С трудом выбравшись из закоулков на главную улицу, Петунин остановил такси и сказал адрес Юли. Но ее не оказалось дома, и он уселся возле подъезда на скамеечку. К себе идти не хотелось. Петунин сидел на скамье и крутил головой — с какой стороны придет Юля, может, с той, а может, с этой? Посидев с полчаса, он стал нервничать: «Где она? Дежурство заканчивается в двенадцать. Сейчас без четверти два. А собственно, почему она должна сидеть и ждать меня? А я-то хорош. Я-то, какое я имею право требовать, чтобы меня ждали? Ну, нет, а может, осталась у своей Стеллочки? И не исключаешь ли ты возможность, что у нее кто-то есть? — Тут он вздрогнул: — А может, она крепко спит?» Снова поднялся на третий этаж, позвонил. Дверь молчала. Спустился и, выйдя на крыльцо, столкнулся с Юлей и Спириным. Спирин облегченно вздохнул и показал кулак:

— Слава богу — живехонек! Ну, ребята, до завтра — меня ждут... — и исчез.

Юля молча обошла Артема и так же молча поднялась домой.

— Я сидел час, — виновато заговорил Петунин. — Это где же ты ходишь?

— Мы искали тебя три часа. Спирин решил, что ты попал в вытрезвитель...

— Во веки вечные там не бывал, — засмеялся Петунин, идя вслед за ней.

Щелкнул замок. Вошли.

— Звони в цех. Там что-то случилось, — бросила на ходу Юлия и, раздевшись, юркнула с головой под одеяло в разобранную постель.

— Что там еще?

Постояв в нерешительности посреди комнаты, чувствуя подступающий холод, подошел к телефону и стал звонить.

— Кто у телефона? — опросил Петунин.

— Золотухина, Артем Сергеевич.

— Здравствуй, Дуся, кто меня искал?

— Буракин и я.

— Опять Буракин. Что у него?

— Удээровцы скандалят. Не дают убирать свои платформы, а нам некуда ставить свои. Каменщики сидят. Нет кирпича.

— Вот что, Дусенька, найди Буракина. Скажи ему, что я приказал убрать или переставить удээровские платформы и немедленно доставить к печи кирпич. А лучше действуй сама. Завтра я разберусь. Я у телефона тридцать три, два ноля, десять. Поняла?

— Все поняла, Артем Сергеевич. С вашего позволения я из него сейчас котлету сделаю.

— Делай, Дусенька, делай! — Петунин положил трубку и сказал: — Ну, эта сделает. Молодец женщина! — и стал раздеваться.

— Ты это куда? — выглянула из-под одеяла Юлия. — Устраивайся на диване.

— Как это на диване? — изумился Петунин, умащиваясь на краешке кровати. — Я так долго шел пешком. К тебе шел.

— Да уж вижу, — в голосе прощение.

— Опять этот танк. — Петунин встал и переставил будильник с журнального столика у изголовья на пол. — Тут и живи. — Пошел на кухню, налил в литровую банку крепкого чая, опустил туда ком сахару, размешал вилкой и тоже поставил на пол, рядом с будильником.

— Ты пьешь слишком крепкий чай. Это вредно.

— Не от этого умрем.

— У меня завтра плановая операция. И ты знаешь, что мне необходимо выспаться. Ложись и спи.

— Сейчас, Юлюша, где-то сигареты, не найду... Ага, вот...

Только заснули — звонок.

— Артем Сергеевич, все в порядке, — доложила Золотухина.

— Зачем же тогда звонишь?

— А чтоб вы не беспокоились и крепко спали, — посочувствовала Золотухина. А ему показалось, что кто-то там рядом хихикнул.

— Что? — участливо спросила Золотухина.

Теперь там уже явственно хихикнули.

— Ну, Евдокия! Спасибо! — сказал Петунин и бросил трубку. — Ох и язвы же у меня бабы...

— Спи, спи, — сказала Юля, подобрав колени к подбородку. — У тебя прелесть, а не работа.

— Да уж, — пробурчал Петунин, думая о том, что Золотухиной он завтра всыплет, то есть уже и не завтра, а через несколько часов. Хотя за что же он всыплет ей? Она обиженно протянет: «Так я же хотела как лучше...»

— Юля, я, наверное, перейду на другую работу...

— Куда?

— Зам начальника снабжения уходит на пенсию. Попрошусь на его место.

— А что, для этого надо было заканчивать технический вуз?

— Зато спокойно.

— Тебе виднее, — сонно сказала Юлия и отвернулась к стенке.

Через час снова звонок.

— Ч-черт! — вскочил Петунин. — Да, да, — закричал он в трубку. — Юлия, тебя.

— Что-оо! — и слетела с кровати. — Опять умирает? Где Стелла Ефимовна? О ч-черт! Машина вышла? — Трубку бросила на кровать, заметалась по комнате. — Сто чертей! У Стеллы две операции, и моя умирает... Хорррошенькая ночь...

В дверь позвонили. Пришла машина за Юлей. И он слышал, как она говорила в прихожей:

— Да, я готова. Да, секунду. — Забежав в комнату, быстро сказала: — В холодильнике котлеты, кефир. Котлеты разогрей. — И дверь захлопнулась.

А назавтра был опять обычный день. И начался он вот так.

Петунин положил трубку на стол, на бумаги, снял пиджак, закатал рукава рубашки.

— ...Давай дальше, — сказал, подняв трубку, другой рукой хватаясь за сигареты.

— Ты что со мной делаешь? Что? — кричал главный инженер коксохимпроизводства. — Когда будет стальная арматура? Скоро? Когда скоро? Ну, в общем, пишу объяснительную записку в ЦК.

— Что ты меня пугаешь? Пиши...

— Зачем ты мне выделил эту нейлоновую ленту? Что мы с ней делать будем? Ты мне дал двести: метров, а у меня вышло из строя шестьсот. Кокс кто за нас будет давать? Кто? — продолжал кричать главный инженер коксохимпроизводства.

— Не кричи. Нервы беречь надо... Сейчас приеду... — бросил на рычаг трубку. Снова расправил рукава рубашки, надел пиджак и стал быстро собирать бумаги. Перед ним сидели люди из разных городов. Один просил два листа нержавейки.

— Нету, милый, нету. Сами побираемся...

Пятьсот тонн листа просили с Уралмаша.

— Ждите меня. Дадите два вагона рельсов Р-50 — дадим лист.

— Дадим! — пообещали ому.

Свои,заводские, наперебой:

— Нам цветной линолеум. Оргстекло.

— Нам стулья...

— Трубы газовые три четверти.

— Рифленое железо...

Берясь за скобу:

— Ребята, все просят цветной линолеум, белую краску, оргстекло. Все хотят сидеть на хороших стульях. А у меня фонд шесть тысяч рублей. Где я вам возьму, где? Лида, найди Загребину, пусть готовится завтра в Ленинград за лентой. А Бычков в Георгиевск за арматурой... Я в цеха. — И чуть не бегом по коридору, по лестнице, на выход, к машине.

— Миша, гони на коксохим, потом завезешь меня обратно в заводоуправление. Сам пообедаешь, после поедем на опытную станцию за пленкой.

— Пленка-то зачем? Парники свое отслужили — скоро осень.

— Ты прав — скоро осень, а за ней зима, наверное. Но вот беда — стекла нет.

Машина влетела на эстакаду, и Петунин увидел весь завод. Ветер был южный, и все дымовые космы стелились на лес и аэродром. Петунин вдруг подумал о себе, что раньше он работал на заводе и не знал завода. Не знал, что самое трудное производство — это коксохимпроизводство, что из-за какой-то чертовой ленты — экий дефицит! — можно сорвать план. А за ней, за этой лентой, надо кого-то посылать в Ленинград, кого-нибудь в Свердловск за рельсами, в Георгиевск за арматурой, болтами, задвижками. Кстати, тут уж совсем беззаконие — в Георгиевск надо везти свой металл, получается товарообмен — ну, а что же делать? Подсказал бы кто-нибудь... Не будет арматуры коксохимикам — не будет сульфата. Сельскому хозяйству подавай удобрение. Не выполнил план по сульфату — пиши объяснительную в ЦК. Вот и думай, крутись...

Но Петунину было как-то приятно за себя — день наполнен. Ну, а что касается объяснительных записок, так ведь не с него спрашивают план, не ему их писать и не ему получать выговоры, если что... Он свое получил. А если и болит душа, так он едет, чтобы самому увидеть, куда нужна эта злополучная лента, и тут уж он ничего с собой поделать не может, такой уж он — обо всем болит душа.

Сейчас он, например, знает, что необходимо тому или другому цеху, для того или иного производства, какие болты и гаечки, а раньше не знал. У него раньше была одна забота — ремонтировать и строить мартеновские печи. И хорошо ли, плохо ли, а план выполняли и премию получали. Люди перестали разбегаться, повеселели. А все почему? Уж не такой он был талантливый руководитель. Не-ет. Просто он однажды смекнул, что подчиненным надо дать свободу. А что? Старший мастер, какой он старший мастер, если он заглядывает в рот начальнику цеха, ждет указаний, или какой же начальник смены, если он сам не может найти выход из того или другого положения и непрестанно звонит вечером ли, ночью ли начальнику цеха. Да и мало ли бывает всяких неожиданностей. Так ведь есть какой-то предел. Зачем же, черт побери, надо спрашивать начальника цеха — перебросить ли ему бригаду такую-то из цеха этого в другой цех? А если без указаний? А если сам — прояви инициативу, будь хозяином, экономистом, психологом. А партбюро зачем? Собираться раз в месяц, дескать, вот, все правильно, мероприятие провели. Не-ет. Он повернул по-своему, приглядывался, приглядывался да и заявил на партсобрании: все, мол, товарищи, начальник-то он начальник, но один ничего не сделает. Давайте думать все вместе. Конечно, отвечает-то за цех он. Свою ответственность никому не повесишь на шею, но зато и бегать не одному, не пыхтеть, как бегал за всех его предшественник Смирнов. Да-а, раньше он, Петунин, знал одно — свой цех, а теперь вот болей за все — попробуй объясни всем, если коксохимпроизводство просит пятьдесят шесть тысяч метров транспортерной ленты на год, а план шестьдесят одна тысяча метров на весь завод, то что делать?