Окружение дома смесью из трав, которую создал Мальком, было кропотливой работой, намного труднее, чем ожидал Лоусон. Они начали ночью, когда он вернулся раньше с работы. Солнце только начало заходить, и мерцающий розовый цвет подходил под цвет волос Талы. Лоусон держал огромный чан с дурно пахнущим, дымящимся веществом, пока Тала вычерпывала его и покрывала им землю. Они работали в тишине, по их ощущениям почти несколько часов, пока Тала не сказала, что ей нужен перерыв.

— Конечно. — Сказал Лоусон.

— Может, пройдёмся, разомнём немного ноги?

— Звучит здорово. Я бы воспользовался возможностью уйти подальше от этого запаха.

Они побрели прочь от дома, пройдя несколько кварталов в сумеречной темноте, не произнеся ни слова. Воздух был прохладным, небо ясным. Пару раз рука Лоусона задевала Талу, но она её не отдёрнула. Они не находились так близко друг к другу с тех пор, как она, не так давно, покрасила себе волосы. Второпях у них не было возможности остаться наедине. В конце концов, он не смог больше это вынести, и схватил её за руку и притянул к себе поближе. На мгновение, это было естественно; она упала в его объятья и его губы встретились с её. Он едва успел задаться вопросом о том, ответил ли она, прежде чем она начала целовать его в ответ. На вкус она была как жевательная резинка, сладкая и мягкая.

Она отодвинулась на мгновение. Она посмотрела ему в глаза в темноте.

— Ты помнишь, что ты сказал мне пару недель назад?

— Возможно ли забыть?

— Ты имел в виду это?

Лаусон гладил ее щеку.

— А разве может быть иначе?

— Хорошо, я люблю тебя тоже, — прошептала она.

Он усмехнулся.

— Конечно же, ты любишь.

Напускное высокомерие, но то, что он действительно чувствовал, так это облегчение. И счастье.

Тала рассмеялась.

— Не будь дерзким.

— Замолчи и поцелуй меня снова, — сказал он, проникая своей рукой под её куртку и слои тонких футболок, желая почувствовать её кожу под своей, желая стать даже ближе, чем сейчас. Она поцеловала его в ответ, ему показалось, что это произошло слишком быстро, затем она отпрянула.

— Пойдем, нам нужно вернуться.

Мы должны убедиться, что дом защищен.

Они поплелись обратно в дом и произнесли заклинание. Лоусон надеется, что Тала обратит особое внимание на свою задачу, потому что он не мог ни на чем сосредоточиться, это новое его чувство, полное радости, которое он никогда не чувствовал раньше. Он надеялся, что оно никогда не исчезнет.

Одним холодным декабрьским утром Лоусон проснулся и обнаружил, что часы мигают бледным красным неоном и показывают 12:00. Он вышел из своей комнаты, чтобы найти Талу и своих братьев, сидящих в гостиной и пялившихся в выключенный телевизор.

— Что случилось? — Спросил он.

Эдон пожал плечами.

— Электричества нет. Они, должно быть, обнаружили, что здесь никто на самом деле не живёт. Мы должны внести залог.

Это была мантра Эдона, бесконечный гул: им необходимо было двигаться дальше; если они задержаться где — то слишком долго, гончие найдут их. Но в этот раз Лоусон сопротивлялся. Старшие братья нашли себе реальную работу в городе в мясном магазине; Мака зачислили в местную школу. И что было лучше всего, он и Тала часто могли улизнуть ночью и проводить время вместе. Каким — то образом в прошлом месяце, он перестал делать то, что клялся больше не делать. Он успокоился; начал чувствовать себя комфортно. Он должен был признать — он устал от беготни, устал от того, что приходилось оглядываться. Кроме того, всё ещё был шанс — конечно, совсем маленький, но всё же был — что другие волки каким — то образом смогут убежать через портал, который он держит открытым, всё ещё был шанс, что Маррок присоединится к ним. Он не хотел уезжать прямо сейчас. Кроме того, применив немного труда и изобретательности, они сделали этот заброшенный дом своим, повесив занавески и сделав книжные полки, и на кухне всегда пахло чем — то похожим на корицу и мёд. Завтра они убегут, всегда завтра.

— Мы в порядке, — сказал Лоусон. — Заклинание с кизилом защитит нас.

— Ты так думаешь. Не забудь, что мы волки, создания, выращенные для сражений, не для заклинаний и зелий, — возразил Эдон.

— Я думаю, мы должны остаться, — сказала Тала, многозначительно взглянув на Лоусона.

— Я тоже так думаю, — сказал Рейф. — Мне здесь нравится.

— Что ж, если мы остаёмся, было бы здорово найти способ вернуть нам телевидение, — сказал Малкольм.

— Мы проверим, — быстро сказал Лоусон, и махнул рукой Тале, чтобы она шла за ним.

Оказавшись на улице, они быстро вышли из тупика по направлению к более населённой местности, где вскоре стало ясно, что света нет во всём городе, не только в их доме. Тайна разгадана, у них было немного времени побыть наедине.

Они нашли пустую лавочку и сели. Лоусон уткнулся носом в шею Талы.

— Не думаешь, что пришло время рассказать парням о нас? — спросил он. Тала покачала головой.

— Я думаю, всё ещё надо подождать. Рейф и Малкольм, возможно, не готовы узнать, и Эдон всё ещё грустит об Ари.

Это была правда; неделю назад был восемнадцатый лунный день Ахрамин, и Эдон впал в хандру, не выходя из неё несколько дней. Лоусон был довольно подавлен и сам. Они все знали, что это значит. Если Ахрамин была еще жива, не было никакой гарантии, что собаки позволили ей жить после их побега, она была, конечно, и сейчас собакой, поэтому они никогда не смогут вернуть ее.

— Я думаю, ты права, — сказал он. — Мы просто должны быть осторожными.

— По крайней мере, ты вовремя спас Эдона, — сказала Тала. Самый старший смог протянуть до восемнадцати дней, не превратившись, а волк, которому удалось протянуть так долго не превращаясь в цербера становится свободным навсегда. Они планировали вечеринку — сюрприз для него в эту ночь, что было для него неожиданностью. Лоусон скопил немного денег, чтобы купить небольшого поросёнка у местного мясника, Рейф и Малкольм установили самодельную решётку для гриля, сделанную из бочки и оконной решётки.

— Мы должны вернуться домой и начать обед, — сказал Лоусон.

Он провёл этот вечер, готовя пищу и радуясь, что гриль не требует электрического питания. Эдон, казалось, оценил жест и задул свечи на торте с улыбкой. После съеденного куска торта, Малкольм вдруг заявил, что у него появилась боль в животе.

— Не нравится глазурь? — Пошутила Тала. Малколм покачал головой.

Он был худой и бледный, костлявые ребра виднелись через его тонкую футболку, и, когда он наклонился, лопатки торчала из его спины, словно небольшие крылья. Лоусон надеялся, что он станет сильнее, и подкладывал ему добавку, но, кажется, ничего не помогало.

— Должно быть это из — за поросёнка: возможно, я снял с огня его слишком рано, может быть, он ещё слишком сырой, — сказал Лоусон, виня себя за боли в животе у Малкольма.

Тала помогла Малкольму лечь на кушетку и поставила миску рядом с его головой, как раз когда Малкольма стошнило тем, что он съел за обедом.

— Нам нужно ведро! Немедленно! — Прокричала она, и все быстро кинулись помогать.

Лоусон нёс пластиковое ведро в гостиную, когда услышал стук в дверь. Странно — никто не приходил к ним за всё то время, что они здесь жили.

Ещё стук. В этот раз сильнее, более настойчивее.

— Кто там? — Спросил Эдон, подходя к нему.

У него был страдальческий и встревоженный вид, и Лоусон знал, это потому, что у них не было соседей, и никто не знал, что они жили там. Никто не должен был знать об этом доме.

И теперь кто — то пришёл. Но кто? Он чувствовал, как в его груди растёт тревога, напряжение, темнота. Лоусон мог чувствовать, что конец близок, но он не хотел осознавать это, не хотел думать о том, что это значит. Это ничто, просто незнакомец за дверью, никто, это ничего не значит, говорил он сам себе.

— Возможно, просто почтальон или кто — то в этом роде, я с этим разберусь. Иди, посмотри, как там Мак, — сказал Лоусон. Он взял на себя роль альфа — самца здесь, привык отдавать распоряжения, даже своему старшему брату. Эдон сделал, как ему сказали.