Когда наступили сумерки, разведчики стали собирать разбросанные прибоем по берегу бревна, чтобы сделать плот и на нем попытаться пересечь Мотовский залив, добраться до Рыбачьего. Затея очень рискованная, но все же лучше, чем лежать на чужом берегу и ждать, когда тебя прикончит враг. А на плоту, при попутном ветре, под покровом ночи, если поставить парус из плащ-палаток, можно уйти далеко, возможно доплыть и к Рыбачьему.

В этот отчаянный момент и появился на глазах разведчиков «морской охотник», вышедший из Озерков. Электрическими фонариками, вспышками добытого из патронов пороха удалось привлечь его внимание к нам. Сколько было радости, когда разведчики увидели, что катер резко изменил курс и взял направление к берегу, где они упрятались. Надежды на спасение сразу стали казаться близкими.

И такая досада болью сжала сердце, когда катер, не дойдя до берега с полкилометра, вдруг повернул назад и ушел обратно на Рыбачий!.. Осталось еще более гнетущее чувство оторванности от своих.

Зато какой камень свалился с сердца, как быстро и горячо побежала кровь по жилам, когда десантники увидели, что уже не один, а два катера со стороны Рыбачьего ринулись к тому берегу, на котором моряки все глаза проглядели, их высматривая. Один из катеров поставил дымовую завесу, а другой под ее покровом, опасаясь вражеской ловушки, осторожно приблизился к берегу. Помню, как я бросился тогда в воду, чтобы принять сходню. Какая была тогда вода!.. И это в студеном Баренцевом море, где не сунешься в воду и летом. А тут осень… Добираясь до сброшенного трапа, спотыкаясь об отшлифованные прибоем камни-валуны, я по грудь вбежал в море. Каким оно показалось теплым, приятным, своим, близким…

Спас тогда разведчиков Борис Лях. Надо было иметь большое самообладание молодому лейтенанту, недавно вступившему в командование кораблем, чтобы ринуться на спасение разведчиков. Способность принимать на себя ответственность за последствия, веру в боевых друзей, риск ради их спасения проявил тогда Лях. Катер его не был в свободном плавании, не приказано было ему и искать нас на чужом берегу. Шел он с Рыбачьего в Полярное, на борту его был старший офицер из штаба оборонительного района. Его следовало непременно и быстро доставить на главную базу флота. Видимо, для такого приказа у командования имелись свои основания: был при нем портфель с важными оперативными документами. Однако поняв, что на вражеском берегу ждут помощи друзья-моряки, Лях решил выручить товарищей из беды. Вызволив разведчиков, он продолжил путь в Полярное. По-разному могло закончиться для Ляха это уклонение от курса: случись неудача, попадись он в ловушку, расставленную гитлеровцами, — не сносить бы ему головы. За невыполнение приказа на войне карают по всей строгости. А за разумную инициативу, за смелость и находчивость, за спасение разведчиков командующий наградил его орденом.

Снятые тогда Ляхом Леонов, Никандров, Барышев, Агафонов, Каштанов, я и еще некоторые разведчики провоевали на севере до конца войны, а часть из нас и сегодня здесь, на востоке, опять столкнулась с коварной морской стихией и напрягает силы, чтобы не поддаться ей. Вспомнив эту давнишнюю историю, я хотел бы и сегодня отвесить земной поклон Герою Советского Союза капитану первого ранга Борису Митрофановичу Ляху.

Берем второй катер на буксир и продолжаем идти к своим берегам. Путь этот кажется сейчас куда длиннее, чем тот, которым шли в Начжин. Идти теперь очень трудно. Не только потому, что скорость мала от неисправных двигателей, но и оттого, что на буксире второй катер. Течь не уменьшается. Помпы работают на полную мощность, но не успевают откачивать поступающую забортную воду. Несколько матросов, вооружившись ведрами, отливают ее из машинного отделения и через люк кормового отсека вручную. Осадка увеличилась до опасной полосы.

Старшине Асмановцу не приходится подгонять своих мотористов, они сейчас как доктора, которые шприцем вспрыскивают спасательное лекарство, доводят, дотягивают барахлящие двигатели. Все встревожены, лица посуровели, ни шуток, ни смеха. Каждый действует расторопно, сам ищет выход, не отвлекая расспросами ни командиров, ни товарищей.

Соколов и Леонов с ходового мостика следят за людьми, распоряжаются ими. Несколько человек по секторам ведут наблюдение за морем. Превозмогающему боль Лопатину помогают Кожаев и Калаганский. Они исправили повреждения радиоаппаратуры, и удалось снова установить двустороннюю связь с базой. Командованию донесли о взрыве мины, о повреждениях и потерях, сообщили, что добираемся до базы своим ходом.

На втором катере опытный боцман главный старшина Шумилов залатал мелкие пробоины в носовой части, течь уменьшилась, откачка воды из форпика пошла быстрее, и катер выровнялся, дифферент на нос стал незаметен. Но двигатели пока молчат. Катер тот совсем не боеспособен, скорости нет, пулеметов лишился, в случае появления противника с воздуха или на море он представляет собой беззащитную мишень. Только под охраной катера Соколова его можно довести до базы. Так вот, полузатонувшие, идем около часа, буксируя второй катер и откачивая воду.

Наконец, мотористам, которые с полуслова понимают своего главного старшину Чанчикова, удается исправить на том катере один мотор. Корабль обретает свой ход. Отдан буксирный конец, и катера, сблизившись всего на полкабельтова, небольшим уступом, со скоростью не более десяти узлов продолжают двигаться к своему берегу. Не только экипажи кораблей, но все десантники противоборствуют воде, откачивая ее и насосами, и ведрами. Разведчики помогают боцману приводить в порядок пулеметы и боезапас. Наши механики Горнышев, Дараган и Овчаренко вместе с Чанчиковым возятся у заглохшего мотора. Остальные мотористы не спускают глаз с работающего двигателя. Никто и не помышляет об отдыхе. Все другое забыто, одно стремление у всех: спасти катера, добраться до базы, перебороть это море, которое прямо-таки тянет корабли в свою пучину.

Потому-то моряки крутятся сейчас на верхней палубе и в отсеках проворно и ловко, на отливе воды мелькают челноком. Что спасение от гибельной морской пучины не придет само собой, со стороны, и ради жизни надо держать корабль на плаву — это каждый разумеет сам. Но недолго и до беды: случись еще что, начни вода прибывать быстрее, чем ее откачивают, — и корабль окажется во власти моря. Самое страшное — если экипаж растеряется. Считай, что все пропало. Многое в такие минуты зависит от бойцов, но многое — и от воли командира, его выдержки и хладнокровия.

И надо отдать должное Сергею Николаеву — он сумел передать матросам твердость своего духа. Без суеты, крика и брани отдавал команды. Ему постоянно докладывали, какова осадка у катера, сколько оборотов дает двигатель, когда исправят второй мотор. Командир ни на минуту не мог оставить свое место на ходовом мостике, ему приходилось следить за курсом, наблюдать за обстановкой, распоряжаться матросами и старшинами, прикидывать, что и как делать при встрече с неприятельскими кораблями.

Но надо было кому-то быть с людьми, возле них, работать с ними бок о бок, улавливать их тревогу и наблюдать за настроением. И тут точно к месту пришелся наш замполит. На таких малых кораблях по штату не полагается иметь политработника. Иван Иванович сразу оказался как раз на том месте, где и был нужен. Он не произносил громких слов, да они и не были нужны. Шутку в такую минуту тоже не примут, тут не до смеха. Но и постную физиономию людям показывать нельзя. Лучше всего быть вместе с людьми, локоть в локоть с ними, сообща делать горячее дело. И он поспевал и к мотористам, и к торпедистам, побывал у радистов и поперекидывал ведра при откачке воды.

В свое время, еще на севере, когда Леонов стал командиром отряда, потребовалось подобрать ему заместителя по политчасти. Командованию надо было сделать сложный выбор. В отряд предстояло послать такого политработника, в натуре которого сочетались бы качества и командира и комиссара. Нужен был такой офицер, который бы вошел к разведчикам сразу как в свою семью, чтоб они его признали. А в жизни отряда однажды был такой замполит, который не обладал силой воли, стойкостью характера, смелостью, необходимой для политработника в особом разведывательном отряде. И командование вынуждено было вскорости перевести его в тыловое подразделение. Разведчики, не отличавшиеся кротостью нрава и мягкостью характеров, почитают такого замполита, которого они увидят в деле, оценят в боевой схватке. К такому они потянутся сердцем и полюбят всей душой. Надо было подобрать офицера с твердым характером, чтобы он мог умерить излишнюю показную вольность и браваду у бойцов не только молодых, но и у некоторых опытных и заслуженных.