Через час после смерти барона с соболезнованиями прибыл генерал-адъютант короля и первый министр Романонес. Посольство посетили большинство послов и папский нунций монсеньор Рагонези (в похоронах нунций не участвовал, потому что Будберг не был католиком). Неожиданно появился князь Фюрстенберг с супругой, они попросили разрешения отдать последнюю дань телу их друга барона Будберга. Соловьёв был вынужден допустить их к гробу в надежде, что присутствовавший в посольстве Романонес не накляузничает об этом французскому послу. Тот бы такого скандала не простил.

Юрий Яковлевич в который раз взял в свои руки управление посольством и организацию похорон посла. Единственный лютеранский пастор в Мадриде был в германском посольстве, но обращаться к нему было конечно же невозможно. Бельгийский поверенный в делах порекомендовал отпевать Будберга в церкви английского посольства, что и было исполнено.

Хотя перед смертью Будберг уже был уволен в отставку и фактически послом не являлся, король Альфонс отдал ему все почести, полагавшиеся при похоронах иностранного посла. По своему рангу Будберг был приравнен к званию генерал-капитана, а потому в похоронах принял участие весь мадридский гарнизон. В полдень был произведён орудийный салют. Тело посла везли на лафете, за которым шли инфант дон Карлос, все придворные, министры, а также союзный и нейтральный дипкорпус. При определении места в процессии для дона Карлоса возникло затруднение: по испанскому протоколу он должен был идти за гробом между поверенным в делах и членами семьи покойного. Будберг умер в одиночестве, и никого из близких рядом не было. Место членов семьи занял его старый друг князь Гагарин, благо среди родственников покойного числилась супруга генерального консула княгиня Гагарина. Пока Соловьёв и дон Карлос стояли у гроба, мимо церемониальным маршем проходил мадридский гарнизон.

Тело барона предавали земле на специальном кладбище для иноверцев, католикам на его территорию входить было строго запрещено, так что рядом с могилой покойного в последнюю минуту никого из официальных испанских лиц не оказалось. Да и русские были представлены только дипломатами. Несколько позже в посольство с острова Ивиса (Балеарские острова) от неизвестной женщины пришло письмо, написанное по-русски, но подписанное испанским именем. В письмо было вложено пять песет, отправительница просила купить на них букетик фиалок и положить их на гроб посла. В письме она также рассказала, что каждую неделю носит цветы на могилу двух русских матросов, случайно похороненных на острове. Позже выяснилось, что это была дочь известного русского писателя Данилевского, вышедшая замуж за испанского офицера, служившего на Балеарских островах.

Соловьёв обратился в Центр с предложением от имени правительства России поблагодарить короля Альфонса за отданные им чрезвычайные почести барону Будбергу и с разрешения Николая II попросил аудиенцию у Альфонса XIII. Король любезно согласился принять русского временного поверенного, они сидели в небольшом кабинете, король вёл себя свободно и непринуждённо, угощал дипломата папиросами и сам зажигал их. Выкурив папиросу, Соловьёв обнаружил, что пепельницы не было, и тогда Альфонс предложил бросить окурок на пол. Соловьёв этого делать не стал и положил окурок на пьедестал стоявшей рядом статуи. Трудно сказать, что было меньшим злом с точки зрения этикета: мусорить на пол или «украшать» мусором статую. Главное, конечно, было то, что всё делалось с разрешения хозяина кабинета и что окурок не прожёг дорогого ковра.

Во время беседы король вспомнил, что Соловьёв некоторое время тому назад обращался к его секретарю за справкой относительно присылки сведений о доходах с его польского имения, оказавшегося в руках немцев, и предложил ему обратиться за помощью в испанское консульство в Варшаве, защищавшее там русские интересы. Дипломат вежливо отказался, понимая, что не пристало решать свои частные дела с помощью иностранного государства. Нужно заметить, что Альфонс и его секретариат много хорошего сделали для русских военнопленных, в том числе по части облегчения их положения и в смысле обмена, и всю войну король Испании вёл обширную переписку с их родственниками в России.

Соловьёв приводит один показательный эпизод, в котором Альфонс XIII для спасения жизни русского подданного использовал свои родственные связи с венским двором. Нашего православного священника Рыжкова, сидевшего в плену в Праге, договорились обменять на львовского униата Шепетицкого, интернированного русскими властями за то, что тот вознёс молитву в храме в присутствии русского генерал-губернатора в честь австрийского императора Франца Иосифа. Шепетицкого отпустили, и он уже находился в Швеции, в то время как Рыжкова австрийцы решили предать смертной казни. Вмешался король Испании, он обратился к австрийскому императору Карлу, и Рыжков был помилован и отпущен в Россию. Иногда помощь короля выражалась в довольно своеобразной форме: узнав о том, что военнопленные его подшефного русского полка пользуются в Австрии некоторыми привилегиями по сравнению с остальными пленными, он обратился в русское посольство с просьбой предоставить аналогичные условия пленным из его подшефных германского и австрийского полков.

…В июне 1916 года приехал новый посол князь Кудашев и вручил королю свои верительные грамоты. Кудашев оказался куда гибче остзейца Будберга: если барон не пожелал первым нанести визиты испанским грандам и остался без контактов с местным аристократическим обществом, то русский князь поступил ровно наоборот и перезнакомился со многими испанцами. К тому же он сделал это в некотором смысле как частное лицо, до вручения верительных грамот королю, без умаления своего посольского достоинства — русский ум оказался гибче остзейского.

После признания Кудашева полноправным послом Соловьёв уехал в очередной отпуск. И вернулся он в Мадрид в конце июля 1916 года, по телеграфному вызову Кудашева. Оказывается, князю надо было срочно выехать в Виши на лечение — за два месяца пребывания в Мадриде он успел подорвать своё здоровье. Дипкорпус пребывал уже в Сан-Себастьяне, где гастролировал балет Дягилева. Осенью в Мадрид к Соловьёву приехали жена и дети — видно, положение в России было уже настолько нестабильным и угрожающим, что дипломат вызвал семью в Испанию.

А в феврале 1917 года в Мадрид пришли вести о революции.

Консульская служба никогда не была популярной у дипломатов.

Причины этому очевидны: если чисто дипломатическая служба была довольно простой, весьма интересной, не предполагала специальных знаний и проходила в основном в приятном общении с интересными людьми, то консульская служба требовала глубоких и специальных знаний, была связана с «крючкотворной» бумажной работой, а если консульским чиновникам и приходилось иметь дело с людьми, то общение с ними, как правило, большого удовольствия им вряд ли приносило.

Посудите сами: в консульские обязанности входят «кляузные» вопросы принятия в подданство и оформление выхода из оного, выдача и продление паспортов своим гражданам, выдача виз иностранцам, загсовские вопросы (регистрация рождений, браков и смертей), нотариат и легализация документов[108], наследственные дела, оказание содействия торговле и судоходству, что означало постоянную работу с судами и их экипажами, учёт российских граждан на территории консульского округа, приведение их к присяге новому государю и наследнику трона, контроль за выполнением ими воинской обязанности, контакты с местными властями и полицией, присутствие в судах и посещение тюрем, в которых сидели россияне, и т. д., и т. п. Помимо этого, многим консульствам, в частности генеральным, был вменён в обязанность сбор политической информации.