяжело опустился на камень. Он задыхался, его тошнило, он не понимал — а потом Нелуджа начала говорить, выплеснув на него целый поток слов, которых он тоже не понял. Птица клацала клювом.