Мороз не ослабел и после полудня. По дороге ехал грузовик, гремя целями, укрепленными на колесах. Из его радиатора вырывались клубы пара. Кучера, задумавшись, шел по деревне и не заметил, как очутился возле дома Кречмера. Любопытство заставило его заглянуть через забор. Двери сарайчика были открыты, оттуда доносились удары топора: кто-то колол дрова. Неслышно ступая, к Кучере подбежала черная кошка. Уставившись на него желтыми зрачками, она замяукала.

— Ты чего хочешь, кисонька? — спросил он.

Кошка дала себя погладить, выгнув спину под его рукой, потом перепрыгнула через забор и лениво направилась к сарайчику. Он позвал ее, но она даже не обернулась.

Маленькая калитка в заборе была приоткрыта. Кучера прошел в нее, подошел к сарайчику и заглянул внутрь. Марихен стояла у колоды и колола дрова. Лицо ее раскраснелось, волосы широким огненным водопадом закрывали лицо и плечи. Он тихо поздоровался. Девушка испугалась и на мгновение заколебалась, словно не зная, что делать.

— Это ваша кошка? — спросил он.

— Нет, не наша, но она часто ходит к нам, потому что я всегда ее чем-нибудь угощаю.

Кучера наклонился к черной кошке и снова погладил се. Та прижалась к его ноге. Марихен колола дрова, плотно сжав губы и зажмуривая глаза при каждом ударе топора. Он стоял и смотрел на ее правильное, красивое лицо. Девушка время от времени косила на него глазом, но молчала. Молчал и Кучера, не зная, что сказать. Он злился на свою неловкость, на то, что вообще зашел сюда. Теперь он искал предлог, чтобы быстро и незаметно удалиться. Конечно, ему хотелось увидеть девушку, поэтому он и шел мимо их дома, хотелось увидеть хотя бы на мгновение, хотя бы издали. И вот Марихен рядом, прекрасная, высокая и стройная, как молодая лиственница, а он не знает, что сказать.

— Я случайно проходил...

Она молчала, наверное, сердилась на него.

— Ну, я пойду, — помедлив, сказал он и вздохнул.

— Подожди, — остановила его дочь контрабандиста.

Всадив топор в колоду, она начала собирать наколотые дрова в корзину. Таможенник помогал ей. Собрав дрова, она улыбнулась и сказала:

— Уж если пришел, помоги мне донести корзину, она тяжелая.

Они понесли дрова в дом. Перед дверью он в нерешительности остановился.

— Не бойся, папы дома нет, — улыбнулась она и ногой приоткрыла дверь в сени.

Корзину они поставили в кухне. Марихен разложила дрова в маленькой нише рядом с печью. Сначала Кучера наблюдал за ее спокойными движениями, потом, принялся оглядываться. Комната сияла чистотой. Стол был накрыт скатертью, а посередине стояла вазочка с искусственным цветком. От печи исходило приятное тепло, а от кастрюли распространялся аромат супа.

— Марихен!

— Если уж ты пришел в гости, то присаживайся, — опять улыбнулась девушка. Она вытащила из-под стола табурет и показала на него рукой.

Кучера сел. Марихен принесла ликер и две рюмки, Он с восхищением смотрел на ее тонкие пальцы.

— Ты откуда родом? — спросила она.

— Из Праги.

— Я бывала в Праге, у тети. С удовольствием вспоминаю об этих поездках. Мы бродили вдоль берега Влтавы, купались на реке у Императорского луга, иногда ходили в театр. Как мне там было хорошо! С тех пор прошло много времени, я ведь тогда еще в школу ходила. В Прагу я каждые летние каникулы ездила и ждала их весь год с нетерпением. Но потом тетя умерла... — Девушка замолчала, и тень печали пробежала по ее лицу. — Я бы с удовольствием съездила туда еще раз.

— Ты обязательно съездишь...

Она дружески взяла его за руку и открыла дверь в другую комнату. Там, у стены, стоял старинный, прекрасной работы, книжный шкаф из полированного дерева, который никак не гармонировал с остальной мебелью. Он пробежал глазами по корешкам книг — все на чешском. Тршебизский, Ирасек, Дюма, Жюль Верн, Чапек, Врба...

— Тетя оставила мне эту библиотеку. Книг на немецком языке у меня нет, так я на чешском читаю.

Они вернулись в кухню. Девушка подошла к печи, стала хлопотать возле нее и вдруг вспомнила:

— Боже мой, мы же еще не выпили!

Она подняла рюмку с ликером.

— За что выпьем, Марихен? — спросил Кучера.

— Давай за добрую дружбу.

— Хорошо, за добрую дружбу!

Отпивая ликер маленькими глотками, Марихен закрыла глаза, а когда открыла, ему вдруг показалось, что в них отражаются зеленые огоньки.

— Мне надо готовить обед, а то папа будет сердиться, — проговорила она, намекая, что ему пора уходить.

Кучере уходить не хотелось.

— Давай съездим вместе в Прагу, — предложил он.

— Отец меня не пустит, — ответила она, — он даже на работу меня не пустил. Я нашла место продавщицы в книжном магазине. Мне бы там понравилось, я люблю книжки. Но папа не разрешил. Он с меня глаз не спускает.

— Со мной бы отпустил, — самоуверенно заявил Кучера.

— Как раз с тобой бы и не отпустил, — улыбнулась она.

— Почему?

— Он заметил, как мы смотрели друг на друга. От него ничего не скроешь, у него глаза, как у рыси. Наверное, почуял, что мы с тобой... — Девушка осеклась и растерялась.

— Договаривай, — попросил он.

Марихен покачала головой, и огненные волосы затрепетали на ее плечах.

— Тебе уже нужно идти, — сказала она. — Я тебя не гоню, но...

— Отца боишься?

— Он неплохой, ты не думай, но, кроме меня, у него никого нет, Вот он и следит за мной, как дракон за принцессой, — рассмеялась она.

Крышка над кастрюлей приподнялась, суп полился на плиту. Девушка быстро передвинула кастрюлю на край. Кучеру охватило мучительное желание обнять ее стройное тело и зарыться лицом в ее рыжие волосы. Она как раз стояла, повернувшись к нему спиной. Он порывисто обнял ее, прижал к себе и возбужденно выдохнул:

— Марихен!

Она резко обернулась:

— Так вот зачем ты пришел? И это ты называешь дружбой? Уходи! Видеть тебя не хочу! Все вы одинаковые, думаете только об одном! Уходи!

— Марушка!

— Иди-иди, не мешай работать!

Он хотел сказать что-то в свое оправдание, извиниться за неожиданный порыв, с которым не смог справиться, но взгляд ее был холоден и враждебен. Беспомощно опустив плечи, Кучера вышел на улицу.

В начале марта резко потеплело. Подул южный ветер, по склонам холмов, прокладывая в снегу глубокие канавы, зажурчали ручьи. Ветер и солнце расправлялись с остатками снега на полях, обнажая черную, вспаханную осенью землю.

Потепление благотворно повлияло на Ганса. Свежий ветер будто влил ему в вены новую кровь. Ни с того ни с сего он вдруг принялся ремонтировать свой дом. Побелил стены, покрасил оконные рамы и двери, отциклевал полы и покрыл их олифой. Предварительно он выбросил из дома весь хлам. В это же время у него появился новый костюм — контрабандист совсем не жалел заработанных тяжелым трудом денег.

— Ганс, я вас не узнаю, вы стали совсем другим человеком, — говорила ему Марихен.

Он ходил к Кречмерам почти каждый вечер, приносил то кусок колбасы, то фаршированную рыбу, и девушка сердилась, что он зря тратит деньги.

— Для кого мне экономить? У меня никого нет, только ты и твой отец. А жизнь коротка... — смеялся Ганс. Ему очень нравилось бывать у Кречмера, есть, пить и болтать о разной чепухе.

— Марихен, Ганс, наверное, жениться собрался, — добродушно подтрунивал над ним Кречмер. — Ты обратила внимание, какой порядок навел он в своем доме? На свадьбу-то нас пригласишь? А кто же, интересно, твоя избранница?

— Мне и одному неплохо, — отмахивался Ганс.

— Просто не хочешь признаться, что тебе не хватает женщины.

— Может, женщины мне и не хватает. Только такую, какую бы я хотел, все равно не найдешь.

— Небось молодую хочешь подцепить да красивую. Сорокалетняя тебя, конечно, не устраивает.

— А где найти сорокалетнюю красавицу? — улыбнулся Ганс.

— Дайте объявление, — предложила Марихен.

— И заполучишь бабу, от которой потом до смерти не избавишься?