Ему об этом не стоило говорить раньше времени, пусть пребывает в неведении, это — ее сюрприз, подарок, вклад в семейную копилку, хотя над этим и придется еще ох как посуетиться… ну, да ей не привыкать, нужно только не отвлекаться по пустякам, все держать под контролем и долбить в одну точку…

А вот оперу ему действительно придется закончить в срок, тогда речь может пойти о Ленинской или о второй Госпремии… Да, такая перспектива стоила того, чтобы ради нее потрудиться и украсить концертную программу новой грандиозной работой. Это было бы эффектно — композитор, дирижирующий новой оперой собственного сочинения в преддверии своего юбилея.

И он закончит ее, несмотря на все свои выкрутасы, она его дожмет… Сколько же времени ушло у него на нытье и раскачку! Все тянул и никак не мог решиться всерьез засесть за работу — по его словам, не хватало запала, нужен был импульс, вспышка, озарение…

И вот, пожалуйста, накатило — откуда, интересно, взялась такая прыть теперь? И кто же этот импульс? И что его так озарило?

Эта ударная вахта — с налету, без всяких переходных периодов — тоже выглядела неестественной, такого давно с ним не происходило… Теперь если он находился дома, то вкалывал, как одержимый, по шестнадцать часов в сутки, переселившись в дальний кабинет, объясняя это тем, что там можно работать по ночам, не опасаясь никого разбудить.

Надо же было так облапошиться — тогда она поверила, что его действительно проняло и на уме у него только опера да юбилейный гранд-парад. Он и раньше, в лучшие времена, иногда не мог спать ночью, когда загорался новой идеей, так что она поверила вдохновенному приливу и на этот раз. У него это называлось «эффектом незавершенного действия», что означало — не закончит работу, если будет откладывать ее. Именно поэтому ему и нужно ловить этот творческий подъем — в любое время суток, когда работа идет и получается что-то стоящее. Несмотря на то что он — типичный жаворонок, в творческие периоды об этом обстоятельстве ему приходится забывать и работать, когда осеняет, а происходит это иногда как раз в ночной тишине…

Может, частично так и было — через шесть месяцев он вчерне закончил основные инструментальные и вокальные партии, ввел хоровые вступления, написал увертюру, оставалось поработать над репликами, речитативами, сделать связки и инструментальную ретушировку. При его нынешних темпах — всего ничего, не более, чем на месяц размеренной работы…

Но тут имелась одна странная неувязка, которая также насторожила ее — прежде, находясь в творческом подъеме, он нуждался в ней больше обычного. На него накатывало какое-то общее обновление, и желание физической близости находилось в прямой зависимости от духовного подъема. Да, так бывало всегда — постель неизменно становилась ощутимым духоподъемным средством. Раньше ей иногда приходилось даже в шутку отбиваться от него, когда активность била через край, но это была, конечно же, игра, которая доставляла удовольствие обоим.

В последние годы всего поубавилось — и его творческого горения, и любовного пыла, но отсутствие последнего она приписывала типичной особенности мужского организма затухать к известному возрасту.

Что ж, никуда не денешься — двадцать три года вместе, почти не расставаясь, срок немалый, но ей всегда хотелось и удавалось оставаться для него желанной и, что гораздо важнее, и раньше, и особенно с годами, необходимой.

На этот раз он не только не проявлял никакой инициативы, но на ее недвусмысленное появление ночью в его кабинете прямо и без лишних церемоний заявил, что из-за объема и напряженности работы совсем потерял форму… Даже не извинился — не заметил, что обидел ее…

И тогда она поняла, что ее просто-напросто обвели вокруг пальца, и твердо решила докопаться до истины — возраст возрастом, но почти четыре месяца воздержания — это было не только не свойственно ему, но и полностью противоречило опыту всей их предыдущей жизни. В особенности на фоне общей подозрительной эйфории. В общем и целом, сведя все концы вместе, докопаться оказалось не так уж сложно…

Еще раз просмотрев фотографии, она положила их в пустую папку и спрятала на дно комода.

Она давно перестала заблуждаться на его счет — не от мира сего, но ухо с ним нужно было держать востро, когда дело касалось амурных игрищ на стороне… С его темпераментом он всегда был не прочь порезвиться, и она понимала, что полностью ей это не удастся истребить, поэтому кое на что закрывала глаза — пусть думает, что она не все замечает, главное, чтобы знал меру и не заходил далеко. И он не заходил, потому что она все предвидела заранее, правильно просчитывала, всегда бывала начеку.

Она знала, как гасить его волну — накрывала своей собственной, более высокой, впадая в которую его амплитуда не выдерживала и растворялась. С Андреем она считала себя фригидной, но оказалось — была просто неразбуженной. Загорский же действовал на нее не только своим темпераментом и искушенностью. Он действовал на нее абсолютно всем. Наверное, именно с этим и было связано то смятение, которое захватило ее в их первую встречу — она интуитивно и мгновенно поняла, что нашла своего мужчину. Именно он и открыл для нее непознанную грань любви — истинную страсть, которой они оба предавались почти ежедневно и с безмерным наслаждением. К сожалению, его амплитуда начала вести себя в полном соответствии с возрастной нормой — последние года три он несколько потускнел и заметно сбавил обороты даже с ней. Именно это больше всего и сбило ее с толку.

Она же не уставала поражать его своей неукротимой пылкостью, которая, как защитная реакция, увеличивалась в периоды ее небезосновательной подозрительности. Не все в этой пылкости было результатом желания и возможностей, но почему не изобразить их в нужное время, если они приводят к искомому? А искомое заключалось в том, что после серии невероятных постельных мизансцен, в которых она знала толк, он, выжатый и довольный, со смехом признавался: «Помилуйте, изощреннейшая мадам Перпетум Мобиле, не пора ли и пощадить простачка?» И любой аллюр на стороне отходил на второй план, не выдерживая никакого сравнения с истинным галопом.

Сейчас она была близка к катастрофическому состоянию, как в те далекие дни, когда произошел нервный срыв — оказалось, что он в свободном полете уже почти полгода…

И что же теперь делать — смириться, опустить руки и молча ждать развязки? Отпустить его к этой девахе наслаждаться второй молодостью? Оставаться в одиночестве среди музейной роскоши и самой превратиться в безголосый призрак, в тень из прошлого? Позволить этим авантюристкам и страждущим зрителям заполучить на растерзание всю семью?

Нет, этого не будет! Слишком дорогой ценой заплачено за так называемый покой и успех! Себя и свою семью нужно уметь защищать и не бояться драться за нее, и плевать на всех моралистов, берущихся высокопарно и многословно разглагольствовать о нравственности и осуждать недостойные, с их чистоплюйской точки зрения, средства и способы — сами-то они не побывали в таком положении!

Да, нужно драться до конца и не останавливаться ни перед чем, но нельзя никому позволять сделать из тебя посмешище! И если для этого понадобятся факты — они у нас есть, и будут еще — сколько угодно, досье так досье, тем более что собрать материал на эту юную дурочку несложно, сама звонит о своих подвигах при каждом удобном случае…

А понадобится блефануть — ну что ж, придется постараться, попробуем и это, не впервой, воображения достанет, не занимать… Но нужно не перегореть, а рассчитать силы, не стоит забывать — все поддается корректировке, если действовать обдуманно и хладнокровно…

Почему-то вдруг вспомнилась их первая встреча, перевернувшая всю ее жизнь…

Странная штука — избирательность памяти… Поди пойми, почему некоторые пласты собственной жизни вдруг выпадают из нее, словно их и не было. Она совершенно не помнит своего брака с Андреем на уровне ощущений, просто знает об этом на уровне факта, а ведь совместно было прожито шестнадцать лет, но вместо них — абсолютная темнота, полный провал… Зато с легкостью восстанавливает любой день, связанный с Загорским, как будто только после встречи с ним и началась ее настоящая жизнь… И неужели она уже закончилась — вот так, бездарно, полным крахом?