— Марихен мне вчера сказала. Наверное, Кубичеку удалось их убедить.

— Вот идиоты! Нет, они действительно сошли с ума. Этого я им не прощу. Я же предупреждал Кубичека, что это очень опасно.

— Прошу вас, паи начальник, не говорите, что узнали об этом от меня. Марихен не хотела их выдавать, но страх за отца, сами понимаете...

— Взрослые люди, а ума совсем нет! — сокрушался Карбан.

Есть ему сразу расхотелось. Он завернул остаток бутерброда и положил в сумку.

В лесу стало светлее. Солнце еще боролось с утренним туманом, но уже победно поднималось над горизонтом, озаряя ласковым светом верхушки высоких сосен и елей. Вскоре его лучи дотянулись до вырубок и лесных дорог. Свет этот был еще довольно слабым, но его хватило, чтобы лес заиграл всеми красками осени. На поляну выбежала косуля, взглянула умными глазами на таможенников и спокойно скрылась в молодых зарослях. По дороге из Зальцберга шел, вернее, тащился мужчина.

— Доброе утро, паи начальник!

— Доброе утро! — ответил Карбан. — Что так поздно?

Этот сухой сгорбленный старик ежедневно проходил здесь. Он работал в каменоломне ночным сторожем и утром возвращался домой.

— Нога уже отказываются служить мне, — прохрипел старик. — Наверное, к перемене погоды. Чувствую всеми суставами...

Он присел на пенек, вытянул больные ноги и начал массировать колени. Потом он принялся шарить в карманах а шарил так долго, что Карбан не выдержал и предложил ему сигарету. Старик взял сразу две: одну сунул в карман, а другую, как заядлый курильщик, стал разминать в пальцах.

— Сегодня ночью в Зальцберге стреляли, — проговорил он, вновь массируя колени. — К Вальдхаузеру приходило гестапо.

— Его арестовали?

Старик пожал плечами:

— Никто ничего не знает. Мне рассказал об этом Гентшель. Он живет на площади, так что все хорошо слышал. За кем-то гнались по улице, да, видно, не поймали.

— За Вальдхаузером?

— Никто точно не знает. Но жертвы там были, потому что утром полицейские засыпали песком кровь. Правда, никто из жителей не вышел. Кому охота ввязываться в такое дело?

— Больше вы ничего не знаете?

— Это все, что я слышал. Нацисты молчат, а Гентшель рассказал мне об этом шепотом в раздевалке. Мастер наш, балбес, начал молоть о каких-то преступных элементах, однако рабочие имеют собственное мнение о происходящем и никто его, разумеется, не стал слушать.

Старик сунул в рот сигарету, и Карбан поднес ему спичку. Тот поблагодарил его кивком. Некоторое время они молчали, потом сторож откашлялся, готовясь, видимо, высказать что-то важное.

— Пан начальник, куда же мы идем?

— У немцев есть только два пути — вступать в партию или бороться против нее.

— Ерунда! Вы забыли о третьем пути.

— О каком?

— Молчать и заниматься своим делом. А думать можно все что угодно. Например, что придет время, когда Гитлер поцелует меня в зад.

— Так можно думать и вскидывая руку в нацистском приветствии.

— Нет, вскидывать руку я уже не в силах. В апреле мне стукнет семьдесят. Если бы я вскидывал руки, то сейчас у меня болели бы не только колени. В деревне меня называют коммунистом, и я нисколько не стыжусь этого. Теперь эти гады злорадствуют, что мы не сумели ничего сделать для рабочих. А было время, когда я выиграл забастовку в цветочном питомнике Вальдмана, заставил эту скотину уважать женщин, не измываться над ними, как над рабынями, и по справедливости оплачивать их труд. Знаете, пан начальник, людям свойственно быстро забывать о хорошем. Сегодня они, словно безумцы, мечтают о рае, который им обещает Гитлер...

— Вы правы.

— Мне-то что! Я уже доживаю свой век. Но как же молодые, неужели они не понимают, куда идут?

Старик поднялся и направился к деревне, тяжело ковыляя по неровной дороге.

Таможенники пошли вдоль замшелых пограничных камней. Карбан думал о человеке, с которым только что разговаривал. Почему никто не принял эстафету от таких вот старых вожаков, честно служивших рабочему делу? В чем состоит их ошибка? Карбан, никогда не интересовавшийся политикой, почувствовал, что не может ответить на этот вопрос. Он так глубоко задумался над сложной политической обстановкой в пограничье, что они чуть было не столкнулись с немецким пограничным патрулем.

Удивление было взаимным, но через секунду оба патруля продолжили свой путь. Впереди шел таможенник, за ним — трое вооруженных до зубов парней в серо-зеленой форме. Таможенник, который знал чехословацких коллег, приложил руку к козырьку фуражки и бросил дружески:

— Морген!

Карбан так же дружески ответил на приветствие патруля. Вскоре немцы скрылись в лесу.

Карбан остановился и обернулся к Кучере:

— Видел этих спесивых вояк? Наверное, язык бы у них отсох, если бы они с нами поздоровались.

— Я обратил внимание на другое, — ответил Кучера. — Они вооружены короткоствольными автоматическими винтовками с магазинами на двадцать патронов. В случае столкновения они разнесут нас на куски. Разве могут идти в сравнение с такими винтовками наши убогие карабины? И никому нет дела до того, как мы вооружены.

Карбан только плечами пожал. О плохом вооружении таможенников, которые несли охрану границ, велись бесконечные дебаты. Господа из областного таможенного управления, которые начинали службу еще во времена Австро-Венгрии, считали винтовку самым эффективным оружием. По их мнению, таможенники, которые кроме карабина хотели иметь еще и пистолет, могли купить его за собственные деньги, получив специальное разрешение на его ношение. «Такое заявление иначе как нелепым не назовешь, — думал Карбан. — Таможенники охраняют границу, подвергаются нападениям, а мнение пражских бюрократов остается неизменным, как наставления и уставы таможенной службы, существовавшие еще со времен Австро-Венгрии».

Солнце поднималось все выше и начинало припекать. Карбан и Кучера присели на пни.

— Марихен ни в коем случае нельзя ходить на ту сторону, — сказал Карбан.

— Я запретил ей это.

— Слушай, подай прошение о переводе в другое место. Я знаю одну отличную контору. Начальником там мой друг. Он прекрасный парень и к людям хорошо относится.

— Мне здесь нравится.

— Но здесь занимается контрабандой твой будущий тесть. И потом, после свадьбы тебя все равно переведут, а сейчас у тебя есть право выбора.

Над их головами закричала сойка.

— Пошла отсюда! — прикрикнул на нее Карбан.

Он вытащил термос, выпил кофе и подал чашку Кучере. Кофе был горячим, от. него исходил приятный аромат.

Неожиданно на немецкой стороне раздался выстрел. Через секунду заговорили автоматические винтовки. Деревья отразили звуки выстрелов многоголосым эхом. И снова раздался выстрел.

— Пойдем! — вскочил на ноги Карбан. Он бросил термос в сумку, схватил карабин и побежал на звуки выстрелов.

— Пан начальник, пустите меня вперед! Я быстро бегаю! — крикнул ему Кучера.

— Следуй за мной! — проворчал Карбан. — Я отвечаю за тебя.

А стрельба все не прекращалась.

Как только прозвучал первый выстрел, Марихен испуганно вскочила. В первую секунду в голову ей пришла мысль, что это лесник выстрелил по какому-нибудь хищнику. Но потом заговорило автоматическое оружие. Стреляли, несомненно, военные. Звуки стрельбы, эхом отразившиеся от склона Вальдберга, прогремели в лесу, словно раскат грома. Марихен застыла на месте как вкопанная. Ее охватил страх. Где-то там были отец и Ганс, и кто-то по ним стрелял. Почему они не вернулись ночью? Почему идут назад днем, когда на каждом шагу их подстерегает опасность?

Она умоляюще посмотрела на чешскую сторону. Как ей хотелось, чтобы именно сейчас из-за деревьев вышли таможенники! Но в лесу не шелохнулась ни одна ветка. Недалеко от девушки присел заяц. Напуганный стрельбой, он беспокойно повел носом, подозрительно посмотрел на нее круглыми глазами и поскакал на чешскую сторону. Стрельба затихла, лес снова онемел. А Марихен все еще дрожала от страха. Она чувствовала себя ужасно беспомощной. Что она может сделать? Только ждать, ждать, и ничего больше.