Дьякон Кукшинов оказался сговорчив и речист. На первых же допросах 24 и 25 апреля (на второй попросился сам, в деле хранится его собственноручно написанное заявление[507]) он сразу дал показания и о существовании в Александровске контрреволюционной организации, и назвал ее персональный состав (он сам, священники Колмогоров и Пастухов, церковная староста Лыхина и церковный казначей Анна Механошина). Помимо этого, он признал, что его женитьба изначально замысливалась как провокация, часть плана по распространению влияния церкви на молодежь. Кроме того, контрреволюционная деятельность группы проявлялась в систематических антисоветских высказываниях. Все члены группы регулярно пьянствовали за счет церковной кассы, а Колмогоров еще и пионеров обижал[508].

Последовавшие за этим 26 апреля допросы производились разными людьми. С Пастуховым работал Костин. Перед священником вопрос сразу был поставлен ребром: признает ли он факт участия в контрреволюционной организации церковников? Пастухов своего участия не признал, но подтвердил факт существования таковой организации в поселке Александровск. Сообщил подробности об антисоветской агитации: как-то раз в январе 1937 г. на квартире Колмогорова ему довелось стать свидетелем беседы попа и дьякона Кукшинова о событиях в Испании. Говорили они о том, что фашистские мятежники побеждают, а газеты, мол, все врут о том, что побеждают коммунисты[509]. Этот сюжет с обсуждением испанских событий станет поистине бродячим — его можно обнаружить почти в каждом втором деле. А всякий бродячий сюжет принадлежит мифологии.

Второй характерный ход, столь же распространенный, — обсуждение законодательства о выборах:

Вот мы, значит, своей группой и обсуждали, как бы нам в Советы проникнуть. Скорее всего, это тоже «сказка», придуманная следствием. Напоследок капитан Костин сдобрил эти показания вуайеризмом и онанизмом и, судя по всему, отбыл. Более в допросах он не участвовал.

Лыхину и Анну Механошину допрашивал помощник облпрокурора Пруссак. Судя по всему, он плохо ориентировался в ситуации, поскольку в протоколе допроса именовал Кукшинова «Кувшиновым», а Колмогорова «Холмогоровым». Старушки честно рассказали ему о сватовстве, со вкусом — о пьянстве духовных особ, но обе решительно заявили о том, что ни о какой контрреволюционной организации не знают и в ней не состоят.

После этого сержант Тюрин и оперуполномоченный 4 отделения Кизеловского горотдела НКВД младший лейтенант госбезопасности Трясцин допрашивали свидетелей: церковный актив, уборщицу Александровской церкви, соседей, какую-то трудпоселенку, и все они единодушно подтверждали версию следствия. После чего 29 апреля обвиняемых передопросили. Пастухов и Кукшинов подтвердили свои признательные показания и «вспомнили» новые детали. Колмогоров, Лыхина и Анна Механошина по-прежнему ни в чем не признавались. 30 апреля были проведены очные ставки, но они не дали ничего нового.

Обвинительное заключение было составлено Тюриным 9 мая 1937 г. Арестованные обвинялись в преступлениях, предусмотренных ст. 58–10, ч. 2, и 58–11 УК РСФСР. Дело решили направить через 8-й отдел УГБ УНКВД по Свердловской области в Спецколлегию Свердловского областного суда для рассмотрения в судебном порядке[511].

10 мая обвиняемые ознакомились с содержанием дела.

Пропутешествовав по инстанциям более двух месяцев, 15 июля дело попало на стол помощника областного прокурора Митрофанова, который вынес определение о том, что следствие проведено с соблюдением всех норм социалистической законности. Но эта двухмесячная затяжка станет для обвиняемых фатальной. Не дождавшись рассмотрения в суде, дело о «черной свадьбе», согласно приказу № 00447, попадет на рассмотрение тройки при УНКВД Свердловской области.

9 августа тройка приговорила всех пятерых к высшей мере наказания — расстрелу.

19 августа приговор был приведен в исполнение.

Капитан Костин был арестован в том же 1937 г. за участие в заговоре правых.

Михаил Александрович Тюрин был осужден в 1939 г. на 6 лет ИТЛ за фальсификацию следственных дел.

Тамара Механошина вместе с сыном жила и здравствовала все в том же Александровске еще в начале 60-х гг. О своем кратковременном замужестве вспоминала спокойно. Когда ей дали прочитать показания тридцатилетней давности, Тамара Ивановна сказала, что в целом их подтверждает. Вот только насчет контрреволюционной организации она ничего не говорила. Это следователь не с ее слов записал, а со своих[512].

Всякое архивно-следственное дело напоминает детективный роман. Хотя бы тем, что на последних страницах все загадки непременно разрешаются, и сгорающий от любопытства читатель узнает, наконец, кто преступник. Ведь именно туда в свое время подшивались полупрозрачные, тоненькие кальки дел о реабилитации и другие, столь же интересные документы. Например, выписки из протоколов допросов сотрудников НКВД, производившихся в 1939 г. и позже. Дело № 16248 — не исключение. Если листать его с конца, можно сразу же познакомиться с тем, как импровизированно, в порыве вдохновения начальником УНКВД Свердловской области Д. М. Дмитриевым был придуман Уральский повстанческий штаб, чем занималась в Коми-Пермяцком округе оперативная группа Н. Я. Боярского, как именно сотрудники ОКРО НКВД Беланов, Кулипанов, Игошев и Порфирьев добивались признательных показаний и т. п.

Но нас (как было сказано ранее) интересует другой вопрос, прямого ответа на который не найти даже там. По какому принципу в вилку между стратегической задачей (проведение образцово-показательного процесса над «правыми») и тактическими средствами ее реализации («конвейер», сговор, шантаж, произвольное номинирование) попадал конкретный — «вот этот» — человек? И для того, чтобы обнаружить этот принцип индивидуации, мы попытаемся воссоздать процесс конструирования дела, в котором обычные сельские жители — мужчины и женщины были «сбиты» в существовавшие лишь на бумаге повстанческие роты и звенья, а также выяснить, какую роль в этом «марше бумажных солдатиков» отводили духовенству.

А начнем нашу историю с того, как солнечным утром 14 июля 1937 г. на проселочной дороге в 12 километрах от села Демино путешествующий по казенной надобности член ВКП(б) счетовод Василий Семенович Фирсов повстречал едущего в телеге председателя Выринского колхоза Харина. Помимо Харина в телеге сидел изрядно пьяный (несмотря на раннее время) священник. Дальнейшее нам известно из удивительно безграмотно и бессвязно написанного доноса, направленного Фирсовым в органы НКВД[513]. На вопрос «Куда поехали?» взялся отвечать поп и заявил, что ездил в Кировский край, «отпевал всех коммунистов». В том ли дело, что (по свидетельству самого Фирсова) вопрос был задан наполовину по-русски, наполовину на коми, либо во всем виноваты винные пары, но поп вместо ответа на вопрос «куда?» стал отвечать на вопрос «откуда?», и лучше бы он вообще промолчал. Коммунист Фирсов взъярился и затеял перепалку. Слово за слово, и «он на меня с большого матюка и говорит: Сталин-то что говорит и 135 статья Конституции? Я говорю, что вам дано свободно что-ли творить контрреволюцию и искажать конституцию, все равно мы вам не позволим и не выберут тебя в Советы. Он говорит: Нет, вас коммунистов не выберут, а меня выберут»[514] [сохранена орфография и пунктуация оригинала. — А. К.].