Проходили за сутки километров по тридцать, иногда и более, если путь оказывался не очень тяжелым, не было крутых спусков и подъемов, переправ через большие ручьи и глубокие речки. Холмы от Лаксе-фьорда до Тана-фьорда невысокие, покатые, поросли густыми зарослями кустарника и ветвистыми искривленными деревьями. Без особой боязни шли через них и днем. На марше почти не разговаривали.

С каждым километром приближались к Сер-Варангеру. Селения встречались все чаще, граница со Швецией суживает проход до моря в узкую горловину, прижимая шоссе к берегу фьорда.

В тундре и перелесках было людно. Разведчики опасались всякого глаза, но особенно остерегались охотников: ведь разрешения на оружие давались только тем, кто был в доверии у полиции и в чести у немецких властей.

Невдалеке лежал Тана-фьорд с впадающей в него широкой и глубокой рекой Таной. Переходить его по мосту у Сейды немыслимо, там находились контрольные посты, через них без проверки не проскочишь. Идти вблизи берега реки тоже рискованно, селения и хуторки встречались часто. А там всегда люди. Повернули на юг, чтобы где-то поблизости от границы со Швецией пересечь реку.

Чуть южнее селения Скиперкарст вышли к берегу. Остановились у крутого спуска, впереди бурлила широкая река.

Наблюдали из засады целый день. Машины шли довольно часто, люди ходили по дороге и возле нее. Видели на реке лодки. Последили, где они пристают.

Днем переходить дорогу и реку было немыслимым. Прождали весь день и вечер.

Ночью осторожно пошли к поселку. Еще не все огни в домах погасли, когда они пересекли дорогу и спустились к самой воде. Прошли берегом чуть больше полукилометра. Носом на обсушке стояло несколько шлюпок, якоря с цепями вынесены подальше от воды. Взяли первую попавшуюся, внесли якорь, бесшумно сложили цепь, столкнули лодку в воду, вскочили в нее и ухватились за весла. Гребли изо всех сил, старались, чтобы не снесло вниз. Все время поглядывали на приближающийся правый берег, стараясь не попасть к селению.

Причалили к отлогому берегу. Лодку подтянули носом на сушу, уцепили за землю якорь и, не мешкая, заторопились подальше от этого места.

В очередном разговоре с базой попросили сбросить им продукты на западном берегу озера Гарше, указали квадрат. Полярное ответило, чтобы приготовились принять груз 9 октября. В этот день рано утром пришли к назначенному месту, отстучали короткую радиограмму.

Перед вечерними сумерками самолет прошел над ними, сбросил тюк. Разведчики видели, где он упал, нашли сразу. Хотя оболочка и порвалась, продукты и вещи не пострадали. Забили под завязку рюкзаки, сменили белье, одежду, обувь. И снова пошли на юго-восток.

Одолели почти полпути. Устали, намерзлись и намокли. Спали урывками то днем, то ночью, под открытым небом. Моросил дождь, сыпала снежная крупа, до костей пронизывал штормовой ветер. Но с каждым километром приближалась своя земля. Согревала надежда на скорый приход домой, подталкивала ноги шагать быстрее, снимала усталость.

Вышли к дороге невдалеке от Нейдена. Впереди самый узкий участок норвежской суши между шведской границей и Варангер-фьордом.

Невольно пришлось приблизиться к шоссе. Их удивило необычное множество машин и конных повозок. Колонны с грузом, иногда с солдатами ехали днем и ночью сплошной чередой.

Включили приемник послушать известия. Радио передавало сообщения о начавшемся наступлении советских войск в Заполярье.

— Вот в чем причина, а мы с тобой недоумевали, отчего такое обилие транспорта на дороге, — воскликнул Чаулин.

— Теперь нам надо беречься пуще глаза. Наверняка немцы поставили дополнительные посты да и подвижные дозоры добавили. Будем держаться подальше от дорог, днем больше не пойдем.

В следующей радиограмме им приказали выйти к дороге Петсамо — Рованиеми, выбрать позицию, старательно замаскироваться и доносить о том, что увидят.

— Вот, оказывается, зачем нас сюда отправили. — Чаулин, принявший радиограмму, раньше командира узнал ее содержание, но выдержал, пока Чемоданов прочтет маленький листочек.

— Да, теперь ясно, зачем нас заставили топать сюда. Только неужели других сюда нельзя было забросить? Ведь мы отмахали почти триста километров.

— Может, все на постах? Ведь началось наступление…

— Двоих всегда найти можно… — Чемоданов старался осмыслить суть приказа, понять, почему именно их заставили идти в такую даль для выполнения задания, но убедительного объяснения так и не нашел. У командования были какие-то свои соображения.

— Нам надо забиться в такую щель, чтобы коршун не высмотрел, — продолжал он размышлять вслух и советоваться со своим молодым напарником. — Залезть в нее и носа не высовывать. Если фронт двинулся, он и сюда докатится. Только бы своих дождаться…

Разложили карту, склонились над ней, выбирая, куда и как идти на новое задание, выискивая место, где можно спрятаться и видеть все нужное.

Долго изучали карту.

— От нас до Нейдена всего километров десять. Ночью пройдем лесом между городом и границей. Потом повернем на юг.

Их дальнейший путь шел почти все время по равнине, болотами, через множество ручьев, возле мелких озер.

Разобравшись, куда идти дальше, сели отдохнуть. Разведчики одолели длинный и тяжелый путь. Почти рукой подать до своей земли. Дорогу к ней «по зеленой» Чемоданов знал отменно, ходил по ней много раз начиная с лета 1941 года. И он не сомневался, что пройдет этот путь по осенним сумеркам без ошибок. Только сначала надо выполнить задание, не напороться на засады, не ухватить за собой погоню.

Радио сообщило, что советские войска выбили немцев с Западной Лицы, отбросили через границу. Десанты высадились в Лиинахамари, рядом с Петсамо. Фронт приближался. Только бы выдержать последний рывок, успеть выскочить из ловушки, в которую они поневоле лезут. А затем родная земля, дом, отдых, друзья. И быть может, война для них на этом закончится.

Поздно вечером 14 октября вышли к Нируду. Подыскали невысокий бугор с нагромождением валунов наверху, по склонам которого разросся кустарник, а на вершине несколько извилистых берез с опавшими листьями. Лучшего места в округе и искать не надо было. Основная дорога на противоположной стороне реки, всего в полукилометре, видна отчетливо.

Тут и устроились. Устлали землю лапником, возле кустов наставили наломанные ветки ельника. Долго наблюдать лежа утомительно и холодно, приходилось вставать и разминаться. Далеко отойти нельзя — могли заметить. Ходили пригнувшись да приседая. Ночью отходили подальше размяться и погреться.

Против ожидания, машины и обозы ехали почему-то не на юг, а на север. В колоннах везли на прицепах орудия, боеприпасы, тащили тяжелые минометы. Ночью на северо-востоке временами по краю неба сияли сполохи, слышались звуки артиллерии.

Дежурство несли по очереди, спали часа по два-три, дольше не выдерживали от холода, потом менялись вахтами. Раз в сутки передавали радиограмму, сообщали, что видели со своей точки.

Была поздняя осень, ненастье, слякотно. Ветер менялся за сутки не единожды. Если он дул с материка, с юго-востока, то сыпал зернистым, крупитчатым снегом, засыпал их на лежбище, под ним меньше продувало, было теплее. Но как только поворачивал с севера, с моря, приносил морось, мокрый снег, а то и дождь. Тогда на точке мочило сверху и снизу. Хуже, чем при морозе. Слякоть пронизывала, студила, сводила руки и ноги. Согреться было нечем, огонь развести не могли, а холодное небо низко висело над головой. За седьмой месяц пребывания на воздухе ни разу не посчастливилось заглянуть в помещение. Надышались свежего воздуха до отвала.

Во второй половине дня 20 октября дежуривший на приемном центре радист принял экстренную радиограмму: «Окружены… Отстреливаемся… Прощайте…»

На этом связь прервалась. Навсегда.

Петсамо…

С первых дней войны в сводках, в массовой печати и в штабных документах замелькало это географическое название. Три года оно было за чертой, разделившей море и сушу фронтом. Там давно стоял неприятель.