— Я так и думал, что ты ее узнаешь, — сказал Йейн, взял Хейвен за руку и стал рассматривать ее ладонь, словно там была записана некая история. — Точно такая же мозаика находилась на вилле на острове Крит. Владелец этой виллы был богат и влиятелен. Некоторые называли его колдуном, но это было не совсем так. Однако его соседи знали о нем достаточно, чтобы всеми силами избегать встреч с ним. Они говорили, что в его присутствии у них «туман в голове». Стоило ему стать чьим-нибудь клиентом — и бизнес шел насмарку. Стоило ему нанести визит какому-то семейству — и семья распадалась.

Однажды он посетил богатое и уважаемое семейство и с первого взгляда влюбился в юную дочь хозяев. Он попросил ее руки, и отец девушки не смог отказать ему. Никто не сомневался в том, что он обожает свою избранницу. Она же была слишком молода, совсем не разбиралась в людях и решила, что тоже любит его. Но время шло, и он начал опасаться, что ее чувства могут измениться, что она может встретить того, кого полюбит сильнее. Мысль о потере возлюбленной чуть не свела его с ума, и он стал держать ее взаперти на своей вилле. Несколько лет она жила там и шила платья, которые никому не суждено было увидеть, и рисовала пейзажи на стенах своей спальни.

Однажды, когда хозяина не было дома, на вилле случился пожар. Его жену все так давно не видели, что только один из слуг вспомнил о ней и попытался спасти. Он вынес полумертвую женщину из горящей виллы, отнес ее в дом, где жили двое его друзей, и спрятал там. Когда молодая госпожа пришла в себя, между ней и слугой вспыхнула любовь, и как только женщина немного окрепла, они бежали в Рим. До конца своих дней супруг искал свою жену-беглянку.

— Это правдивая история? — спросила Хейвен. Одна картина не выходила у нее из головы. Она помнила комнату с мозаичным полом. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирались цветущие поля. Только хорошенько приглядевшись, можно было понять, что качающаяся под ветром трава и ослепительно-голубое небо нарисованы на стенах.

— В целом — да, — ответил Йейн. — Я ее только самую малость приукрасил.

— Это про нас, да?

— Да.

— Как давно это случилось?

— Вскоре после того, как мы бежали в Рим, умер Юлий Цезарь. По современному календарю это сорок четвертый год до Рождества Христова.

У Хейвен сразу возник миллион вопросов. Но прежде чем задать первый из них, она осмотрелась по сторонам и убедилась в том, что никто из сидящих за общим столом не услышит ее слов. Но на самом деле их разговор с Йейном звучал дико даже для нее самой. Если кто и подслушивал, то этому человеку должно было показаться, что они сошли с ума.

— Значит, мы знакомы две тысячи лет?

— Может быть, еще дольше. Даже мои воспоминания о более ранних временах немного путаются.

— И все это время мы были одними и теми же людьми?

— Не совсем так. Каждая жизнь нас немного изменяет. Но наша суть остается одной и той же. Как Рим. Он сильно изменился с сорок четвертого года до нашей эры, но во многом — это один и тот же город.

— Неужели все вновь и вновь возвращаются в мир?

— Я так не думаю, — покачал головой Йейн. — Возвращаются только те, кого здесь что-то держит. Не думаю, что нас много.

— Что же держит здесь тебя?

— Ты.

Йейн подозвал официанта. Тот ушел и вскоре вернулся с графином красного вина. Он налил вино в два бокала для Йейна и Хейвен. Хейвен с опаской огляделась по сторонам.

— Это Италия, — успокоил ее Йейн. — Тут можно выпивать с шестнадцати лет. А будучи в Риме…

— Ты хочешь меня напоить? — шутливо осведомилась Хейвен, вертя в пальцах тонкую ножку бокала.

— Конечно, — ответил Йейн таким тоном, что Хейвен пронзила дрожь. Он так смотрел на нее, что она поняла: он больше не собирается ждать.

— Но как это получается? — спросила она, залившись румянцем. — Как люди вновь находят друг друга?

— Я знаю только, что нас тянет к тем, кого мы прежде любили. В твоей жизни есть кто-нибудь, с кем ты особенно близка? Кто-нибудь, кто понравился тебе с первой секунды знакомства?

Хейвен подумала о Бью и кивнула.

— Если так, то с этим человеком ты могла быть знакома в прежней жизни.

— А мы с тобой находим друг друга во всех жизнях?

Печаль во взгляде Йейна сказала Хейвен о том, как мало она знает.

— Хотел бы я, чтобы все было так легко и просто. Я разыскиваю тебя во всех жизнях, но не всегда нахожу. А порой нахожу слишком поздно.

— Слишком поздно?

О таком варианте Хейвен не задумывалась.

— В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году я нашел тебя в Париже. Мой отец был богатым английским купцом, и, как только я повзрослел, я настоял на том, чтобы он поставил меня управляющим конторы во Франции. Не успел я пробыть в этой стране и трех дней, как увидел крестьянскую девушку. Она упала в обморок на улице в тот момент, когда я шел в контору. Я успел взять ее на руки и унести с проезжей части — иначе ее переехала бы карета. Затем я отвез ее к себе в гостиницу. Это была ты. Ты прошла пешком более ста миль, чтобы добраться до Парижа, и по пути сильно простудилась и подхватила лихорадку. Я делал все, что только было в моих силах, чтобы спасти тебя, но неделю спустя ты умерла у меня на руках. Я заразился лихорадкой от тебя и ненадолго тебя пережил.

— Это ужасно! — воскликнула Хейвен. Из ее глаз потекли горячие, жгучие слезы. Казалось, та старая боль еще свежа.

— Да, но мы успели провести вместе хотя бы несколько драгоценных дней. А в той жизни, которая предшествовала этой встрече, ты была замужем, и твой муж…

— Замужем? — вмешалась Хейвен. — Почему же я не дождалась тебя? Как вообще мог быть кто-то другой?

— Попробую объяснить. Ты родилась, наделенная особыми дарами. Ты прекрасно рисуешь и шьешь, не так ли?

— Так, — кивнула Хейвен, гадая, что тут может быть общего.

Официант подошел к ним с меню. Йейн дождался момента, когда тот ушел, и продолжал:

— Эти таланты перешли из предыдущей жизни в нынешнюю. Они довольно редки, но не настолько редки, как тебе кажется. Вот почему Моцарт умел играть на фортепиано, едва расставшись с подгузниками. Вот почему в новостях то и дело мелькают сообщения о семилетних гениальных математиках.

У меня тоже есть талант. Я не пишу опер и не произвожу в уме сложные математические расчеты. Просто у меня удивительная память. Большинство людей забывает предыдущие жизни, а я почему-то никогда не утрачиваю воспоминания. Они всегда остаются со мной. Поэтому я всегда знаю, что должен разыскать тебя. Но порой ты меня не вспоминаешь, не помнишь. И не только я нахожу тебя неотразимой. На самом деле мне кажется, что я постоянно возвращаюсь именно поэтому.

Йейн умолк, сделал глоток вина. Хейвен растерянно спросила:

— Почему?

— Чтобы отгонять от тебя соперников.

— Ты шутишь!

— Может быть. Но ты уж мне поверь: теперь, когда я тебя нашел, я никому не позволю встать между нами.

Их колени соприкоснулись под столом. Хейвен была вынуждена сделать глоток вина, чтобы усмирить пожар, вспыхнувший в ее груди.

Напившись вина и наевшись спагетти, они отправились домой. По пути они то и дело останавливались в темных закоулках и в подворотнях и подолгу жадно целовались. А когда они вошли в квартиру, Йейн на руках отнес Хейвен наверх. Не отрывая губ от ее губ, он расстегнул платье и уложил ее на мягкие белые простыни, чуть колеблющиеся под ветром, залетавшим в спальню через открытые балконные двери. Теплая рука Йейна легла на обнаженный живот Хейвен.

— Я люблю тебя, — прошептал Йейн, и Хейвен показалось, что она сейчас умрет от блаженства.

Хейвен проснулась в одиночестве. Балконные двери были распахнуты. На площади еще было тихо. Хейвен повернула голову к открытой двери ванной комнаты, прислушалась — не доносятся ли звуки из гостиной. В квартире она была одна. Лежа в постели, она стала гадать, не приснились ли ей предыдущие дни. Все казалось слишком прекрасным, таким, о каком можно только мечтать. А раньше Хейвен никогда не везло.