Днем местные жители снова сообщили Свищеву, что в горах к северо-западу все еще располагается японская воинская часть. Командир десанта направил в разведку взвод автоматчиков. Разведчики обследовали несколько высот и долин, но противника не обнаружили. Судя по всему, неприятельская часть, узнав о занятии Начжина советскими войсками, сумела отойти на юг по лежащим вблизи города горным дорогам. Отступали японцы в спешке. У подножия одной из высот десантники нашли брошенные автомашины, несколько орудий, большое количество снарядов, складов с продовольствием и медикаментами. Невдалеке от этого лагеря японцы рыли окопы, но работу не закончили, так и бросив ее. Горевшие во многих местах костры не успели даже потушить.

К вечеру тринадцатого августа на северной окраине города возник пожар и раздалось несколько взрывов. Оказалось, что в пригород проникла неприятельская диверсионная группа и подожгла склад боеприпасов. Десантникам удалось настичь диверсантов и завязать с ними бой. В перестрелке было убито девять неприятельских солдат, а один офицер и семь солдат попали в плен.

На следующий день десантные группы высадились на расположенные у входа в бухту Начжина острова Тэчходо и Сочходо. Небольшой гарнизон этих островов сопротивления не оказал и был пленен. Трех вражеских офицеров и двадцать семь солдат вывезли на катере в только что созданный лагерь военнопленных.

В течение шести дней на путях отступления японских войск из Начжина совершала рейды рота старшего лейтенанта Василия Захаренко. Вскоре после высадки она овладела тремя высотами и перехватила идущую на юг автомобильную дорогу. После небольшой перестрелки из винтовок и пулеметов противник отступил. В этом первом столкновении трое наших солдат были ранены. Заняв высоту, автоматчики обнаружили трупы трех японских солдат.

Около полудня на позиции роты наскочил отступавший из Начжина без офицеров неприятельский батальон. Завязалась перестрелка. Плотный огонь пулеметов и автоматов принудил японцев к бегству, они бросили имевшиеся при них противотанковые пушки и оставили в лощине более двадцати убитых. Солдаты-десантники обстреляли отступающих японцев из их же пушек. Неприятельские солдаты поодиночке и мелкими группами бежали в горы.

Через два дня роте удалось соединиться с авангардом наступающих частей Красной Армии, пополниться у них боезапасами и снова углубиться в тылы противника. Еще трое суток бойцы Захаренко действовали на путях отходящего неприятеля, порождая панику в его рядах.

Мой взвод снова идет на головном катере. В кильватер за нами, взметая белые усы от форштевня, выносится катер с бойцами мичмана Никандрова. Корабли оставили позади себя входной створ бухты, вот-вот окажутся в открытом море и возьмут курс на Владивосток. Море по-прежнему тихое и спокойное, день склоняется к вечеру. В надежде на вполне безопасный путь всем не занятым несением службы приказано отдыхать. Матросы, не спеша, начинают располагаться на отдых.

Вдруг корабль встряхнуло так, как будто кто-то набросил на него на всем скаку аркан, многие на палубе, не удержавшись, попадали. Вместе с грохотом взрыва за кормой взметнулся столб воды и скрыл за собой ведомый катер. Люди в тревоге вскакивают и быстро осматривают корабль. Из кубриков пулей вылетают все, кто там был. Из оседающей пелены воды вынырнул второй катер. Ход его резко замедлился. Сбавил ход и наш корабль. Описав циркуляцию вправо, идем на сближение с ним. Еще издали заметно, что катер тот сильно пострадал: он как раз попал во взрывную волну, и на него обрушился весь поток падающего после взрыва водяного столба.

Матросы из экипажа нашего катера докладывают командиру, что в нескольких местах обнаружена течь, в некоторые отсеки поступает забортная вода, один мотор вышел из строя и заглох, заклинило руль. Пулеметы вырвало из гнезд и сбросило на палубу. Пулеметчика старшину первой статьи Ромашова взрывом выкинуло из турели, от удара о палубу он контужен. Превозмогая боль от ушибов, Ромашов тут же стал устанавливать пулеметы в гнезда станин. Радиста катера матроса Лопатина в момент взрыва выбросило из рубки. Столкнувшись с сорванным прибором и ударившись о дверную задрайку, он получил тяжелые ушибы. Радиоаппаратура перестала работать, связь с базой нарушилась.

Катер старшего лейтенанта Николаева, резко зарывшись носом в воду, совсем лишился хода и, покачиваемый на волне, развернулся к нам бортом. Подошли к нему вплотную, запросили об обстановке. В мегафон отвечают, что осматривают корпус и машины, проверяют людей, просят оказать помощь, взять на буксир. Став совсем борт о борт, катера слегка покачиваются на улегшемся после взрыва волнении.

Что же произошло? — спрашиваем друг друга. Как катера? Удержатся ли на плаву? Почти все сходимся во мнении, что головной катер на полной скорости кормой ударился о минрепную мину. От взрыва ее и пострадал, видимо, кое-где корпус и дал течь. Мотористы ищут неисправности в моторе, боцман проверяет рулевое хозяйство. Все, кто не занят обследованием корабля и исправлением повреждений, неослабно следят за морем, не поднесет ли оно еще какого сюрприза.

На втором катере положение критическое. Форпик[7] затоплен, дав значительный дифферент[8] на нос, подняв корму, катер стоит с заглохшими моторами. Сорваны со станин и смыты за борт пулеметы, взрывом снесло и утопило шлюпки, вывернуты и вырваны раструбы, по корме и по левому борту совсем нет лееров. В воде плавают мелкие обломки, обрывки одежды, куски от пробковых спасательных поясов. Убит матрос Карпов. Тело его на катере. Трех матросов недосчитались (при взрыве, видно, смыло их за борт), и три человека из экипажа ранены.

Катер наш на малой скорости делает несколько небольших кругов на месте взрыва. Море улеглось, на поверхности его кое-какой мусор и расширяющиеся пятна соляра. Смытых волной моряков нигде нет. Море приняло их к себе навсегда. Двое из погибших — наши разведчики Мозалев и Халтурин, третий — из команды катера.

Мотористам удалось подладить двигатели на нашем катере, хотя они и не смогут пока работать на полные обороты. Боцман исправил рули. Помпы вовсю откачивают поступающую в корабль забортную воду. Катер сохраняет плавучесть и обретает ход.

Надо помогать другому катеру. Моряка с первого дня прихода его на флот учат свято соблюдать давнюю морскую традицию — не оставлять товарища в беде, помогать терпящему бедствие.

И в боевой истории нашего отряда таких случаев было немало. Похвальный пример братства, воинской взаимовыручки, сохранившей жизнь многим из нас, проявил Борис Митрофанович Лях. Было это осенью сурового 1942 года. Отряд оказался в тяжелом положении на чужом берегу. Горсточка бойцов, потеряв при последнем прорыве еще несколько человек, вырвалась из окружения во вражеском тылу и укрылась в снегу на берегу Мотовского залива. Люди были измотаны жестоким боем предыдущего дня. Тяжелым камнем на душе лежала гибель многих бойцов. Неся раненых на плечах, целую ночь пробирались разведчики к месту высадки, а когда пришли туда, то берег и море были пустынны: ни одного корабля, ни других бойцов.

В ночь разыгралась пурга и намела снегу почти по колено. Насквозь промокшие, голодные, без табака, измотанные моряки вынуждены были зарыться в снег и лежать в нем недвижимо целый день. С мизерными боеприпасами, с ранеными, эта крохотная группа бойцов не могла уже искать противника и вступать с ним в бой. Хочешь не хочешь, а помыслы людей невольно были обращены на самое желанное: как-то вырваться с этого чужого берега, ускользнуть от немцев, которые в поисках десантников бродят поблизости. Человеку жить хочется, она ведь, жизнь-то, у него одна. И оттого люди нащупывали путь к спасению. Немного надо разума, чтобы так вот погибнуть не за понюх табаку, подставив себя врагу там, где он тебя превосходит, а нанести ему серьезного ущерба ты не можешь. Уж при крайней безысходности бросаются на врага, чтобы удушить его, схватив за глотку руками, или погибнуть вместе с ним от последней гранаты.