…Проработав в Греции почти шесть лет, Соловьёв был переведён 1-м секретарём в Цетинье, столицу Черногории. Он оставлял в Афинах свою жену и родившихся там двух дочерей, пока не устроится на новом месте. В проводах дипломата 9 января 1905 года приняли участие гофмаршал греческого двора, греческие друзья и коллеги-дипломаты. Накануне он был принят королём и королевой, а также всеми членами королевской фамилии. Королева Ольга Константиновна смотрела на Соловьёва как на революционера, потому что он на прощальной аудиенции высказал мысль о необходимости дарования России конституции. Тем не менее его наградили греческим орденом и подарили фотографии со своими подписями. Королевская аудиенция хорошо запомнилась дипломату, потому что в её ожидании ему пришлось провести много времени в нетопленом зале и побегать, чтобы согреться.

Если в Афинах дипломату пришлось немного помёрзнуть, то в Черногории, как мы увидим, ему пришлось помокнуть.

Черногория в конце XIX века, без сомнения, была самым захолустным местом в Европе. Если Афины считались задворками Европы, то столица Черногории Цетинье в 1900-е годы считалась настоящей дырой. Соловьёв ехал к месту назначения с плохо скрываемой тревогой, находясь под впечатлением фразы, сказанной в Афинах итальянским посланником Болатти. Узнав, что русский дипломат принял назначение в Черногорию, итальянец воскликнул:

— Да вы с ума сошли!

Соловьёву не повезло (или очень повезло) с самого начала: пароход, курсирующий между Корфу и Каттаро[97], на который он заказал билет, потерпел крушение у берегов Албании. Следующий пароход должен был пойти в Каттаро через восемь дней, а в кармане дипломата лежала телеграмма из Петербурга, требующая его немедленного прибытия в Цетинье. Поэтому он решил плыть до итальянского порта Бриндизи, а оттуда добраться до Бари. Стояла необыкновенно холодная зима, и в Бари было морозно, на море бушевал шторм, а потому отплытие парохода задержали на неопределённое время. В гостиничном номере дипломат тоже не нашёл тепла, потому что отопление предусмотрено не было. Принесли средневековое средство обогрева — жаровню, но от неё теплее в номере не стало, зато Соловьёв тут же угорел, и жаровню пришлось убрать. Прошло три дня, прежде чем он смог продолжить путешествие, а пока решил заняться осмотром местных достопримечательностей. Русского консула в городе тогда ещё не было. Он появится позже[98].

В Каттаро прибыли поздно вечером. Переход по морю был тяжёлым из-за сильного шторма. Как только пароход пришвартовался, в каюту дипломата постучали. Пришёл кавас — лицо, соединяющее функции телохранителя, курьера и соглядатая, — высланный для встречи Соловьёва российским посланником в Цетинье. Кавас, в живописном черногорском костюме, назвал себя почти библейским именем Ново и сообщил дипломату неутешительную весть, что ввиду снежных заносов выехать в Цетинье пока не представляется возможным. На расчистку дороги высланы солдаты черногорской армии, но сколько времени им понадобится на это, с учётом их численности и высоты заносов, никто не знал.

Вынужденное сидение в Каттаро длилось два дня. Дорогу, наконец, расчистили, пришёл кавас Ново и сказал, что можно ехать. Балканские «удобства» не шли ни в какое сравнение с комфортной «монгольской» почтой: Соловьёву, вместо саней, заложили старую рассохшуюся то ли коляску, то ли телегу, то ли арбу и в ней повезли дипломата к горному перевалу. На самой его вершине проходила австро-черногорская граница, о чём свидетельствовали два покосившихся столба с государственными гербами. Нерасчищенная дорога, по которой, судя по всему, редко ступала нога человека, пролегала через австрийскую территорию. Испытания продолжились. Предусмотрительный Иово захватил с собой три лопаты, и Соловьёв вместе с кавасом и кучером провёл два часа в борьбе со снегом. Они прорыли в нём траншею и кое-как проехали дальше. С трудом добрались до первой черногорской деревни Негош, принадлежавшей черногорской княжеской семье. В нетопленой избе-гостинице промёрзшие путники кое-как пообедали, а отогреваться залезли… в камин с тлеющими углями.

Вечером добрались до Цетинье, где Соловьёв переночевал в лучшей и единственной локанде, то есть гостинице, в которой протекали крыша и потолки, а в 22.00 он вошёл в уютный кабинет посланника А. Н. Щеглова. От него-то и узнал о причинах срочного вызова в Цетинье: русская миссия лишилась сразу двух дипломатов — самого посланника Щеглова и предшественника Соловьёва 1-го секретаря фон Мекка. Их обоих отправили в отставку, и Соловьёву поручалось руководство миссией. Причиной увольнения дипломатов послужила возникшая буквально на ровном месте ссора, что красноречиво свидетельствовало об убогости окружавшей их обстановки и страшной скуке. Черногорская «глушь» и идиотизм провинциального образа жизни вызвали беспричинную раздражительность и нетерпимость друг к другу, что привело к неразрешимому конфликту двух культурных людей.

История произошла следующая.

Щеглов проживал с фон Мекком в одном казённом доме, специально построенном для нужд миссии. Дети одного из слуг, игравшие на чердаке дома, бросили в расширительный бак водопровода тряпку, отчего водопровод засорился и перестал действовать. Фон Мекк был лишён возможности принимать ванну и потребовал для починки труб взломать пол в кабинете Щеглова. Посланник с этим не согласился, и Мекк отправил в Петербург клерную — незашифрованную — телеграмму с жалобой на посланника и просьбой об отставке из-за несносного характера начальника. Падкие на всякого рода интриги черногорцы перехватили телеграмму и показали её Щеглову, который, во имя сохранения своего престижа, дал в Петербург свою тоже клерную телеграмму с просьбой уволить фон Мекка из Министерства иностранных дел. Центр сделал посланнику внушение о неуместности выносить сор из избы, тогда Щеглов встал в позу и тоже запросился в отставку. Обе отставки были приняты, и в итоге в миссии не осталось ни одного дипломата.

Через десять дней Щеглов с фон Мекком уехали, оставив на Соловьёва и миссию, и сам дом с водопроводом. В наследство временному поверенному достались также слуга Щеглова с сорванцами-детьми, два каваса и драгоман Ровинский, глубокий старик, проживший почти всю жизнь в эмиграции народоволец, отличный славист, но совершенно непригодный для дипломатии, хотя его труды в это время регулярно печатались в Академии наук России.

Попутно заметим, что лучше бы фон Мекк навсегда остался в Черногории, потому что именно ему Россия обязана тем, что российская императорская супружеская чета скоро «ударилась» в «беспробудную» мистику. После отставки «свихнувшийся» в Черногории фон Мекк поехал в Европу читать лекции о спиритизме, встретил там французского мясника Филиппа Низье-Антельм-Вашо (1830–1905) и представил его княгиням-черногоркам, а те в 1902 году ввели его под видом «кудесника» в царский дом. Филиппу от имени Военного министерства России присвоили степень доктора медицинских наук, а царь Николай одарил его чином действительного статского советника. После «кудесника» Филиппа в царском доме появился и Г. Распутин. Вот так маленькая черногорская склока между двумя дипломатами крайне неудачно отразилась на судьбах всего русского народа!

В маленькой, но гордой Черногории всё было фарсом: и местный княжеский двор, и власти, и дипкорпус, и черногорская столица, и сама жизнь в ней. Взять хотя бы здание русской миссии. Оно было построено по эскизам итальянца — хорошего художника, но отвратительного архитектора. Он превосходно расписал стены и украсил интерьер дома, более похожего на театр, нежели на дипломатическое представительство, но сконструировал такую крышу, что она совершенно не держала воды, так что дорогие паркетные полы то и дело заливало водой. Даже в зале для приёма гостей постоянно стояли вёдра. Впрочем, протечки крыш и потолков были характерной особенностью всех домов черногорской столицы.