Ноябрь 1933 Восьмистишия *** <1> Люблю появление ткани, Когда после двух или трех, А то четырех задыханий Прийдет выпрямительный вздох. И дугами парусных гонок Зеленые формы чертя, Играет пространство спросонок - Не знавшее люльки дитя. Ноябрь 1933, июль 1935
*** <2> Люблю появление ткани, Когда после двух или трех, А то четырех задыханий Прийдет выпрямительный вздох. И так хорошо мне и тяжко, Когда приближается миг, И вдруг дуговая растяжка Звучит в бормотаньях моих. Ноябрь 1933 – январь 1934 *** <3> О бабочка, о мусульманка, В разрезанном саване вся,- Жизняночка и умиранка, Такая большая – сия! С большими усами кусава Ушла с головою в бурнус. О флагом развернутый саван, Сложи свои крылья – боюсь! Ноябрь 1933 – январь 1934 *** <4> Шестого чувства крошечный придаток Иль ящерицы теменной глазок, Монастыри улиток и створчаток, Мерцающих ресничек говорок. Недостижимое, как это близко - Ни развязать нельзя, ни посмотреть,- Как будто в руку вложена записка И на нее немедленно ответь... Май 1932 – февраль 1934 *** <5> Преодолев затверженность природы, Голуботвердый глаз проник в ее закон. В земной коре юродствуют породы, И как руда из груди рвется стон, И тянется глухой недоразвиток Как бы дорогой, согнутою в рог, Понять пространства внутренний избыток И лепестка и купола залог. Январь – февраль 1934 *** <6> Когда, уничтожив набросок, Ты держишь прилежно в уме Период без тягостных сносок, Единый во внутренней тьме, И он лишь на собственной тяге Зажмурившись, держится сам, Он так же отнесся к бумаге, Как купол к пустым небесам. Ноябрь 1933 – январь 1934 *** <7> И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме, И Гете, свищущий на вьющейся тропе, И Гамлет, мысливший пугливыми шагами, Считали пульс толпы и верили толпе. Быть может, прежде губ уже родился шопот И в бездревесности кружилися листы, И те, кому мы посвящаем опыт, До опыта приобрели черты. Ноябрь 1933 – январь 1934 *** <8> И клена зубчатая лапа Купается в круглых углах, И можно из бабочек крапа Рисунки слагать на стенах. Бывают мечети живые - И я догадался сейчас: Быть может, мы Айя-София С бесчисленным множеством глаз. Ноябрь 1933 – январь 1934 *** <9> Скажи мне, чертежник пустыни, Арабских песков геометр, Ужели безудержность линий Сильнее, чем дующий ветр? – Меня не касается трепет Его иудейских забот - Он опыт из лепета лепит И лепет из опыта пьет... Ноябрь 1933 – январь 1934 *** <10> В игольчатых чумных бокалах Мы пьем наважденье причин, Касаемся крючьями малых, Как легкая смерть, величин. И там, где сцепились бирюльки, Ребенок молчанье хранит, Большая вселенная в люльке У маленькой вечности спит. Ноябрь 1933, июль 1935 *** <11> И я выхожу из пространства В запущенный сад величин И мнимое рву постоянство И самосознанье причин. И твой, бесконечность, учебник Читаю один, без людей,- Безлиственный, дикий лечебник, Задачник огромных корней. Ноябрь 1933 – июль 1935 <Из Фр. Петрарки> *** Valle che de' lamenti miel se' piena.. Речка, распухшая от слез соленых, Лесные птахи рассказать могли бы, Чуткие звери и немые рыбы, В двух берегах зажатые зеленых; Дол, полный клятв и шопотов каленых, Тропинок промуравленных изгибы, Силой любви затверженные глыбы И трещины земли на трудных склонах – Незыблемое зыблется на месте, И зыблюсь я. Как бы внутри гранита, Зернится скорбь в гнезде былых веселий, Где я ищу следов красы и чести, Исчезнувшей, как сокол после мыта, Оставив тело в земляной постели. |
