16 августа 1917, Алушта *** Среди священников левитом молодым На страже утренней он долго оставался. Ночь иудейская сгущалася над ним, И храм разрушенный угрюмо созидался. Он говорил: небес тревожна желтизна! Уж над Евфратом ночь: бегите, иереи! А старцы думали: не наша в том вина - Се черно-желтый свет, се радость Иудеи! Он с нами был, когда на берегу ручья Мы в драгоценный лен Субботу пеленали И семисвещником тяжелым освещали Ерусалима ночь и чад небытия. 1917
*** Когда на площадях и в тишине келейной Мы сходим медленно с ума, Холодного и чистого рейнвейна Предложит нам жестокая зима. В серебряном ведре нам предлагает стужа Валгаллы белое вино, И светлый образ северного мужа Напоминает нам оно. Но северные скальды грубы, Не знают радостей игры, И северным дружинам любы Янтарь, пожары и пиры. Им только снится воздух юга - Чужого неба волшебство,- И все-таки упрямая подруга Откажется попробовать его. <Декабрь> 1917 Кассандре Я не искал в цветущие мгновенья Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз, Но в декабре – торжественное бденье - Воспоминанье мучит нас! И в декабре семнадцатого года Все потеряли мы, любя: Один ограблен волею народа, Другой ограбил сам себя... Но, если эта жизнь – необходимость бреда И корабельный лес – высокие дома,- Лети, безрукая победа - Гиперборейская чума! На площади с броневиками Я вижу человека: он Волков горящими пугает головнями: Свобода, равенство, закон! Касатка милая, Кассандра, Ты стонешь, ты горишь – зачем Сияло солнце Александра, Сто лет назад, сияло всем? Когда-нибудь в столице шалой, На скифском празднике, на берегу Невы, При звуках омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы... <Декабрь> 1917 *** Du, Doppelgaenger, du, bleicher Geselle!.. [7] В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа. Нам пели Шуберта – родная колыбель! Шумела мельница, и в песнях урагана Смеялся музыки голубоглазый хмель! Старинной песни мир – коричневый, зеленый, Но только вечно-молодой, Где соловьиных лип рокочущие кроны С безумной яростью качает царь лесной. И сила страшная ночного возвращенья - Та песня дикая, как черное вино: Это двойник – пустое привиденье - Бессмысленно глядит в холодное окно! Январь 1918 *** Твое чудесное произношенье - Горячий посвист хищных птиц; Скажу ль: живое впечатленье Каких-то шелковых зарниц. «Что» – голова отяжелела. «Цо» – это я тебя зову! И далеко прошелестело: – Я тоже на земле живу. Пусть говорят: любовь крылата,- Смерть окрыленнее стократ. Еще душа борьбой объята, А наши губы к ней летят. И столько воздуха и шелка И ветра в шопоте твоем, И как слепые ночью долгой Мы смесь бессолнечную пьем. Начало 1918 *** Что поют часы-кузнечик, Лихорадка шелестит И шуршит сухая печка - Это красный шелк горит. Что зубами мыши точат Жизни тоненькое дно,- Это ласточка и дочка Отвязала мой челнок, Что на крыше дождь бормочет - Это черный шелк горит, Но черемуха услышит И на дне морском простит. Потому что смерть невинна, И ничем нельзя помочь, Что в горячке соловьиной Сердце теплое еще. Начало 1918 *** На страшной высоте блуждающий огонь! Но разве так звезда мерцает? Прозрачная звезда, блуждающий огонь,- Твой брат, Петрополь, умирает! На страшной высоте земные сны горят, Зеленая звезда мерцает. О, если ты звезда – воды и неба брат, Твой брат, Петрополь, умирает! Чудовищный корабль на страшной высоте Несется, крылья расправляет... Зеленая звезда,– в прекрасной нищете Твой брат, Петрополь, умирает. Прозрачная весна над черною Невой Сломалась, воск бессмертья тает... О, если ты звезда,– Петрополь, город твой, Твой брат, Петрополь, умирает! вернуться О, <мой> двойник, о, <мой> бледный собрат!.. <Г. Гейне> (нем.). |