А что, собственно, случится, если она его нарушит? Разве Карел не простит ее? А в Зальцберге она могла бы зайти в кондитерскую на площади, выпить кофе со сливками, как обычно, пройтись по магазинам и заодно заглянуть в магазин Кубичека и выяснить, что там происходит, а потом заскочить к Вальдхаузеру и осторожно выспросить у знакомой парикмахерши, не слышала ли она чего-нибудь о контрабандистах. Нет, так дело не пойдет! Она не станет лгать Карелу. Они пообещали говорить друг другу только правду. Раньше она поступала так, как вздумается, но теперь...

Ей вдруг захотелось, чтобы Карел пришел сюда, прижал ее к себе и развеял все тревоги. От этой мысли Марихен стало совсем грустно, и она заплакала. Но вскоре устыдилась своей слабости: ведь ничего еще не случилось и нет пока причин так переживать и мучиться. Может, отец уже дома и спокойно похрапывает на своей кровати. Контрабандисты могли пойти и другой дорогой. Потом еще будут выпытывать, где это она пробыла всю ночь, уже не у Карела ли. Нет, они так не подумают: ее постель осталась неубранной. Да и все говорило о том, что она очень торопилась, уходя из дома. Девушка посмотрела мокрыми от слез глазами на часы. Было уже восемь. Лес вдруг начал действовать на Марихен удручающе. Она почувствовала в нем недруга, который хочет утаить от нее то, что произошло ночью.

Она прошлась вдоль границы. Тропинка вилась между старыми, поросшими мхом пограничными камнями. Неожиданно у нее мелькнула мысль, что она может встретиться с немецким патрулем. Почти все таможенники знают ее и, конечно, расскажут ей, если отец задержан. Тропинка вывела девушку на большую лесную вырубку. В свое время буря поломала здесь много деревьев. Рабочие давно вывезли поваленные стволы, а люди из деревни выкорчевали пни. Теперь здесь набирали силу молоденькие сосенки и березки. Марихен повернула назад: она надеялась, что контрабандисты все-таки будут возвращаться по старой тропе. Правда, иногда они договаривались возвращаться из Зальцберга одной дорогой, а приходили совсем по другой. Хуже всего было, когда отец ходил один. В этом отношении он был человеком ненадежным, забывал об обещаниях, потом ругался, пытаясь доказать свое. Вот Ганс умел держать слово. Особенно если знал, что она ждет их.

За заброшенным домиком лесника линия границы делала резкий изгиб. Отсюда она шла не в западном направлении, а в юго-восточном. По этому клину, который вдавался в территорию Германии, проходила проселочная дорога. Ее использовали лесорубы, возившие бревна на зальцбергскую лесопилку. На немецкой стороне дорога была шире, благоустроенней, а в Чехословакии о ней никто не заботился и в дождливую погоду проехать здесь было просто невозможно. В основном по ней ходили те, кто нашел себе работу в Германии, — рабочие каменоломни, где добывали щебень для покрытия дорог, женщины, выращивавшие саженцы в лесном питомнике, чехи, батрачившие у немецких богатеев. Когда-то в этом месте был таможенный пост, но в последнее время люди стали ходить через границу гораздо реже да и пограничников не хватало, поэтому пост ликвидировали. Ничего особенного здесь все равно не происходило. Настоящие контрабандисты предпочитали тайные лесные тропы. Правда, время от времени таможенники появлялись здесь, чтобы проверить, не проносят ли рабочие какие-нибудь запрещенные товары. На небольшое количество сахарина или маргарина Карбан уже внимания не обращал. Если он назначал патруль на эту дорогу, то, как правило, включал в него и себя и приходил сюда к пяти часам утра, когда самые быстрые и легкие на подъем уже спешили в направлении Германии.

— Морген! — громко здоровались с таможенниками женщины.

Они переваливались с боку на бок, словно утки. За спинами у многих висели большие плетеные корзины. Когда женщины будут возвращаться из питомника или с лесопилки, то в этих корзинах под тряпьем они, конечно, спрячут продукты, которые в Германии стоят гораздо дешевле. Карбан знал об этом, но ему и в голову не приходило перетряхивать содержимое корзин.

— А сегодня вы что несете? — спрашивал он их иногда.

Женщины смеялись: они знали, что паи старший таможенник человек добрый и сердится только так, для вида.

— Ну, бабы, вот как-нибудь проверю ваши корзины и всех посажу в каталажку! — грозился он.

— Хорошо бы, пан начальник! Пить, есть там дают, а лучшего и желать не надо. Только придется прихватить с собой и четверых сорванцов, без мамы они не проживут, — смеялась Кроллова, полная словоохотливая женщина.

— Пан начальник, Кроллова носит товар под платьем, поэтому она такая толстая. Обыщите ее как следует, когда она будет возвращаться из Зальцберга! — хохотала Нусслова. — А мы подержим ее, чтобы не сопротивлялась.

Женщины смеялись на весь лес. Зная, что Карбан живет один, они подшучивали над ним, предлагая ему вдов и незамужних.

— Хватит вам! Идите, идите! Кыш! — гнал он их, словно это были не женщины, а гуси.

Издали до него доносились их голоса и веселый смех.

Вот и на этот раз, едва они с Кучерой свернули за домик лесника, как их нагнали женщины, спешившие на работу в Зальцберг. Кучера сонно щурил глаза, не вслушиваясь в их слова. Иногда он даже не понимал, о чем идет речь, особенно когда женщины говорили на местном диалекте. Но Карбан понимал их хорошо, постоянно шутил с ними, и женщины хохотали на весь лес. А Кучере в пору было опереться о дерево и заснуть. Вечером он долго просидел у Марихен, домой вернулся только около двенадцати, а в четыре утра уже заступил на дежурство в паре с Карбаном. Погода стояла хорошая, и Карел предполагал, что день предстоит нелегкий: Карбан не любил стоять на одном месте.

— Сегодня тебе совсем тяжко, — смеялся над ним Карбан, когда они вышли из конторы и направились к Вальдбергу.

Кучера шел сзади и только вздыхал.

— Мало спал, — оправдывался он.

— А может, ты совсем не спал? Смотри, так и сгоришь от любви.

Кучера молчал. Он задумчиво шагал за начальником, поеживаясь от утреннего холода. Даже подъем на гору его не согрел.

— Опять какие-нибудь проблемы? — поинтересовался Карбан, заметив, что парень слишком неразговорчив.

— Да нет.

— Слушай, если тебе нужны деньги... — начал он осторожно.

— С чего это вы вдруг заговорили о деньгах? Мне они совсем не нужны.

— Вопрос вполне уместный. Когда молодой человек начинает самостоятельную жизнь, ему нужно то одно, то другое, а в карманах пусто. Мне это хорошо известно, я ведь тоже когда-то начинал с нуля. Форма, сапоги — все это стоит недешево. Так что если действительно потребуются деньги, то скажи мне. А вернешь потом, когда встанешь на ноги.

— Спасибо, пан начальник. Если понадобятся деньги, мама мне пришлет.

— Ну вот, опять мама! — воскликнул Карбан с долей неприязни. — Мама будет заботиться о тебе до пятидесяти лет?

Они останавливали ранних пешеходов и при свете фонариков проверяли их документы. Кучера при этом зевал, широко открывая рот. Сонливость молодого таможенника не смогли прогнать ни холод, ни лесная сырость. Карбан вытащил из сумки бутерброд и термос с кофе:

— Хочешь бутерброд?

Кучера поблагодарил. Он не был голоден. Мысли его были заняты другим. Весь вечер Марихен казалась задумчивой. А когда они расставались, она призналась, что очень боится за отца: он пошел с Гансом в Зальцберг перетаскивать вещи Артура Кубичека. Девушка, очевидно, не хотела говорить об этом, потому что Карел намеренно не заводил в ее присутствии разговоров о контрабандистах, по страх оказался сильнее ее. Марихен добавила, что слышала из разговора отца с Гансом, будто переносить личные вещи через границу не запрещено и никакого таможенного сбора не взимается. И тем не менее ей эта затея не нравилась. Кучера сразу догадался об этом. Вероятно, было в этом деле что-то такое, что вызывало ее беспокойство.

— Пан начальник, вам известно, что Кречмер и Гессе снова ушли в Зальцберг?

— Ты что?! — Карбан остановился как вкопанный.