Услышав стрельбу, Трюгве и Лейф опрометью кинулись узнать, что случилось. Последний патрон из пистолета Харальд выпустил в сторону бегущих товарищей.

Подоспевшие изловили пьяного, скрутили, привели в шалаш и уложили спать.

Проснулся он поздно вечером. Вахту стоял Лейф, а Трюгве грелся у очажка. Вид у Харальда был угрюмый, помятый. Он сидел на лежаке, опустив голову и охватив ее руками. Сознание содеянного медленно приходило к нему. Он силился вспомнить все детали, но не мог. Пошарил в кармане, пистолета не было. Трюгве молча смотрел на него. Наконец Харальд поднял голову, поглядел на Эриксена, попросил разъяснить ситуацию. Трюгве позвал Лейфа с вахты, и они описали Харальду все его похождения.

Харальд опустил голову, задумался. Потом поднял глаза на товарищей и, тяжело вздыхая, сказал:

— Простите меня, виноват. Перебрал и столько грехов натворил.

— Как теперь с Антоном и Освальдом встретишься, с их женами? — спросил Лейф.

— Стыдно. На коленях буду просить прощения.

— Хорошо, если простят. А станут ли доверять, ведь бояться будут.

— Мне в Мурманск нельзя возвращаться, меня строго накажут, выгонят из отряда.

Трюгве сказал, что все теперь зависит от него самого, сколь глубоко осознает свои ошибки, как будет дальше жить с товарищами, как станет нести службу, как сможет вернуть доверие соседей.

Когда Антон вернулся из Берлевога домой, Харальд сходил к Стенманам и к Луэ, повинился перед ними, пообещал, что больше ничего подобного не будет.

Инцидент посчитали исчерпанным, дали Харальду путь к искуплению грехов.

А вахта разведчиков на Нолнесе шла устоявшимся порядком. Несмотря на молодость и первую самостоятельную работу, Лейф Утне со своими обязанностями справлялся успешно. Материалов появилось много, и они часто были так важны, что в некоторые дни ему приходилось выходить в эфир по два-три раза. Его четкой работой на базе были довольны.

Сведения ни малейшего сомнения в достоверности не вызывали, на Эриксена полагались, он был проверенный сотрудник. Кроме того, прохождение караванов или отдельных кораблей подтверждали другие посты, летчики и подводники. На картах в штабе появлялись все новые и новые обозначения батарей, прожекторов, прослушивающих устройств, складов, минных полей.

Еще в первую высадку Эриксен подружился с Иенсеном Кристианом. Они почти ровесники. Кристиан недавно овдовел, остался с двумя сыновьями-юношами 15 и 17 лет. Как и все жители селения, он рыбак. До захвата Норвегии фашистами был социал-демократом, но в войну от политической жизни отошел.

Иенсен несколько раз встречался с Эриксеном, сообщал о вражеских конвоях, о зенитных орудиях на окрестном берегу. Помогал разведчикам честно, от чистого сердца, как настоящий патриот Норвегии.

Рядом со Стенманами пустовал дом, хозяева его жили в Берлевоге. Как-то, возвратившись оттуда, Антон сказал Эриксену, что соседи его собираются к весне приехать на хутор, хотят жить подальше от немцев.

Разведчиков обеспокоило это новое соседство, неведомо, с какими целями те собирались покинуть Берлевог и поселиться тут.

Выбрали подходящее место на соседней высоте, чуть подальше от хуторочка, нашли невидимую с суши расщелину — она укрывала от ветров, и море виделось не хуже, чем раньше. Ночами перенесли туда все свое имущество, уложили его в удобном порядке, а на старом месте старательно прибрали, чтобы не осталось следов пятимесячного проживания людей. О новом укрытии разведчиков никто не знал, кроме Луэ.

Срок, на который группу забросили сюда, подходил к концу.

В отделе знали, что группа сидит на удобном месте, тревожных сигналов не поступало, но понимали, что быть на задании в столь сложных условиях нелегко. И все же решили оставить группу на мысе Нолнес до осени, еще на семь месяцев.

Эриксен доложил руководству, что здоровье его неважное, прошлогодняя операция дает о себе знать. Поэтому он просил отозвать его.

Командиром группы решили послать Франца Матисена, он в первую высадку был помощником у Эриксена. Людей, с которыми контактировали разведчики, знал, места были ему знакомы. Сообщили об этом Эриксену, он преемника одобрил.

На начало апреля наметили частичную замену группы и заброску продовольствия и снаряжения.

Ночью 8 апреля подводная лодка подошла к Нолнесу. Младший лейтенант Андрей Головин и двое переправщиков за час перевезли на берег семимесячный запас продуктов и снаряжения. Помогали им Харальд и Лейф Утне. Оставаться на длительный срок им было тяжело. В своих письмах в отдел они писали, что хочется вернуться на базу, но они понимают военную необходимость их службы и приложат все силы, чтобы выполнить боевую задачу.

На разведывательном посту остались Франц Матисен, Харальд и Лейф Утне. Они обновили свое холодное жилище, пополнили кладовую запасами на семимесячное житье.

В отделе изучали материалы, привезенные Эриксеном, читали справочники, недавно выпущенные в Германии и в Норвегии.

Эриксен доложил руководству о прискорбном случае, который произошел с Харальдом, подчеркнул, что это стало суровым уроком для него, за все оставшееся время он был безупречен.

На Нолнес пошла радиограмма, в которой руководство высоко оценивало работу Харальда и Лейфа и выражало надежду на то, что они и впредь будут добросовестно нести службу и помогут новому командиру в выполнении задания.

Еще зимой Эриксен получил письмо из Шадринска. Жена его Сигне писала, что все семьи эвакуированных норвежцев живут очень трудно, питание скудное, обносились. Местное руководство не помогает, ничего истинного о них не ведает, считает их эмигрантами, поэтому не знает, как их содержать. А сами они всю правду тоже сказать не могут.

Эриксен обратился в отдел за помощью. В Шадринск поехал заместитель начальника отдела по политчасти майор Орлов. Он взял с собой запас продуктов, носильные вещи. У него в кармане лежало письмо от Военного совета флота. В беседах с областным партийным и советским руководством Орлов дал понять, какие сложные задания выполняют мужья и братья этих женщин.

Вскоре Эриксену пришло от жены письмо, полное слов признательности. Семьи почувствовали заботу о них.

Трюгве Эриксену вручили вторую советскую государственную награду — орден Красной Звезды.

Когда в отделе выслушали рассказ Эриксена, прочитали письма Харальда и Лейфа, изучили отчеты группы, возникло серьезное беспокойство в правильности решения оставить группу на новый большой срок.

Разведчики жили на одном и том же месте семь месяцев. О них знали все ближние соседи, известно стало и нескольким жителям Берлевога.

Такое положение становилось рискованным.

Группу надо было снимать раньше установленного срока, радиоаппаратуру следовало оставить Ананиансену, чтобы тот время от времени из разных пунктов передавал свои сообщения. Либо внедрить радиста, знать которого должен только Ананиансен.

Трюгве Эриксен считал, что новую точку следовало разместить на другом берегу Сан-фьорда, на участке от Гамвика до Мехавны, где можно было наблюдать за движением конвоев.

Тревога за группу на Нолнесе появилась в отделе. Неясное предчувствие опасности не покидало оперработников, следивших за ней. Они с каким-то особым трепетом хватались за каждую радиограмму с Нолнеса.

Альфхильд Бруволд высадила на причал троих мужчин — Фигенскоу Коре, Ойена Коре и оставленного на новый срок Юнсена Оскара. Бездетный дом Альфхильд, хозяин которого вот уже много месяцев отбывал наложенную оккупантами трудовую повинность на оборонительных сооружениях в Хамнинберге, лишь какие-то пару часов не слышал мужских голосов. Ушли четверо, пришли трое.

Вахта на Сюльте-фьорде, не прерываясь, шла сложившимся чередом. Разведчики поселились в доме Бруволдов, только свое громоздкое имущество упрятали поблизости в скалах, в пещере, особняком схоронили аварийный запас.

Новому командиру группы Фигенскоу Коре было 25 лет, он на пять лет моложе своего помощника Юнсена Оскара, но опытнее житейски, прошел основательную политическую закалку. Его соотечественники с южного побережья фьорда, из селений, примыкающих к Киркенесу, уходили нередко на советскую землю по сухопутью, а Юнсен пришел осенью сорокового года на Рыбачий морем. Еще до высадки немецких войск в Норвегию он вступил в Норвежскую компартию, а до этого три года был комсомольцем. И по идейной подготовке, и по умению подходить к людям Фигенскоу был значительно подкованнее Юнсена. Поэтому он и был назначен руководителем группы. Оскар тоже парень честный, порядочный, но он по натуре исполнитель, по характеру более мягок, добродушен. Жена его осталась на родине, в Киберге.