Маршрут был тщательно продуман, отдельные номера, предусмотрительно заказанные заранее, настраивали на доверие…

Робер уже бывал здесь и прекрасно знал, что нужно смотреть и где стоило останавливаться, чтобы перекусить. Он был предупредителен, заботлив, с удовольствием делился знаниями, не претендуя ни на что, кроме теплых, приятельских отношений. Это ее вполне устраивало — она нуждалась сейчас в ком-то, кто был сильнее ее, но ни к чему не принуждал, она ведь ни к чему и не была готова — впервые в жизни ей нужна была опора, потому что уверенность покинула ее…

Раньше Одиль полагалась только на себя, на собственную активность и волю и была убеждена, что лишь сильным личностям дано менять свою судьбу, что собственное счастье или несчастье зависит исключительно от собственных же усилий. Всегда и везде выбирала она — кого и что хочет. Ей казалось, что и Виктор это понимает и принимает.

Выяснилось, что она ошибалась… он этого и не понял, и не принял, да и она оказалась не такой уж сильной личностью. Возомнившая себя свободной во всех отношениях, суперпродвинутой женщиной, она очутилась в ситуации, которую не могла изменить и которая вообще от нее не зависела. Потому что появилась другая, в данный момент чем-то сильнее ее, которая и управляла ее жизнью. Она даже пыталась представить себе эту совсем неизвестную ей особу, случайно оказавшуюся на их пути, рядом с ним. Но портрета не получалось, зато вся ее жизнь, планы, чувства и надежды, оказавшись в полной зависимости от этой безликой случайности, рухнули в одно мгновение. Всегда знающая, что и как делать, теперь она чувствовала себя раздавленной и недееспособной — все, что недавно было таким важным, утратило свое прежнее значение — работа, друзья, вечеринки, даже книги и театр…

Единственное, чему не захотелось сопротивляться, была эта чудесная поездка, в результате которой и состоялось знакомство, которое благотворно подействовало на нее и вернуло ей вкус к жизни…

Они вернулись в Лондон через четыре дня. У нее еще оставалось два дня до отъезда домой, и один из них они провели вместе — он пригласил ее на выставку своего давнего приятеля, известного художника-авангардиста Питера Рейна, который, несмотря на экстравагантность внешнего вида и выставленных картин, оказался прекрасным семьянином и человеком в целом весьма консервативным. Вечер закончился изящно — узнав, что она любит восточную кухню, Робер пригласил ее в тайский ресторан с роскошной кухней и волшебной музыкой.

Ничего не требуя от нее, он начал входить в ее жизнь, становясь необходимым, и она с удивлением отметила это: подумать только, так быстро!

Времени на долгие размышления уже не оставалось — она решила перед самым отъездом его заботу и внимание оценить.

До Виктора у нее был довольно бурный старт, она долго не могла никем увлечься всерьез и начала думать, что вообще не способна ни в кого влюбиться. С Виктором совпало все, чего ей недоставало в отношениях с другими, и почти четыре года, которые они провели вместе, показали — да, это то, что ей нужно. Но тогда она пыталась управлять им, не умея управлять собой, и неизбежное произошло — Виктор, с которым она собиралась связать свою будущую жизнь, оставил ее. Было горькое осознание своего бессилия, но эта горечь вооружила ее и новым опытом — умением защищать себя от ударов судьбы, довольствуясь тем, что реально и возможно.

Собственный опыт еще раз убедил ее, что она была права — безвыходных ситуаций не бывает.

«А раз так, — размышляла она, — нечего и страдать, отныне дам себе слово: ни при каких обстоятельствах не зарываться ни в отчаяние, ни в одиночество. Надо быть готовой к тому, что все может вдруг самым непостижимым образом измениться. Да, ничего нельзя предугадать заранее…»

Этот же опыт убедил ее и в том, что нельзя на кого-то слишком ставить, нужно прежде всего любить и щадить себя, а потому следует научиться радовать себя жизнью, а не подмечать в ней несовершенства и впадать в тоску. Страдать долго она не умела никогда, не пришлось и на этот раз — новый аккорд, хотя и не такой бравурный, без лишнего промедления был сыгран еще раз, когда он через неделю навестил ее в Париже.

Наверное, с тех пор она поверила в судьбу, поняв, что иногда спасение не в сопротивлении или атаке, не в способности защищаться или бороться, а в умении просто плыть по течению, лишь чуть-чуть подгребая, и тогда умница жизнь сама приходит на помощь, расставляет акценты, когда надо — смягчает удары, стелет амортизирующую соломку и, в конце концов, делает подарок…

Робер оказался человеком по-своему уникальным — потомок старинного дворянского рода, известного всей Франции. Он с изрядной долей юмора относился к своей аристократической родословной, не видя особой заслуги в том, что, как он говорил, «кто-то из предков присутствовал при чьем-то одевании или раздевании».

Сам же он был прекрасно образован, увлекался нумизматикой, геральдикой и в этой области был одним из лучших специалистов во Франции; кроме английского языка, знал испанский, итальянский, немецкий и немного говорил на суахили. Несмотря на загруженность по работе, успевал следить за книжными новинками и, конечно, занимался спортом. Спорт для него был не просто занятием, а, скорее, образом жизни, он и ее приобщил к верховой езде, большому теннису, горным лыжам…

Влияние Робера на нее было благотворным и целительным — его истинное благородство, сдержанность, надежность и всепрощающая любовь, которой он ее окружил, если и не излечили ее полностью, то успокоили, примирили с собой и с жизнью. В ней поубавилось максимализма и появилась терпимость, стало больше рассудочности и меньше эгоизма. Кроме того, появилось представление о жизни утонченной и изысканной. Конечно, в сексуальном плане он не открыл ей новых горизонтов, но не стоило быть сверхтребовательной, каждому — свое и в свое время.

Забыть Виктора или разлюбить его ей не удалось, но память о нем перестала мучить, а просто была задвинута глубоко внутрь, где и застыла, дожидаясь своего часа…

Став женой Робера, она переехала в Лондон и начала работать независимой журналисткой — писала статьи для «Пари-Тур» и других газет и журналов, делала репортажи, брала интервью — словом, создала себе рабочее место сама. Два раза в неделю преподавала французский язык наемному персоналу в посольстве — деятельная жизнь была ей по вкусу, она была не способна прятаться за широкую спину мужа и сидеть дома, только развлекаясь и потакая своим прихотям, как это делало большинство посольских жен.

У них появился широкий круг нужных и интересных знакомств среди англичан, а также французов, работающих в Британии. Особенно скучать и изнурять себя воспоминаниями не оставалось времени.

Ей не хотелось осложнять себе жизнь, и она категорически не хотела заводить детей. Муж и не торопил ее — он был так влюблен, что не стал бы настаивать ни на чем, чего не хотелось бы ей. Всему свое время…

Робер был единственным сыном и после смерти родителей — они ушли один за другим на третий год после женитьбы сына — унаследовал старинный особняк в парижском предместье, виллу в Ницце, фамильные драгоценности, картины, мебель, деньги и акции на довольно крупную сумму — его отец в последние годы активно играл на бирже.

Он даже не подозревал о величине состояния родителей и никогда на него и не рассчитывал — у него была приличная собственная квартира в Париже, высокая, без налогов, зарплата и интересная, комфортная жизнь в Лондоне, за которую почти не надо было платить из собственного кармана.

Они могли позволить себе любые интересные и дорогостоящие поездки во время многочисленных отпусков — Одиль не любила однообразия, поэтому даже в самый короткий отпуск, а иногда и в конце недели они отправлялись в какое-нибудь новое место, тем более что повод находился всегда — Робер обожал оперу, имел свои пристрастия и всегда следил за мировыми премьерами. Зимой же, минимум две недели, они проводили на горнолыжных курортах. Легче было перечислить страны, в которых они не побывали — она точно не была в Монголии, Северной Корее, Заире, Сомали и Ливии. Они съездили даже в Россию, в Москву и Ленинград, которые, несмотря на ее предубеждение по известным обстоятельствам, неожиданно произвели на нее впечатление мощной, самобытной культурой и своеобразием.