Медовый месяц они проводили, путешествуя по стране. Она уже начала говорить по-шведски и поражала всех легкостью, с какой ей удалось так быстро его освоить. Для нее это и не было напряжением — владея английским и немецким, хорошим слухом и памятью, а главное, имея большое желание, сделать это было совсем нетрудно… да и общение с родней вовсе не требовало углубленных знаний языка — при необходимости все легко переходили на английский, в знании которого никто с ней соперничать не мог — как-никак, филфак МГУ…

У Ларса было огромное количество родственников — казалось, что в каждом шведском городке или уголке живут дяди, тети, племянники, двоюродные и троюродные братья и сестры, дети от находящихся в браке или бывших жен и мужей — родственные связи поддерживались и после разводов. Такое количество имен и лиц запомнить было невозможно, осталось лишь общее впечатление теплоты, гостеприимства и какое-то умеренное, не режущее глаз благоденствие — у всех были машины, хорошие дома и выглядели все вполне довольными жизнью.

В Швеции ее поразили изысканная простота и рациональный минимализм — в домах не было вычурности, излишеств, лишь истинный комфорт и идеальная чистота. В этих домах легко дышалось — как объяснил ей Ларс, в большинстве случаев были использованы современные экологически чистые материалы и системы — кондиционирование и климат-контроль, отопление через потолок, внутренние пылесосы, подогрев пола, не говоря уже о саунах, которые были практически в каждом доме.

За месяц они изъездили почти всю страну, познакомились не только с родственниками, но и с некоторыми друзьями и коллегами Ларса, и по этим многочисленным контактам даже беглый взгляд зафиксировал полное отсутствие всякого бахвальства, предрассудков и предубеждений, ксенофобии и зависти, а отметил терпимость и несуетность. Никаких оборванцев и нищих, все одеты удобно и достаточно просто, без извечного родимого стремления поразить кого-то вывороченным лейблом, во всем свобода выбора и демократичность — вот таким оно оказалось, это королевство, еще один стереотип долой. Ей стало неловко за свой шанелевский костюм, туфли из змеиной кожи и особенно за крупные бриллианты в ушах, которые она надела в первый день после свадьбы, посмотрев на потрясающие туалеты и драгоценности гостей, собравшихся по случаю их бракосочетания. Вырядившись как на смотрины и приехав на кофе в дом брата мужа, она почувствовала себя Эллочкой-людоедкой, соперничавшей с несуществующей Вандербильдихой, — хозяева были в джинсах и майках. Вернувшись домой, она подальше спрятала все дорогое оперение — здесь никто ни с кем не соперничал, все одевались исключительно в соответствии со случаем. Она купила себе джинсы, шорты, несколько маек, кроссовки и шлепанцы — так и проходила все лето.

Отсутствие лицемерия и двойных стандартов в обществе, прессе и на телевидении после Москвы очень бросалось в глаза — все обсуждалось взвешенно, с желанием разобраться, без крайностей ангажированности и экстремизма, хотя темы затрагивались разнообразные и точки зрения могли быть самыми противоречивыми. Даже алкоголики были какими-то ненастоящими — чистенькими и прилизанными, и если бы не их испитые лица, можно было бы подумать, что это всего лишь актеры, разыгрывающие их роли. Какая-то лакированная пастораль, а не страна. Когда она сказала об этом Ларсу, он засмеялся:

— Не преувеличивай, здесь есть все, что и везде, хотя и в менее гротескных формах. Но одно неоспоримое преимущество перед многими странами у Швеции имеется — социальные реформы, которые не дают возможности слабым упасть, и делается это за счет сильных — их обременяют драконовскими налогами. Но если брать в целом, шведское общество устроено более или менее разумно.

И еще ее удивило — свободные, уважительные отношения в семье друг к другу, никто не лезет с советами, не поучает, не вытягивает признаний и не напрашивается на откровенность. Она спросила Ларса, отговаривали ли его родственники от женитьбы на русской, да еще с ребенком. Он с удивлением посмотрел на нее и сказал:

— Конечно, нет, я ведь сказал, что люблю тебя, — для них это было главным.

То, что она видела и слышала, нравилось ей. Перспектива собственного устройства тоже не внушала пессимизма — вариантов было много. Но начинать следовало с языка — она решила, что филолог должен знать его профессионально, поэтому первые три месяца занималась с частным преподавателем, а потом закончила курсы в университете, чтобы получить официальный сертификат. В МГУ были сданы государственные экзамены и осталось закончить дипломную работу, защиту которой ей перенесли на зиму.

Москва ей почти не вспоминалась. Если бы у нее были проблемы в доме или трудности с вживанием в новую действительность, она не смогла бы так легко и быстро адаптироваться. Но все было как раз наоборот — то, что было раньше, дома, казалось темным, безрадостным и бесперспективным, а здесь открывались новые возможности и начиналась светлая полоса. Ей было всего лишь двадцать лет, и хотя она уже прошла через страдание и боль, она не успела обзавестись предрассудками и предубеждениями, поэтому ей нетрудно было увидеть и оценить действительные преимущества и достоинства ее новой жизни. Она занималась всем с удовольствием и легко все преодолевала…

Сыну уже исполнился год, и она привезла его из Москвы. Ему взяли няню-шведку, и его первым языком стал шведский. Они решили, что будет лучше, если Ларс усыновит ребенка и у них в семье будет общая фамилия.

Первое время семья жила в центре Стокгольма в небольшой квартире Ларса, а потом они решили купить новый просторный дом в пригороде. В доме было две комнаты для гостей, которые почти никогда не пустовали, — подруги стояли в очереди в ожидании приглашения. Даже мать, несмотря на отъезд дочери и внука, казалась довольной, часто приезжала к ним и самостоятельно занималась шведским языком, также удивляя всех неожиданными способностями, — в магазинах и за столом переводчик ей уже не требовался…

Палитра шведской жизни оказалась гораздо более непредсказуемой и разнообразной, чем все, что ей до этого приходилось видеть. Гомосексуальные отношения никого не раздражали и не казались вызовом обществу, вписываясь в незашоренную североевропейскую ментальность, наравне с гражданскими браками. Смешанные браки поражали своим разнообразием.

Вообще, терпимость и широта взглядов шведского общества не переставали удивлять — лучший друг Ларса был женат на темнокожей, как гуталин, американке, старше его на восемь лет, с двумя детишками от разных браков. В Москве у нее точно не было бы никаких шансов найти приличную работу, не говоря уже о возможности оказаться женой успешного ученого, директора вычислительного центра и просто красавца-викинга, прощающего ей все ее сумасбродства.

Второй приятель был женат на жутко эмансипированной ученой даме родом из Индии, бесконечно работающей над какими-то статьями и проектами в Оксфорде — там они познакомились и поженились десять лет назад еще студентами. Оксфорд для нее оставался единственным местом на земле, не вызывавшим критического отношения, там она с завидным постоянством и удовольствием и продолжала жить — уже без мужа. Предложение же постоянно осесть в Швеции она еще не готова была принять и откладывала на какие-то более поздние времена, о которых пока не задумывалась. В браке не было детей, и Карл жил в одиночестве, в постоянном ожидании решения или очередного визита ненаглядной супруги.

Даже монархическая семья выделялась среди прочих августейших семей — была на виду, не совершала ничего предосудительного, отличалась демократичностью и при всем при этом еще и вызывала уважение, благоговение и любовь. В домах можно было часто видеть портреты обожаемой королевы или всего семейства — исключительно по велению сердца, а не из каких-либо других побуждений.

Расслоение в обществе, конечно же, существовало, но и оно имело какие-то пристойные формы, было тонким и скрытым. Мать Марины обожала Стокгольм и чувствовала себя в шведской столице комфортнее, чем в родных пенатах, — здесь она была туристкой, иностранкой, а в Москве, если Марина куда-то выходила с ней, на нее смотрели, как на одиозную особу, ничего из себя не представляющую, не умеющую ни связно говорить, ни адекватно себя вести — просто пустое место…