Болгария твердо придерживалась прежней ориентации. Ее решительные заявления о соблюдении нейтралитета произвели в Риме такое впечатление, что 12 апреля австрийский посол заявлял, что болгары отбили у итальянцев желание присоединиться к Антанте. Мы не разделяли этого оптимизма, так как в то же время консул из Венеции сообщил, что там уже открыто происходят военные приготовления.

В середине апреля начали шевелиться также сербы, которые, по нашим подсчетам, могли бросить на чашу весов еще 200 тысяч пехоты и имели на 224 орудия больше, чем в момент объявления войны. Разумеется, они выделили части в Македонию, чтобы прекратить диверсии на Салоникской ж.-д. линии. Для той же цели была продвинута греческая дивизия к Дейрану. Однако некоторые признаки указывали, что эти части предполагалось присоединить к намечавшемуся весной штурму Антанты против центральных держав-

Документы, найденные 17 апреля 1915 г. на потопленной английской подводной лодке, указывали на близкое осуществление [110] давно ожидавшейся высадки англичан и французов в Дарданеллах. Эта высадка и была предпринята 25 апреля.

С начала апреля начал стягиваться 5-й кавалерийский корпус под Одессой. Слухи о формировании в Москве новой русской армии не подтвердились агентом, посланным в Москву, — полковником Штрауб.

Повсеместно угрожавшую опасность должен был сковать удар, который оба командования решили нанести русским в Западной Галиции. Обстоятельства до сих пор благоприятствовали этой цели. Русские сильно пострадали в карпатских боях и не имели артиллерийских боеприпасов. Намечавшийся удар должен был вывести наши армии в тыл карпатского фронта и в первую очередь в тыл тех частей русских, которые выдвинулись вперед. Германцы сконцентрировали для этой цели 8 пехотных дивизий, которые совместно: с 6-м австрийским корпусом должны были составить 11-ю армию, предназначенную для прорыва под командованием Макензена.

Еще в декабре 1914 г. разведывательное бюро организовало подвижной разведывательный пункт в Ново-Санджаке, ввиду важности этого района. В течение зимы значительное число наших агентов было направлено центром и соседними разведпунктами армий в тыл русского фронта до Красно-Дембица.

Мы установили, что 3-я русская армия, против которой должен был направиться удар 11-й и 4-й армий в направлении Тарнова, состояла из 14 пехотных и 5 кавалерийских дивизий, причем не менее 5 бригад пехоты состояло из ополченцев. В конце апреля 1915 г. было получено около 20 тыс. пополнения. Однако, вследствие переброски частей на другие направления, силы эти считались русскими недостаточными, о чем мы узнали из русских радиограмм и от своих осведомителей. В данный момент внимание русских было направлено на восточный фланг карпатского фронта, где армейская группа Пфланцера причиняла нам много забот. В Галицию южнее Перемышля был переброшен 3-й кавказский корпус{26}, снятый из 12-й армии на севере. Как точно работала наша разведывательная служба, явствует из того, что 8 апреля мы уже знали об этой переброске, которая, по словам Данилова, была назначена на 6 апреля.

[111] 25 апреля, в качестве представителя разведывательного бюро главного командования, я отправился в штаб ген. Макензена, где в эти напряженные дни принял руководство разведывательным пунктом. Весьма важными для нас были два вопроса: знали ли русские что-нибудь о наших намерениях, и подвозили ли они подкрепления на угрожаемый фронт? Для получения ответа на эти вопросы были использованы все средства. Кроме того, к этому времени заканчивалась подготовка агентов последнего выпуска школы разведывательного бюро главного командования. Мы слишком были замяты, чтобы обременять себя еще этим кропотливым делю», которым в совершенстве овладели хорошо сработавшиеся разведывательные пункты. К тому же присутствие агентов в пункте стоянки штаба главного командования являлось нежелательным.

По показаниям пленных, захваченных 6-м корпусом 26 апреля, было установлено, что противник уже знал о «прибытии двух германских корпусов. Однако из этого противником не был сделан вывод о наших намерениях. Данилов пишет, что с середины февраля часто поступали сообщения о накапливании германских сил под Краковом. Это было неверно, ибо действительная концентрация германских частей проходила у Нового Сандеца, но этого русские не знали. Бонч-Бруевич упрекает разведывательную службу русских в неиспользовании зимы для организации агентурной разведки в районе Кракова и рассказывает, что еще 27 апреля командующий юго-западным фронтом — ген. Иванов — был в полном неведении об угрожавшей опасности. Правда, в тот же день пленные, захваченные 3-й армией, сообщали о подготовке наступления и переброске германских подкреплений, но, по-видимому, русские не придали этому серьезного значения или же, по крайней мере, не считали наступление таким близким. Итальянская «Трибуна де Лозанн» указывала на полную неожиданность для русских наступления 2 мая и приписывала вину одному из русских генералов германского происхождения, который, якобы, утаил от командующего 3-й армии Радко-Дмитриева концентрацию 11-й германской армии. Несомненно, мероприятия по маскировке германских транспортов, заранее продуманные и согласованные с майором Николаи, оказали свое влияние. 19 апреля была прекращена в целях осторожности почтово-телеграфная связь, а также прекращена отправка заграничной почты в Будапешт. Конфискованная впоследствии у некоторых лиц венгерская корреспонденция показывала, как неосторожно работала там цензура. Если за границей распространялся [112] какой-либо даже необоснованный слух, он находил немедленное отражение на страницах венгерской печати, а это, в свою очередь, поднимало на ноги агентов противника.

После отступления русских я занял в Ясло квартиру в доме, который незадолго до этого был оставлен Радко-Дмитриевым. Несмотря на тщательный обыск всего дома, ничего интересного в военном отношении найдено не было. Я остался при командовании 11-й армии до тех пор, пока не убедился в хорошей совместной работе полицейского комиссара Хорвата с офицером германской разведывательной службы, капитаном генштаба Брауне, и 8 мая вернулся обратно в Тешен.

На поле боя и в обозах было захвачено большое количество русских военных документов. Интересно было одно из изданий ставки от 25 марта 1915 г. относительно больших упущений и недостатков, допущенных командованием и, в особенности, разведывательной службой. Достойно внимания было указание на необходимость чрезвычайного засекречивания собственного положения и деятельности. Этот недостаток, по-видимому, имел место не только у русских.

Во время операций под Горлицей наша радиослужба опять торжествовала. В особенности много работала радиостанция майора Покорного, непосредственно следовавшая за 11-й армией. Она работала удачно, несмотря на то, что иногда ей мешала работа германских радиостанций.

12 мая, непосредственно перед началом первых боев перемышльского сражения, русские переменили шифры и позывные. Нас это волновало мало, так как мы были уверены в том, что раскроем их, что в действительности и произошло в течение короткого времени. Но у русских был большой беспорядок, в результате чего 15 мая они радио не пользовались, и лишь 16 мая началась слабая радиоработа. К счастью, к этому времени как раз появилось много агентов, в свое время направленных в тыл русских. Было приятно видеть хорошую взаимно дополнявшую работу разных средств разведки. Одним из многих примеров может служить, обнаружение переброски 6-го русского корпуса из русской Польши в Галицию. Агенты сообщили об этом еще 24 мая. По радиопереговорам было установлено прибытие корпуса в Рогатин 5 и 6 июня. На следующий день войсковой разведкой у Миколаева — Жидачев была установлена одна дивизия.

10 июня железнодорожный разведывательный пункт в Ксапа сообщил, что 29-й корпус начал погрузку в Блони под Варшавой [113] и 2 июня прибыл в Миколаев. Сведения пленных, взятых 12 июня, дополнили картину тем, что 16-я пех. дивизия научала погрузку в Блони еще 26 мая.