Другими словами, в результате пришествия Иисуса ничто не изменится в Законе, даже на самую малость.

Истолкование этого отрывка зависит от фразы «пока не исполнится все». По-видимому, Матфей подразумевал, что это подобно фразе «пока не прейдет небо и земля». Однако возможны и другие точки зрения, и они, как мы увидим, высказаны в Библии, и именно эти другие точки зрения в конечном счете возобладали.

Весьма вероятно, что «исторический Иисус» действительно придерживался точки зрения, приведенной здесь у Матфея, поскольку в синоптическом Евангелии он всегда изображается — несмотря на споры с фарисеями — как ортодоксальный еврей, верный всем принципам иудаизма.

В любом случае Иисус (в изображении Матфея) скорее укреплял Закон, чем ослаблял его. Так, в Нагорной проповеди Иисус учит о необходимости превзойти букву Закона в вопросах морали и этики. Недостаточно воздерживаться от убийства ближнего; нужно воздерживаться даже от гнева на него или от выражения презрения к нему. Недостаточно воздерживаться от прелюбодеяния; нельзя позволять себе потворствовать похотливым чувствам. Недостаточно воздерживаться от ложных клятв; нельзя клясться вообще, нужно просто говорить правду.

Хотя Закон Моисея допускал возмездие за личный ущерб, Иисус утверждал, что лучше вообще не допускать никакого возмездия. Нужно воздавать добром за зло. В конце концов, он указывает на то, что воздавать добром за зло — это естественная склонность, которая влияет даже на неверующих. Те, кто стремится к нравственному совершенству, должны делать больше этого:

Мытари показаны здесь как некая крайность среди людей. Если даже мытари могут сделать что-то, то это может сделать любой человек. Греческое слово, используемое здесь, — «telonai», которое переводится на латинский как «publicani», а на русский — как «мытари».

Первоначально в Риме мытари были подрядчиками, которые согласны были за соответствующую плату выполнять общественные работы и услуги. Одной из наиболее важных общественных работ был сбор налогов.

В огромной Римской империи было трудно собирать налоги в то время, когда не было современных средств передвижения и сообщения и когда еще не было современных деловых операций. Один лишь тот факт, что еще не было арабских цифр, чрезвычайно умножал трудности регулирования римской экономики.

Римские финансовые операции всегда были неэффективными и расточительными, и бремя этого ложилось на плечи населения империи, в частности, во времена Нового Завета, на население провинций.

Римское правительство не имело организации, необходимой для того, чтобы собирать налоги, так что они отдавали на откуп разрешение производить такие сборы богатым людям, у которых имелись в наличии значительные суммы денег. За большую сумму они могли бы выкупить право собирать налоги в какой-нибудь провинции. Сумма, которую они оплачиваили, представляла собой сбор налогов в той степени, в какой в них было заинтересовано правительство. Правительство получало необходимые налоги на месте. Больше по этому поводу не возникало никаких проблем.

Однако мытари должны были возмещать плату из тех налогов, которые они собрали. Именно как «сборщиков налогов» люди в провинциях лучше всего знали мытарей, и это слово в Исправленном стандартном переводе передается как «сборщик налогов».

Проблемой этой системы было то, что если мытари, или сборщики налогов, собирали меньше, чем они платили, то они несли убытки, в то время как если они могли выкачать из населения больше, чем они платили, то у них получалась прибыль. Чем беспощаднее они выкачивали, тем выше была прибыль, так что в интересах мытарей было заставить платить все до последней копейки, следовательно, они могли добиваться самого строгого выполнения буквы Закона, который они интерпретировали самым выгодным для себя образом.

Фактически ни один сборщик налогов, пусть даже снисходительный и милосердный, не вызывал любви, но «мытарь» римского типа, несомненно, был более всего ненавидим как беспощадная пиявка, которая отберет у умирающего ребенка последнюю рубашку. Поэтому не стоит удивляться тому, что слово «мытарь» в Нагорной проповеди используется как синоним высшей греховности.

Конечно, Иисус ссылался не на самих мытарей, не на богатых римских дельцов, которые жирели на несчастье миллионов. Скорее, это были многочисленные мелкие сборщики, кто передавал деньги вышестоящим чиновникам.

Но некоторым образом они были еще хуже, поскольку обычно это были иудеи, которые брались за подобную работу как за средство зарабатывания на жизнь и таким образом зарабатывали ненависть и презрение своих соплеменников иудеев. В то время было множество еврейских националистов, которые считали римлян угнетателями, против которых нужно бороться и в конце концов свергнуть их, как когда-то поступили Маккавеи. Терпеть присутствие римлян было тяжело, платить им налоги было еще хуже, но собирать эти налоги казалось уже выше всякого предела.

Иисус продолжает Нагорную проповедь осуждением показной набожности. Он открыто осуждает показную милостыню, публичную молитву или намеренно преувеличенное проявление страданий во время поста, все, что делается для того, чтобы вызвать восхищение и приобрести репутацию набожности. Иисус указывает на то, что если человеку нужно именно одобрение, то он его и получит, это, скорее всего, и будет всей его наградой.

Он также наставляет не использовать бессмысленно длинных или ритуалистических молитв:

И далее следует известная молитва «Отче наш», называемая так по ее первым словам. На латынь первые слова молитвы «Отче наш» переводятся как «Pater noster».

В свете предостережения Иисуса в Мф., 6: 7 довольно иронично выглядит то, что во время поста часто принято многократно повторять «Pater noster», а из подобного бормотания получается слово «patter» («есть»).

Нет ничего необычного в том, что проповедники выбирают себе учеников из числа бедных, и Иисус высказывал резкие слова, говоря о богатстве и богатых. «Исторический Иисус» был плотником, первые его четыре ученика были рыбаками. Несомненно, за ним последовали бедные и необразованные люди, в то время как аристократия (саддукеи) и интеллигенция (фарисеи) выступали против него.

В таком случае неудивительно, что Евангелие и раннехристианское учение вообще имели сильно выраженную социальную окраску. Возможно даже, что эта окраска в немалой степени способствовала нарастанию количества обращенных в первые двести лет после смерти Иисуса.

В Нагорной проповеди Иисус убеждал меньше заботиться о накоплении материального богатства, ценного в земной жизни, и больше заботиться о накоплении нравственного богатства, ценного на небесах. Действительно, если слишком сильно заботиться о мирских вещах, то неизбежно отнимется внимание от более тонких небесных ценностей:

«Маммона» здесь является непереведенным арамейским словом, означающим «богатство». Из-за его такого использования в этом стихе обычно предполагается, что богатство — это некая антитеза Богу; что это имя какого-то злого духа или языческого идола, которому служат как богу богатства. Так, Джон Мильтон в своем «Потерянном рае» делает Маммону одним из падших ангелов, который последовал за Сатаной. Фактически он делает его самым презренным из всех, так как даже на Небесах перед его падением Мильтон описывает его исключительно восхищающимся золотым мощением Небес.