Но когда Петро Максименко заруководил «Межрайколхозстроем» и стал Петром Петровичем Максименко, такое неизменившееся поведение Степаниды Сидоровны, ее постоянные свары с соседями и ее речь, состоявшая из сплошного крика, стали шокировать его. Кстати, у Максименко действительно был строительный дар и Тарас Тарасович являлся неизменным свидетелем того, как Максименко постоянно что-нибудь да строил по хозяйству: то удлинял веранду, то переделывал погреб, то мастерил новый курятник, то несколько лет сряду бурил во дворе артезианский колодец, но, к сожалению, до родниковой жилы так и не добрался, видимо, в силу ее сверхглубинного залегания, то самолично вкопал перед домом столб и снабдил его электрической лампочкой и так далее и так далее. Так что перемещение Максименко с Дома культуры на строительную работу не было беспричинным. Правда, должность была немалая, и хотя Степанида Сидоровна после сего перемещения по-прежнему называла зятя «Петькой» и по-прежнему могла крикнуть ему: «Ты чего пнем стоишь на дороге? — обходить тебя надо!» (такое и подобное не раз слышал за забором Тарас Тарасович), но тем не менее она тоже понимала, на какую высокую высоту занесло ее зятя, и пользовалась его высотой на свой лад. Теперь, прибегая на базар, Степанида Сидоровна без всякого стесненья норовила ухватить товар за полцены, криком объясняя продавцам, что она не какая-нибудь такая, а совсем не такая, потому что «мой Петька вон какой начальник» и что он «такое с тобой сделает, что ты больше из села на базар не явишься». В магазинах Степанида Сидоровна не признавала никаких очередей и в нарушение порядка лезла вперед, оповещая всех и каждого, по какому праву она это делает.

Петр Петрович Максименко пытался уразумить и приструнить тещу, внушить ей, что он уже не тот Петька, который слесарил когда-то в депо и паял ей чугунки, и даже не тот, которому подчинялись недавно в Доме культуры кассирша, киномеханик, руководительница хора и музыканты духового оркестра, а совсем, совсем другой человек. Но это совершенно не действовало на Степаниду Сидоровну. Проведя после очередного внушения денек-другой безвыходно за своим забором, Степанида Сидоровна вновь появлялась на базаре и в магазинах и вновь принималась шастать по соседям, преследуя в этом шастанье единственную цель — похвалиться своим достатком и перечислить, какие пополненья произошли в их доме за последние дни. Таким образом, благодаря язычку Степаниды Сидоровны и тому, что она решительно ничего не умела скрывать, многие жители нашего городка доподлинно знали, в какой день и из какого колхоза, где «Межрайколхозстрой» вел работы, в погреб Петра Петровича Максименко поступила бочка квашеной капусты, когда и даже кем доставлен забитый кабанчик, откуда привезена и в количестве скольких мешков картошка, или бочонок меда, или соленые грибки и тому подобное. Хвастаясь своим положением, Степанида Сидоровна непременно упоминала о том, что если ее Петька захочет, так ему «и быка живого на дом представят».

Не ясно ли, что такое поведение Степаниды Сидоровны подрывало авторитет Петра Петровича в глазах горожан и, конечно же, способствовало тому, что он самым чистосердечным образом возненавидел свою тещу. Он ее возненавидел и радовался (так думал Тарас Тарасович), что вскоре его теща, Степанида Сидоровна Перебейкопыто, благополучно отправится к праотцам и навсегда освободит от своего присутствия.

Но, перебрав мысленно отношения Петра Петровича Максименко и его тещи, Тарас Тарасович Редька принялся развивать свою мысль дальше и анализировать свои отношения с Петром Петровичем.

Тарас Тарасович повернулся на бок, поправил сползавшую с лица газету, дабы ему не мешал свет настольной лампы, и углубился в размышления.

Нет, дружескими их отношения не назовешь. Хотя когда-то, когда Тарас Тарасович был еще зелененьким хирургом, а Петро Максименко слесарил в депо, а потом возил с берега на берег пассажиров на катере, в то далекое когда-то, они, пожалуй, водили дружбу, выражавшуюся в довольно регулярных выездах на рыбалку и походах за грибами в обществе собственных жен. И добрососедскими их отношения не назовешь. Хотя когда-то, когда рыбалка и грибные сборы как-то сами собой сократились до минимума, а потом и вовсе до нуля, в то, не столь уж далекое когда-то, они, пожалуй, оставались добрыми соседями и понемногу захаживали друг к другу. Во-первых, Тарас Тарасович первым в городе приобрел телевизор, так что иногда семейство Максименко, включая тещу Степаниду Сидоровну Перебейкопыто, приходило к ним «на передачу». Во-вторых, у Тараса Тарасовича на дому был телефон (редкость в городке), так что иногда Петро Максименко забегал к нему позвонить в свой Дом культуры и отдать нужные распоряжения или уведомить, что он прихворнул и чтоб его не ждали. Что касается Максименко, то и он владел ценными вещами, побуждавшими Тараса Тарасовича жить с ним в мире. Во-первых, у Максименко был хороший набор садовых инструментов, и Тарас Тарасович наведывался к нему за этими инструментами, которыми опрыскивал, подрезал и подпиливал деревья у себя в саду. Во-вторых, у Максименко имелись ко́злы для пиленья дров и превосходная острая пила, и Тарас Тарасович, случалось, заходил к нему за козлами и пилой, пилил его пилой на его козлах с сыном Жоржем березовые стволы и относил козлы и пилу обратно.

Но все это опять-таки было когда-то. Последние два года отношения их портились, портились да вконец испортились. Тарас Тарасович полагал, что возглавив «Межрайколхозстрой» и став заодно членом народного контроля райисполкома, Петр Петрович Максименко повел себя касательно Тараса Тарасовича не лучшим образом. Став членом комитета народного контроля райисполкома, Петр Петрович отчего-то нацелил свой взор именно на городскую больницу, будто не было во всем районе иных больниц и будто у самого Петра Петровича не было своих строительных забот, а была лишь одна забота — держать под неусыпным надзором городскую больницу. И, держа под неусыпным надзором больницу, Петр Петрович лично стал насылать в нее (как думал Тарас Тарасович) проверочные комиссии, выбирая для проверки то время, когда главврач удалялся в отпуск, уезжал на переподготовку или на курсы усовершенствования, а Тарас Тарасович замещал его.

Первая комиссия отметила неудовлетворительное санитарное состояние больницы, с чем Тарас Тарасович абсолютно не согласился, ибо в это время в больнице шел ремонт, в палатах была скученность и об идеальном санитарном состоянии не могло быть речи. Вторая комиссия обнаружила большую текучесть кадров младшего медперсонала и вменила это в вину Тарасу Тарасовичу, хотя кадрами он не ведал, а ведал ими главврач, невропатолог по профессии, который в то время только-только отбыл на курсы усовершенствования, оставив на три месяца на него больницу. Третья комиссия чистотой и кадрами не интересовалась, а расположившись в больничном садике, за дощатым столом, где обычно выздоравливающие забивали «козла», вызывала к себе врачей, сестер и санитарок и о чем-то беседовала с ними под тенью акации на свежем воздухе. Врачи, сестры и санитарки тут же посвятили в суть своих бесед Тараса Тарасовича, и ему стало ясно, что комиссия желает уличить его — о, ужас! — во взятках. Комиссия интересовалась, требует ли Тарас Тарасович от своих пациентов некую мзду за свой труд, и если не требует прямо, то, возможно, в форме намеков. Интересовалась, как он относится к всевозможным подношениям со стороны больных и в чем эти подношения выражаются.

Узнав об этом, Тарас Тарасович крайне разнервничался, отменил в тот день операцию, а на другой день, когда комиссия явилась в садик и уселась за тот же столик под акацией, намереваясь продолжить работу, Тарас Тарасович, увидев комиссию из окна своего кабинета, вышел в садик и лично сам выгнал вон за ворота комиссию, состоявшую из двух неизвестных ему мужчин и одной, тоже неизвестной ему женщины в очках. Потому что он никогда ничего не требовал от своих больных: ни намеками, ни полунамеками. Но когда женщина, которой он, допустим, вправил грыжу и давно забыл об этом, когда эта женщина, спустя год или полгода, вдруг является к нему домой, разузнав у кого-то, где он живет, приносит полную корзину отборной, только что снятой с куста черной смородины и просит принять смородину, он не может выгнать эту женщину за калитку и швырнуть ей вслед корзину с ягодой. Тарас Тарасович считал, что, поступи он так, он обидит человека. А потому и не отказывался от таких вот подношений, не видя в них ничего плохого. Плохость в этом видел его сосед, член комитета народного контроля райисполкома Петр Петрович Максименко и, видя ее, направлял на него комиссии. После первой комиссии, встретив его на улице, Петр Петрович Максименко сказал ему: