<Август> 1910, Целендорф *** В самом себе, как змей, таясь, Вокруг себя, как плющ, виясь,- Я подымаюсь над собою: Себя хочу, к себе лечу, Крылами темными плещу, Расширенными над водою; И, как испуганный орел, Вернувшись, больше не нашел Гнезда, сорвавшегося в бездну,- Омоюсь молнии огнем И, заклиная тяжкий гром, В холодном облаке исчезну! Август 1910, <Берлин> Змей Осенний сумрак – ржавое железо Скрипит, поет и разъедает плоть... Что весь соблазн и все богатства Креза Пред лезвием твоей тоски, Господь! Я как змеей танцующей измучен И перед ней, тоскуя, трепещу, Я не хочу души своей излучин, И разума, и Музы не хочу. Достаточно лукавых отрицаний Распутывать извилистый клубок; Нет стройных слов для жалоб и признаний, И кубок мой тяжел и неглубок. К чему дышать? На жестких камнях пляшет Больной удав, свиваясь и клубясь; Качается, и тело опояшет, И падает, внезапно утомясь. И бесполезно, накануне казни, Видением и пеньем потрясен, Я слушаю, как узник, без боязни Железа визг и ветра темный стон. 1910 *** В изголовьи Черное Распятье, В сердце жар, и в мыслях пустота,- И ложится тонкое проклятье - Пыльный след на дерево Креста. Ах, зачем на стеклах дым морозный Так похож на мозаичный сон! Ах, зачем молчанья голос грозный Безнадежной негой растворен! И слова евангельской латыни Прозвучали, как морской прибой; И волной нахлынувшей святыни Поднят был корабль безумный мой: Нет, не парус, распятый и серый, В неизвестный край меня влечет - Страшен мне «подводный камень веры» [13]Роковой ее круговорот! Ноябрь 1910, Петербург *** Темных уз земного заточенья Я ничем преодолеть не мог, И тяжелым панцирем презренья Я окован с головы до ног. Иногда со мной бывает нежен И меня преследует двойник; Как и я – он так же неизбежен И ко мне внимательно приник. И, глухую затаив развязку, Сам себя я вызвал на турнир; С самого себя срываю маску И презрительный лелею мир. Я своей печали недостоин, И моя последняя мечта - Роковой и краткий гул пробоин Моего узорного щита. <1910?>
*** Медленно урна пустая, Вращаясь над тусклой поляной, Сеет, надменно мерцая, Туманы в лазури ледяной. Тянет, чарует и манит - Непонят, невынут, нетронут - Жребий,– и небо обманет, И взоры в возможном потонут. Что расскажу я о вечных, Заочных, заоблачных странах: Весь я в порывах конечных, В соблазнах, изменах и ранах. Выбор мой труден и беден. И тусклый простор безучастен. Стыну – и взор мой победен. И круг мой обыденный страстен. 11 февраля 1911 *** Когда подымаю, Опускаю взор - Я двух чаш встречаю Зыбкий разговор. И мукою в мире Взнесены мои Тяжелые гири, Шаткие ладьи. Знают души наши Отчаянья власть: И поднятой чаше Суждено упасть. Есть в тяжести радость, И в паденьи есть Колебаний сладость - Острой стрелки месть! Июнь 1911 *** Душу от внешних условий Освободить я умею: Пенье – кипение крови Слышу – и быстро хмелею. И вещества, мне родного Где-то на грани томленья, В цепь сочетаются снова Первоначальные звенья. Там в беспристрастном эфире Взвешены сущности наши - Брошены звездные гири На задрожавшие чаши; И в ликованьи предела Есть упоение жизни: Воспоминание тела О... неизменной отчизне... Июль 1911 *** Я знаю, что обман в видении немыслим И ткань моей мечты прозрачна и прочна; Что с дивной легкостью мы, созидая, числим И достигает звезд полет веретена,- Когда, овеяно потусторонним ветром, Оно оторвалось от медленной земли, И раскрывается неуловимым метром Рай – распростертому в уныньи и в пыли. Так ринемся скорей из области томленья - По мановению эфирного гонца - В край, где слагаются заоблачные звенья И башни высятся заочного дворца! Несозданных миров отмститель будь, художник,- Несуществующим существованье дай; Туманным облаком окутай свой треножник И падающих звезд пойми летучий рай! |
