<Не позднее июня> 1910 *** Когда укор колоколов Нахлынет с древних колоколен, И самый воздух гулом болен, И нету ни молитв, ни слов – Я уничтожен, заглушен. Вино, и крепче и тяжеле Сердечного коснулось хмеля - И снова я не утолен. Я не хочу моих святынь, Мои обеты я нарушу - И мне переполняет душу Неизъяснимая полынь. <Не позднее 5 августа 1910> *** Мне стало страшно жизнь отжить - И с дерева, как лист, отпрянуть, И ничего не полюбить, И безымянным камнем кануть; И в пустоте, как на кресте, Живую душу распиная, Как Моисей на высоте, Исчезнуть в облаке Синая. И я слежу – со всем живым Меня связующие нити, И бытия узорный дым На мраморной сличаю плите; И содроганья теплых птиц Улавливаю через сети, И с истлевающих страниц Притягиваю прах столетий. <Не позднее 5 августа 1910> *** Я вижу каменное небо Над тусклой паутиной вод. В тисках постылого Эреба Душа томительно живет. Я понимаю этот ужас И постигаю эту связь: И небо падает, не рушась, И море плещет, не пенясь. О, крылья, бледные химеры На грубом золоте песка, И паруса трилистник серый, Распятый, как моя тоска! <Не позднее 5 августа 1910> *** Листьев сочувственный шорох Угадывать сердцем привык, В темных читаю узорах Смиренного сердца язык. Верные, четкие мысли - Прозрачная, строгая ткань... Острые листья исчисли - Словами играть перестань. К высям просвета какого Уходит твой лиственный шум - Темное дерево слова, Ослепшее дерево дум? Май 1910, Гельсингфорс *** Вечер нежный. Сумрак важный. Гул за гулом. Вал за валом. И в лицо нам ветер влажный Бьет соленым покрывалом. Все погасло. Все смешалось. Волны берегом хмелели. В нас вошла слепая радость - И сердца отяжелели. Оглушил нас хаос темный, Одурманил воздух пьяный, Убаюкал хор огромный: Флейты, лютни и тимпаны... <Не позднее 5 августа 1910>
*** Убиты медью вечерней И сломаны венчики слов. И тело требует терний, И вера – безумных цветов. Упасть на древние плиты И к страстному Богу воззвать, И знать, что молитвой слиты Все чувства в одну благодать! Растет прилив славословий - И вновь, в ожиданьи конца, Вином божественной крови Его – тяжелеют сердца; И храм, как корабль огромный, Несется в пучине веков. И парус духа бездомный Все ветры изведать готов. <Июль> 1910, Ганге *** ........................ Я помню берег вековой И скал глубокие морщины, Где, покрывая шум морской, Ваш раздавался голос львиный. И Ваши бледные черты И, в острых взорах византийца, Огонь духовной красоты - Запомнятся и будут сниться. Вы чувствовали тайны нить, Вы чуяли рожденье слова... Лишь тот умеет похвалить, Чье осуждение сурово. <Август> 1910, Берлин *** Как облаком сердце одето И камнем прикинулась плоть, Пока назначенье поэта Ему не откроет Господь: Какая-то страсть налетела, Какая-то тяжесть жива; И призраки требуют тела, И плоти причастны слова. Как женщины, жаждут предметы, Как ласки, заветных имен. Но тайные ловит приметы Поэт, в темноту погружен. Он ждет сокровенного знака, На песнь, как на подвиг, готов: И дышит таинственность брака В простом сочетании слов. <Не позднее 5 августа 1910> *** Неумолимые слова... Окаменела Иудея, И, с каждым мигом тяжелея, Его поникла голова. Стояли воины кругом На страже стынущего тела; Как венчик, голова висела На стебле тонком и чужом. И царствовал, и никнул Он, Как лилия в родимый омут, И глубина, где стебли тонут, Торжествовала свой закон. |
