Май – июнь 1935 *** Еще мы жизнью полны в высшей мере, Еще гуляют в городах Союза Из мотыльковых, лапчатых материй Китайчатые платьица и блузы. Еще машинка номер первый едко Каштановые собирает взятки, И падают на чистую салфетку Разумные, густеющие прядки. Еще стрижей довольно и касаток, Еще комета нас не очумила, И пишут звездоносно и хвостато Толковые, лиловые чернила. 24 мая 1935
*** Не мучнистой бабочкою белой В землю я заемный прах верну - Я хочу, чтоб мыслящее тело Превратилось в улицу, в страну; Позвоночное, обугленное тело, Сознающее свою длину. Возгласы темно-зеленой хвои, С глубиной колодезной венки Тянут жизнь и время дорогое, Опершись на смертные станки – Обручи краснознаменной хвои, Азбучные, крупные венки! Шли товарищи последнего призыва По работе в жестких небесах, Пронесла пехота молчаливо Восклицанья ружей на плечах. И зенитных тысячи орудий - Карих то зрачков иль голубых - Шли нестройно – люди, люди, люди,- Кто же будет продолжать за них? Весна – лето 1935, 30 мая 1936 *** На мертвых ресницах Исакий замерз И барские улицы сини - Шарманщика смерть, и медведицы ворс, И чужие поленья в камине... Уже выгоняет выжлятник-пожар Линеек раскидистых стайку, Несется земля – меблированный шар,- И зеркало корчит всезнайку. Площадками лестниц – разлад и туман, Дыханье, дыханье и пенье, И Шуберта в шубе застыл талисман - Движенье, движенье, движенье... 3 июня 1935 *** Возможна ли женщине мертвой хвала? Она в отчужденьи и в силе, Ее чужелюбая власть привела К насильственной жаркой могиле. И твердые ласточки круглых бровей Из гроба ко мне прилетели Сказать, что они отлежались в своей Холодной стокгольмской постели. И прадеда скрипкой гордился твой род, От шейки ее хорошея, И ты раскрывала свой аленький рот, Смеясь, итальянясь, русея... Я тяжкую память твою берегу - Дичок, медвежонок, Миньона,- Но мельниц колеса зимуют в снегу, И стынет рожок почтальона. 3 июня 1935, 14 декабря 1936 *** Римских ночей полновесные слитки, Юношу Гете манившее лоно,- Пусть я в ответе, но не в убытке: Есть многодонная жизнь вне закона. Июнь 1935 *** Бежит волна-волной, волне хребет ломая, Кидаясь на луну в невольничьей тоске, И янычарская пучина молодая, Неусыпленная столица волновая, Кривеет, мечется и роет ров в песке. А через воздух сумрачно-хлопчатый Неначатой стены мерещатся зубцы, А с пенных лестниц падают солдаты Султанов мнительных – разбрызганы, разъяты - И яд разносят хладные скопцы. 27 июня – июль 1935 *** Исполню дымчатый обряд: В опале предо мной лежат Морского лета земляники - Двуискренние сердолики И муравьиный брат – агат. Но мне милей простой солдат Морской пучины – серый, дикий, Которому никто не рад. Июль 1935 *** Из-за домов, из-за лесов, Длинней товарных поездов, Гуди за власть ночных трудов, Садко заводов и садов. Гуди, старик, дыши сладко'. Как новгородский гость Садко Под синим морем глубоко, Гуди протяжно в глубь веков, Гудок советских городов. 6 – 9 декабря 1936 Рождение улыбки Когда заулыбается дитя С развилинкой и горечи и сласти, Концы его улыбки, не шутя, Уходят в океанское безвластье. Ему непобедимо хорошо, Углами губ оно играет в славе - И радужный уже строчится шов, Для бесконечного познанья яви. На лапы из воды поднялся материк - Улитки рта наплыв и приближенье,- И бьет в глаза один атлантов миг Под легкий наигрыш хвалы и удивленья. 9 декабря 1936 – 17 января 1937 *** Не у меня, не у тебя – у них Вся сила окончаний родовых: Их воздухом поющ тростник и скважист, И с благодарностью улитки губ людских Потянут на себя их дышащую тяжесть. Нет имени у них. Войди в их хрящ - И будешь ты наследником их княжеств. И для людей, для их сердец живых, Блуждая в их извилинах, развивах, Изобразишь и наслажденья их, И то, что мучит их,– в приливах и отливах. |
