Лоусон спорил с Марроком:

— Я сказал тебе вчера вечером, я не уйду без Арамины. Она — часть моей стаи. Отпусти ее со мной.

Маррок не был рад услышать это:

— Ты не знаешь, что она сделала там. Она была худшей из всех, Лоусон. Она была ужасно жестока. Она не волчица, которой была прежде.

Они превратили ее в пса.

— Даже в этом случае, они превратили ее во что-то другое, когда Ромул сломал ее ошейник. Она больше не пёс. Ее глаза голубые. Она не может превращаться. Маррок, будь разумен.

— Она пытала нас, Ульф. Ей было весело в тот момент. Когда они выпустили ее на землю, она сдавала нас одного за другим. Разве она не была псом, который нашел твою стаю?

Лоусон не ответил. Конечно, он помнил. Темная девушка у двери, ее глаза сверкали темно — красным, сверкали ненавистью.

— Тогда на ней был ошейник. Но не сейчас. Она — часть моей стаи. Я отвечаю за неё.

Маррок вздохнул:

— По другому никак?

— Она пойдёт с нами. Мой брат не оставит ее. Без нее я потеряю Эдона. А мне понадобятся все силы, когда я пойду в Рим.

— Я понимаю, — сказал Маррок. — Я освобожу её под твою заботу. Но теперь она — твоя ответственность. Если она предаст нас, то моя стая не будет ждать, чтобы убить её.

— Если она предаст нас, — пообещал Лоусон. — Я лично прикончу ее.

Ахрамин не выглядела благодарной за то, что Лоусон освободил ее. Волки держали ее в деревянной клетке, и засов исчез, когда они отпустили её. Она переступила через деревянные палки.

— Маррок имел полное право держать меня. Вы не знаете, что я сделала для Ромула, — сказала тупо Ахрамин. — Почему ты освободил меня? — спросила она Лоусона.

— Я доверяю тебе, Ахрамин. Ты привела нас к Марроку, к свободным волкам, как и обещала. Ты говоришь, что больше не пёс, и я верю тебе, — сказал он, протягивая руку. — Мир?

Ее глаза вспыхнули, но она прикусила язык и сумела пожать его руку. Блисс надеялась, что Лоусон знал, что делает. Ахрамин пробилась к Эдону, который никогда не оставлял ее, который спал рядом с ее клеткой всю ночь.

— Я знаю, что он попросил о моей свободе только ради тебя, — сказала она ему, обращаясь к нему нежно впервые, с тех пор как вернулась в стаю. Она положила руку на его щеку, а Эдон положил свою руку сверху. Они стояли так в течение долгого времени. Что бы между ними не сломалось, оно вновь востанавливалось.

Когда Блисс наблюдала за ними, она почувствовала укол ревности. Ещё одно напоминание, что Дилан ушел, и на сей раз навсегда. И один-единственный человек, который мог уменьшить её боль, был одержим поиском его собственной потерянной любви. Она никогда не смогла бы помешать этому, да она и не хотела.

Милая сцена была нарушена Малкольмом, которого вырвало на свою обувь. Он упал на землю и начал дрожать, его тело пробрала судорога. Рэйф взял его на руки:

— Дело плохо, они, должно быть, совсем рядом, — сказал он.

— На сосны. Сейчас же! — крикнул Лоусон. Он повел их в лес, где чаща деревьев была плотной и могла скрыть их. Блисс топталась внизу и схватилась руками за колени.

— Сколько? — спросила она.

— Похоже, целый легион — прошептал Лоусон. — Бедный Maк.

Шелест медленно превращался в звук приближения армии. Блисс была напугана. Она схватила руку Лоусона, чтобы найти опору, а он притянул ее к себе, обняв руками за плечи, ее голова лежала на его шее.

— Всё хорошо, — сказал он. — Мы переживём это.

Раздался звук тяжелых ботинок, и появились псы. Они, такие страшные и огромные в тусклых сумерках. Их темные красно-серебряные глаза сияли, а их броня громко звенела. Здесь были сотни, и они ревели, направляясь к насыпи змеи. Псы продолжали прибывать — они обогнули овраг и прошли через высокие травы, перепрыгивая через низкие глиняные насыпи, пока они не пропали из поля зрения.

— Валим, — сказал Лоусон. Он подал сигнал своим братьям, и команда помчалась через леса, вниз, в сторону горы, все ближе и ближе к насыпи змеи.

Маррок ждал их во рту змеи. Вокруг него было почти сто волков в их естественной форме, они выли и рыли землю.

— Ты уверен в этом? — спросил он Лоусона. — Там целый легион.

Лоусон кивнул:

— Я уверен, что скоро прибудут другие. — Он повернулся к Блисс, Арамине и братьям. — Готовы?

Они кивнули.

— Куда мы идем? — спросила Ахрамин.

— Тише, — предупредил Эдон. — Мы пойдем туда, куда Лоусон поведёт нас.

— Ну, тогда, сейчас самый подходящий момент. — Лоусон повернулся к Марроку в последний раз. — Ты задержишь их? Не дашь остальным войти в проходы?

— Это наш долг, — сказал Маррок, поднимая руку в знак прощания. — Бог в помощь.

Лоусон поднял руку, чтобы ответить Марроку и повел свою команду в проходы.

Блисс последовала за Лоусоном в Змеиный курган. Ахрамин и мальчики немного отстали. Тропинка была узкая и темная, а воздух пыльный. Ахрамин снова начала кашлять. Блисс чувствовала, что может тоже начать кашлять. Она слышала, как волки Маррока сражаются с собаками позади них, но чем дальше они шли по проходам, тем слабее становился шум. Те волки хорошо выполняли свою работу, потому что ни одна собака не следовала за ними.

— Будьте рядом, — предупредил Лоусон. — По мере удаления станет темнее, и есть несколько подземных путей, мы должны убедиться, что мы отстали от собак и найти вход во время. Я не хочу потерять кого-либо.

— Я чувствую запах, — сказал Эдон.

— Я тоже, — сказал Рейф.

Блисс отступила в сторону и пропустила их. Она оказалась прямо перед Малкольм, и обернулась, чтобы проверить его.

— Как ты себя чувствуешь? Тошнит?

— Немного, — признался он. — Но я уже привык к этому. Я не отслеживаю запах, как делают они. Так что, это вроде хорошо, что у меня есть свой способ предупредить об опасности.

Теперь они были достаточно глубоко, и Блисс вообще не могла слышать волков, и едва могла видеть. К счастью, Лоусон взял несколько свечей, и зажег их, чтобы убедиться, что никто не потерялся.

Краткое мерцание свечей говорило, что где-то находились отверстия наружу. Иногда Лоусон отклонялся в ту или иную сторону, и Блисс чувствовала, что они направлялись все глубже и глубже под землю. Группа, молча, шла за тем, что чувствовала как часы. Как глубоко в земле они находились? Задавалась вопросом Блисс. Они могли бы также просто идти в Рим.

— Всем приготовиться, — предупредил Лоусон. — Я думаю, что мы приближаемся к проходам.

Он пояснил, что, как только они войдут в них, они будут двигаться сквозь время, к моменту, где все происходило, и сначала это дезориентирует.

— В Преторианской гвардии время держали в безопасности, — сказал он Блисс, когда они шли по узкому пространству. — Время это святое. Оно не должно изменяться, и волки заботились об этом. Те, кто вмешивается во время — обречены.

— Время должно течь, последовательность событий должна оставаться фиксированной, — кивнула Блисс. — В противном случае…

— Парадокс, хаос, беспорядок. Те, кто не изучает историю, обречены повторить ее, — сказал Лоусон, улыбаясь. Блисс не улыбнулась в ответ.

— Маррок сказал, что не знает, как использовать хронолог и ты никогда не путешествовал во времени раньше, не так ли? Ты сказал, что проходы были закрыты, пока волки не проиграли.

— Ты спрашиваешь меня, знаю ли я, что делаю?

— Ну, да.

Лоусон усмехнулся.

— Тогда нет ответа, нет. Но когда я знаю, что делаю?

Они прошли еще несколько шагов, и вдруг пространство наполняется светом.

Они больше не были в Змеином кургане, они находились на временной шкале.

Блисс прикрыла глаза, Лоусон закричал:

— Время, мы идем!

В течение первых нескольких шагов, Блисс не могла видеть вещи, свет был настолько ярким, он ослепил ее. Потом все изменилось, это было, как если бы она ехала на американских горках. Она чувствовала, что ее живот крутит.

С каждым шагом она была в другом месте, в другом времени. Это было похоже на перемещение через киноэкран, но с события фильма происходят в действительности. Это заставило ее чувствовать тошноту, как Малкольм.